В Смоленске на улице Маршала Жукова в сквере у памятника смолянам, пострадавшим в радиационных авариях и катастрофах, 26 апреля собрались участники ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Они по-разному вспоминали, как это было. Их рассказы записал корреспондент «7x7».
«Пришлось ехать, девчонку оставлять»
80-летняя Лидия Морозова из поселка Озерный рассказала, что ей пришлось дважды из деревни не по своей воле ехать в Украину в 1986-1987 годах. Она работала в Чернобыле поваром:
— Нас гнали работать как из-под палки. Не пойдешь, значит потеряешь работу, а с работой было плохо, у меня были дети маленькие, дочке было 10 лет. Пришлось ехать, девчонку оставлять. Нас гнали.
По словам Лидии Морозовой, она перенесла уже шесть операций, а в 2012 году на просьбу о помощи ей отказали. Она сказала, что сейчас ее пенсию разделили на части и выплачивают с задержками:
— Я не знаю, когда деньги свои получу. Каждый день утром встаю и ползу до банка. Каково мне ползать за этими деньгами, которые я заработала?
«В Европах за радоновый душ платят бешеные деньги»
Участник ликвидации последствий взрыва на Чернобыльской АЭС Александр Героев рассказал «7x7», что он об аварии знал больше, чем другие:
— В 1986 году я работал электромонтажником, мне было 26 лет. Получил повестку из военкомата. Куда еду, знал, может быть, лучше других из-за специфики воспитания. Автобусами нас довезли до Курска, где был пункт сбора, переодели. Была организована Московская бригада химической защиты. Оттуда уже нас перевезли в пункт постоянного базирования, то есть в 30-километровую зону.
По словам Героева, теоретически он мог отказаться от поездки, но посчитал это ненужным:
— Я исходил из того, что лучше знал, что там могло происходить, и как в этой ситуации находиться — [сказалась] недавняя армейская служба, плюс этот вопрос меня интересовал: как работает реактор, и что такое радиационное заражение местности.
Как рассказал Александр Героев, сложность обстановки, которая там была, заочно оценить было нельзя. Средства массовой информации на тот момент давали не самую объективную оценку.
— Я туда попал достаточно поздно, в июле-августе 1986-го года. По моим оценкам, на тот момент основные объемы опасных работ были выполнены. На объект выезжали командами. Я несколько раз был в команде радиохимического специалиста капитана Павлова. Он там уже был второй срок. С его слов это звучало очень жизнеутверждающе: «В Европах за радоновый душ платят бешеные деньги, а вам тут еще и доплачивают по три оклада».
«Пожарные получили высокие дозы»
По словам Александра Героева, в зоне заражения приходилось соблюдать особые правила поведения.
— В начале августа (я какое-то время работал там на разведывательной машине по специальности) при выезде с территории чернобыльской АЭС нас перестали мыть, то есть уровень заражения на поверхности земли соответствовал фону. Что касается самого реактора — конечно, там сохранялся еще высокий уровень заражения. При соблюдении правил поведения на зараженной территории особых проблем не возникало. Ну да, фоны повышены, но в принципе это вопрос достаточно относительный. Радиационное поражение, имеется ввиду лучевое, до 100 рентген в час в течение года полностью перестает оказывать негативное воздействие на организм, вероятность каких-то заболеваний очень низка. Я не знаю статистику, поэтому не могу сказать, насколько много людей погибло из-за заражения, но пожарные, которые участвовали непосредственно в тушении и находились в зоне именно во время начального периода плюс первые группы ликвидаторов, которые убирали графитовые осколки — они получили очень высокие дозы. Но и сроки работы на объекте были до трех минут. То есть за счет большого числа людей снижали разовые дозы облучения.
«О людях не думали»
Врачом-офтальмолог Лилия Крупнова в момент взрыва была в 139 километрах от Чернобыля, в Гомеле. После окончания в 1985 году Витебского мединститута она проходила интернатуру на базе Гомельской областной больницы и жила в общежитии медработников этой же больницы.
— 26 апреля 1986 года по случаю выходного дня я загорала возле общежития на полянке. Жара была нестерпимая, поэтому решила заканчивать прием солнечных ванн и пойти пообедать в ресторан. В застойные времена вчерашний студент при зарплате 110 рублей вполне мог себе позволить ходить обедать и не только в рестораны. Ресторан находился недалеко от знаменитого гомельского парка, в выходные там всегда было многолюдно. Когда я вышла из ресторана — нависла темная туча, поднялся ураганный ветер, неслась пыль, вокруг стало темно, и из парка бежали люди, было много детей, все были в светлой одежде. Бежали весело, шумно, казалось, что начнется ливень.
По словам Лилии, официально никто никого не информировал, но сразу поползли слухи, что что-то случилось:
— Что и где — никто толком не знал. Помню только почти пустые троллейбусы в городе, люди старались не выходить лишний раз на улицу. Все были притихшими, настороженными, в общем, никто не понимал, что произошло, и что делать.
Позже, когда уже стало ясно, что произошла ядерная катастрофа, никаких рекомендаций и указаний не было. Врачи тоже не были готовы и, как и обычные люди, слабо представляли, что делать. В городе начались массовые отравления йодом:
— Люди слышали, что нужен йод для защиты от поражения щитовидной железы, но в какой форме, дозировке — никто понятия не имел, принимали кто как мог. В аптеках йод исчез.
Первомайскую демонстрацию не отменили и люди, как обычно, вышли на нее с детьми:
— Кажется, только после 1 Мая мы уже точно узнали про аварию, а до этого было молчание, демонстрация же важнее человеческих жизней, — рассказала врач. — Думаю, и это не только мое мнение, что тогдашнее руководство всеми силами пыталось скрыть сам факт аварии. Наверное, надеялись, что «само рассосется». Хотя руководители республики быстренько вывезли свои семьи подальше. О людях не думали. Нас, интернов, отправляли в командировки в 30-километровую зону для оказания высококвалифицированной медицинской помощи населению (а врачи со стажем, видимо, были менее квалифицированными, чем мы), все отказывались ехать под любым предлогом, а нас никто не спрашивал. Зато впоследствии не нашлось ни одного командировочного удостоверения, подтверждающего факт нашего пребывания в зоне.
Для Беларуси авария стала трагедией. Поначалу с аварией связывали рост почти всех заболеваний, но со временем пришли к выводу, что явный доказанный всплеск, связанный с аварией, имеют рак щитовидной железы и лейкозы. Особенно у детей.
— Для меня лично авария тоже не прошла бесследно. У меня рак щитовидной железы, дважды не очень удачно оперированный (врачам всегда везет), прошла 6 курсов лучевой терапии, надеюсь, что еще поживу.
На вопрос отправилась бы сейчас ликвидировать подобную катастрофу Лилия ответила отрицательно:
— Может, и не патриотично, зато честно. У меня статус пострадавшей от аварии на ЧАЭС, было много льгот (лекарственное обеспечение, оздоровление, проезд, ЖКХ и т.д.). Власти, уже не советские, а белорусские, временно упразднили льготы, лет 10 уже назад, а теперь и не вспоминают про такую мелочь.
Авария на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошла 26 апреля 1986 года. В работах по ликвидации последствий катастрофы участвовало более 600 тысяч человек. В первые три месяца погиб 31 человек. 15 декабря 2000 года Чернобыльскую АЭС окончательно закрыли.
