Дома №19, 21 и 23 на улице Салтыкова-Щедрина в историческом центре Рязани с начала XX века представляли собой единую усадьбу, которая принадлежала инженеру, строителю Московско-Рязанской железной дороги, брату изобретателя радио Петру Попову. С приходом советской власти дома изъяли и поселили в каждом по несколько семей. В начале XXI века улицу начали застраивать современными зданиями, и ради этого уничтожили часть домов «деревянной Рязани». Анатолий Турбин, который живет в усадьбе с 1930 года, больше 20 лет защищает ее от уничтожения. Об этом — в репортаже «7x7».
88 лет в родном доме
Последняя сохранившаяся в Рязани усадьба находится в историческом центре, примерно в 230 метрах от Вознесенской церкви и одноименной площади и в километре от Рязанского кремля. На улице Салтыкова-Щедрина до сих пор сохранились многие деревянные дома, построенные на рубеже XIX–XX веков. Они разрушаются несмотря на попытки собственников квартир отремонтировать крыльцо или перекрыть крышу. В некоторых оконные рамы с резными наличниками заменены на современные пластиковые. Если двигаться со стороны улицы Либкнехта, то сначала нужно пройти мимо тайского spa-салона, затем мимо кованых автоматических ворот у входа на территорию «элитного» дома №15, корп. 1, потом попадаешь к трем усадебным домам, выстроившимся в ряд. Краска на их фасадах облупилась, крылечки покосились. Между домами №19 и 21 — забор из новых светло-желтых досок, который недавно установили поселившиеся здесь гастарбайтеры.
Анатолий Иванович Турбин 88 лет живет на втором этаже дома №21 — к нему нужно забираться по узкой и крутой деревянной лестнице, вдоль которой стоят пакеты с душистой мельбой (сорт яблок). Слева — три двери в жилые комнаты и ванную, справа еще одна дверь, на чердак. Проходим на кухню с мутными окнами, чугунной раковиной и старинным радио в виде тарелки. Анатолий Иванович в своей длинной полосатой рубашке, остроносых туфлях и с белой редкой бородой похож на старика Хоттабыча. У него уже не очень острый слух, но хорошая память. Турбин старается следить за всеми новостями, поэтому разговор начинается с неожиданной темы.
— Я тут по радио слышал, что казаки создают список врагов народа и под это уже выделили 60 миллионов! Вы слышали? Это правда? — спросил Анатолий Иванович и сложил под бородой трясущиеся руки.
После объяснения, что сведения о выделенных миллионах неточные и что по поводу самого реестра все не так однозначно, задумался. Минуту помолчал, глядя в окно.
— Не-е-ет, все не так просто. Кто-то надоумил казаков, это какой-то «пробный камень». Неужели все повторится? Для чего тогда Блинушов [председатель рязанского историко-просветительского общества «Мемориал» Андрей Блинушов] столько лет имена репрессированных восстанавливал? Неужто история ничему не учит? — ровным голосом, все так же глядя в окно, спросил старик. — А ведь я все помню, хоть мне и восемь лет было. Как соседей забирали, в каком страхе все жили. Как замороженные были от страха.
Владелец маленькой части старинной усадьбы раздвинул стопки бумаг на диване и сел, сложив руки на коленях. Ко мне придвинул настольную лампу и несколько листов бумаги, исписанные каллиграфическим почерком с завитушками. В правом верхнем углу — печать с двуглавым орлом и надписью: «Актовая бумага. Пятьдесятъ рублей». Это выписка из Крепостного Рязанского Нотариального Архива по городу за 1915 год. В ней говорится о том, что проживающий в доме №23 Пётр Михайлович Попов купил у Ивана Андреевича Соболева соседние дома №19 и 21 за 15 тыс. руб.
— Пётр Попов — двоюродный брат того самого Попова, который изобрел радио. И он приезжал сюда в гости. В этот дом, в один из первых в городе, провели электричество. И когда его дочь Софья собралась выйти замуж за губернского секретаря Григоревского, отец и купил в приданое два дома с садом в 0,6 га. У меня где-то есть фотография, на которой дерево у дома — тоненький саженец, а сейчас это высокий вяз в три обхвата. Корни у нашего дома, а ветви — над девятнадцатым [домом]. Сами дома построены в конце XX века, как раз когда строилась наша железная дорога. Слышал мнение специалистов, что наш сложили из тех же бревен, что шли на шпалы, — Турбин в разговоре о своем доме как-то по-детски заулыбался.
Повзрослев, начал общаться с Софьей Григоревской, чью семью после 1917 года оставили в трехкомнатной квартире дома №23. Уточняет: она всегда говорила, что дома у семьи «изъяли», а не «отобрали». По наблюдениям Турбина, слово «отобрали» употребляли только «простолюдины», а потомки старой интеллигенции всегда говорили «изъяли». На вопрос, были ли Григоревские в обиде на советскую власть, многозначительно ухмыляется.
О ледниках, кусочках хлеба и «блокадных» детях
— Многое помню из детства: к примеру, в большом саду за домами у каждого был свой участочек, за которым ухаживали. Яблони сажали, цветы — да у нас тут райский уголок посреди города был. Лавочки у всех, столики, беседки. Мой отец построил летний домик — там в летнюю жару было здорово спать. Во дворе и сейчас остался большой сарай, в котором были погреба, амбар, еще раньше — каретный сарай. Погреба глубокие: в них, во льду, хранилось мясо. Ледниками назывались. Холодильников-то не было, — со смехом напоминает он.
Когда началась война, Турбину было 11 лет. Отца забрали на фронт, мать была портнихой: работала в военторге, шила форму для высшего военного состава. Сначала мальчика начали учить на механика-ремонтника киноаппаратуры, но вскоре на длительное время отправили в санаторий в Солотче [поселок в сосновом лесу в 20 километрах от Рязани, несколько лет назад вошел в черту города].
— Голодно было. Через дрогу в доме с башенкой устроили столовую для детей. Раньше там был дом для беспризорников, потом дом для малюток-сирот, потом вот столовая для тех, чьи отцы на фронте. Нам давали суп, два кусочка хлеба и светленький такой чай. Некоторые один кусок съедали там, другой хотели с собой взять, а старшие хулиганы на крыльце отнимали. Поэтому я все там съедал. А потом в соседний дом привезли детишек блокадных [из блокадного Ленинграда]. Они были такие худые и слабые, что их за руки взрослые в столовую водили, сами б не дошли от бессилия. Их кормили так же, но вместо чая давали какао. А мы, глупцы такие, завидовали, — поделился воспоминаниями Анатолий Иванович.
После школы он поступил в рязанский педагогический институт на физмат, потом перешел в Московский Авиационный институт, попал по распределению в Ленинград. Участвовал в создании системы ПВО вокруг Москвы, где тоже работал какое-то время. Вернулся в Рязань и до пенсии проработал в Конструкторском Бюро «Глобус». Семейная жизнь оказалась недолгой: супруга-ленинградка не захотела уезжать из своего города на родину мужа. Турбин прожил эти годы в одиночестве, в окружении чердачных кошек, антикварных шкафов, старых телевизоров, радиоприемников и радиодеталей.
— Но наследники у меня есть! — немного злорадно заявляет Турбин. — Это я вот к чему: если застройщики ждут, когда я помру и сгину совсем, то напрасно: у меня и завещание написано. Надеюсь, они тоже квартиру не отдадут.
«Всюду писал, теперь написал президенту»
Дом №15, корп.1 на улице Салтыкова-Щедрина, построенный одним из крупнейших рязанских застройщиков «Северная компания», сдали в эксплуатацию и начали заселять в 2007 году. Это шестиэтажное одноподъездное строение с закрытой территорией, средняя стоимость квартиры в котором — 10 млн руб. Когда возводили дом, скидывали строительные материалы прямо на надворные постройки усадьбы и «разбомбили» таким образом амбар. Он сильно покосился и теперь в любой момент может рухнуть. Часть усадебного участка забрали под организацию детской площадки, которая теперь находится прямо за домом №19. Обломки бетонных блоков до сих пор валяются во дворе усадебных домов.
— Думаю, специально сюда скидывали, чтобы все постройки разрушить. Они хоть и на века строились, но уже старые. Здесь все не по закону получается: у меня приватизированная квартира, значит, у меня должен быть в собственности кусочек земли, а его в собственность не отдают. В нашем доме из семи старых собственников осталось двое, пять квартир выкупил Михаил Олегович [владелец «Северной компании» Михаил Михайлов] — ну, не он сам, а его сестра. Когда пять квартир остались без хозяев и их отключили от АОГВ [автономного отопительного котла], там разморозились трубы [вода в трубах замерзла, потом оттаяла — трубы лопнули] — это злонамеренно было сделано, чтобы до конца уничтожить дом. Разве руководитель строительной компании не понимал, к чему это приведет? — Турбин смотрит вопросительно, ожидая ответа.
В пустующие квартиры на лето заселяются гастарбайтеры, на зиму съезжают, потому что жить в старых комнатах без отопления невозможно. Они относятся к пожилому соседу уважительно: справляются о здоровье, делают в доме мелкий ремонт. Больше всего Турбин боится поджога и переживает о том, что не справляется в силу возраста с уборкой сада и просторного чердака, выйти на который можно прямо из его квартиры.
— Я чего добиваюсь-то? Чтоб поставили на охрану всю усадьбу, потому что поставлены только отдельно наши три дома. То есть каждый дом в отдельности — исторически ценен, а вся усадьба как бы нет. Это как понимать? Я уже везде писал: на имя старого губернатора [Олега Ковалева] и нового [Николая Любимова], конечно же, в министерство культуры, в инспекцию по охране памятников. Всюду отвечают: да, каждый дом имеет паспорт, вся усадьба ценная в историческом и культурном смысле, но средств на ее постановку на учет и реставрацию нет. Теперь президенту Владимиру Путину написал. Я уже писал на прямую линию, но мне так и не ответили, — машет рукой Турбин. — Двадцать лет бьюсь за эту усадьбу — неужели все впустую?
Представитель застройщика предлагал Турбину переехать в новую квартиру в одной их многих новостроек на окраине Рязани — на улице Большая. Район весь состоит из современных высоток, до которых тяжело добраться на общественном транспорте, район считается неблагополучным в плане экологии. Пенсионер даже не задумывался, стоит ли переезжать из этого дома:
— Они и вправду думали, что я отсюда перееду? Из старого дома, из старого центра — на задворки Рязани? Да дело даже не в этом, а в том, что я не брошу усадьбу. Не все измеряется деньгами, как у этих новых русских строителей.
Он еще долго «проводит экскурсию» — по чердаку, где носятся котята и сохнет чеснок, а в некоторых местах сквозь крышу проглядывает солнце, по заросшему саду, где под ногами валяются гнилые яблоки и сливы, виднеются сгнившие беседки и лавочки. Осматриваем подвалы в перекошенном сарае и вяз, которому больше 120 лет. При этом Турбин бурчит в бороду один и тот же вопрос: доживет ли он до тех дней, когда рязанские власти согласятся поставить на охрану всю усадьбу и гарантировать ее сохранность для потомков. Пусть для других, раз своих у Турбина нет.
Ему так никто и не сказал, что в марте 2018 года региональная инспекция по охране объектов культурного наследия признала Городскую усадьбу И. А. Соболева (А. С. Попова) памятником архитектуры. Градозащитник Андрей Петруцкий пояснил корреспонденту «7x7»: скоро будет проведена государственная экспертиза строений, после чего будет принято решение о дальнейшей судьбе усадьбы. Больше никто не сможет претендовать на эту землю, чтобы застроить ее «новоделами».
Реклама. Пластиковые окна - это оптимальное и недорогое решение для вашего дома или квартиры. Заказать пластиковые окна высокого качества по доступной цене можно на сайте https://inokna.by. Высокое качество, которое будет радовать вас не один год.
СТОЙКИЙ МУДРЫЙ старец ЧЕСТЬ ХРАНИТ не только свою, но и ПАМЯТИ исторической древнего ГОРОДА . Пример для подражания 21 веку. ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Так держать, ни шагу назад, ни пяди ВАНДАЛАМ. Здоровья и отваги ВАМ!