«Государство с помощью СМИ контролирует общество, а должно быть все наоборот». О чем говорили на пресс-клубе в Сыктывкаре

Бывший главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов и член Совета по правам человека при президенте России Андрей Юров приняли участие в пресс-клубе на тему «Как поменялись СМИ в России и в Коми за последние 17 лет». Встреча состоялась 5 апреля в Сыктывкаре. Ее участники, среди которых были известные в республике журналисты, вспоминали о давлении властей, в первую очередь — фигурантов уголовного дела экс-главы региона Вячеслава Гайзера, на свободную прессу. Они вспомнили об обстоятельствах, которые предшествовали закрытию газет «Красное знамя» и «Молодежь Севера». «7x7» публикует выдержки некоторых выступлений.

 

«Путин создал в стране реальную виртуальность»

 

Дмитрий Муратов, главный редактор «Новой газеты» с 1995 по 2017 год: 

— Я приехал послушать, что происходит у вас в первую очередь. Это намного интереснее, чем слушать себя.

[За прошедшие 17 лет] закончилась эпоха, когда сволочи под названием «хозяева СМИ», отрабатывая свои обязательства и простраивая свой бизнес, определяли судьбу медиа. Все мы помним, как хорошие федеральные ресурсы — Lenta.ru, Газета.ru или Livejournal, который фактически убил его владелец, товарищ Мамут [Александр Мамут, российский миллиардер, в прошлом владелец нескольких СМИ].  Рамблер стал просто помойкой из новостей. Они там даются под рубрикой: «Почему Ельцин доил слониху». Вот в это превратили когда-то очень сильные СМИ с большой, кстати говоря, региональной сетью медиа.

 

 

Прохоров [Михаил Прохоров, предприниматель, бывший владелец РБК], который слил все голоса своих избирателей на выборах президента страны [в 2012 году], фактически уничтожил отличную команду РБК, просто продав ее указанному властью человеку, который до этого купил «Комсомольскую правду». Это Березкин [Григорий Березкин, предприниматель].

Мог владелец вести себя по-другому или нет? Вот могут быть у них какие-то вещи, связанные с пониманием свободы слова как ценности, за которую может в аду не придется гореть, если они все-таки будут ее придерживаться. Ведь нет у нас, к сожалению, никакого другого инструмента контроля за властью.

Что у нас делает государство? Оно с помощью СМИ контролирует общество. А должно быть все наоборот. СМИ в интересах общества должны контролировать власть. Собственно, миссия СМИ содержится в этой незамысловатой формуле. Но мой акционер Лебедев [Александр Лебедев, предприниматель], когда его бизнес окончательно убили, его самого дожали, поставили на грань посадки, вместо того, чтобы продать акции «Новой газеты» — его вынуждали — пришел в редакцию и подарил их коллективу. Это был с его стороны абсолютно блистательный жест. Понимая, что он не удержит бизнес и не удержит эти акции, приехал и отдал их редакции. А что мешало Прохорову прийти к редакцию [РБК], вызвать Осетинскую [Елизавета Осетинская, бывший шеф-редактор объединенной редакции РБК] с Баданиным [бывший главный редактор информационного агентства РБК] и сказать: «Ребят, не могу, крутитесь сами, заберите». А вместо этого его сестра [Ирина Прохорова, главный редактор «Нового литературного обозрения»] продолжает вести колонки о нравственности, справедливости и демократии. Вот так странно происходит у нашей интеллигенции, у этих владельцев.

 

 

Но эта эпоха закончилась, теперь началась другая эпоха. Вчера у меня выдалось два часа, и я сходил посмотрел фильм Спилберга «Первому игроку приготовиться». Там люди одевают очки и попадают в виртуальную реальность. Вот я понимаю, как устроена виртуальная реальность. Путин устроил в стране совсем другую историю, он создал реальную виртуальность. Я очень много езжу по стране: вокруг заброшенная, запущенная, все время нищающая, не ощущающая чувства справедливости страна. Но в каждом ее квадратном сантиметре верят, что плохо только здесь! А вот если ты отъедешь недалеко, то там точно все уже наладилось! Когда газеты были с народом, они контролировали власти в интересах народа. Теперь, мне кажется, власть и народ сомкнулись, и аудитория, на которую мы всегда опирались, оказалась на стороне власти, а мы по природе медиа обязаны ей оппонировать. 

Посмотрите, что произошло в политической системе страны? Кто последний раз слышал что-то про «Единую Россию», про Общероссийский народный фронт, про движения «Молодая гвардия», «Наши», про все эти многочисленные институты типа Общественной палаты, движений в поддержку? Ведь этого ничего нет. А Путин у нас кто? Самовыдвиженец на выборах. Он отказался от услуг всей этой элиты, которую сам и вырастил, и напрямую пошел избираться от имени народа. Дальше мы столкнемся с удивительной ситуацией.

Мы присутствуем в уникальный момент, когда народ начинает бастовать массово против власти за Путина. Это абсолютно новая историческая картина, это новая медийная реальность для нас, и мы должны это понимать.

Не буду скрывать, когда я ехал тут из аэропорта, мне рассказывали, что здесь закрылось очень много чего. И вот какая идея пришла: осенью в Москве проведем съезд закрытых медиа и пригласим туда абсолютно всех: и свободных наших телевизионщиков, радийщиков, журналистов, и иностранных — чтобы был такой съезд со своими историями. Это такой длинный-длинный лонгрид про то, как с нами это все происходило. То есть формально нашу сегодняшнюю встречу считайте учредительной конференцией съезда. <...>

Многие медиа привыкли иметь ту публику, которая зарегистрирована в Facebook. Она сама себе спикер, сама обсуждает, там много лидеров общественного мнения. Они набирают лайки и дислайки. В нашей стране на Facebook [зарегистрированы] от трех до четырех миллионов человек. А вот во «ВКонтакте» у нас 74 миллиона человек.

Медиа предпочитает работать с теми, кто предпочитает Facebook, но не с теми, кто зарегистрирован во «ВКонтакте». «ВКонтакте» — как бы без языка, ни про что не говорит. А нам [пользователям Facebook] интересны яркие высказывания.

Я сейчас занимаюсь тем, чтобы поменять эту пирамиду. Мы изучаем общественное мнение во «ВКонтакте». Мы начинаем работать с аудиторией «ВКонтакте». Когда мы начали изучать, как относится аудитория в Facebook и «ВКонтакте» к одним и тем же ценностям, мы получили абсолютно обратную картину. Например, после убийства Немцова в Facebook это была новость №1, а во «ВКонтакте» она была на последней позиции. Если свобода слова волнует пользователей Фейсбука, эта опция находится в топе интереса аудитории, она же относится к 18-му месту у пользователей «ВКонтакте».

У нас живут два разных народа. Для одного последствия того, что страшно вам, не является ничем страшным. И вот это, мне кажется, самая интересная реальность, которую предстоит изучать и с которой предстоит умно, талантливо и профессионально работать.  

 

«Сейчас было бы актуальным объединение журналистских сообществ и правозащитников на территории ЕвразЭС»

 

Андрей Юров, член СПЧ:

— Тема «Свобода выражения мнений» — не та тема, которой я как правозащитник занимаюсь. Но при этом я ее ставлю среди фундаментальных прав — это 10-15 самых важных прав, записанных в европейской конвенции — и чуть ли не важнейшей. Потому что там, где нет свободы выражения мнений, там практически все остальные свободы становятся еще более хрупкими, а защита даже таких самых важных фундаментальных свобод, как защита от пыток или защита от несправедливого правосудия, становится тоже крайне хрупкой. 

 

 

С моей точки зрения, очень многие знаковые судебные процессы, если бы они проходили без участия оставшихся еще свободных СМИ, заканчивались бы ужасным образом для правозащитников, журналистов, активистов, экологов. Их невозможно было бы поддерживать, если бы этих независимых СМИ не было. Мне кажется, за 17 лет как раз институты защиты свободы выражения мнений ослабли. Про те организации, которые были в начале нулевых, например, «Фонд защиты гласности» Симонова, сейчас никто не слышал. Остается «Центр защиты прав СМИ» из Воронежа, но это очень небольшая профессиональная группа. То есть, сейчас появилось очень много интересных полуправозащитных инициатив типа «Роскомсвободы» и других. Но они очень разрозненны. 

Если бы меня спросили, по поводу какого права сейчас нужно новое объединение не только правозащитников, но и людей доброй воли, я бы сказал — по поводу свободы. В смысле выражения мнений, конечно, в интернете, в СМИ и так далее. И, может быть, это нужно как для России, так и для всего пространства, которое называется ЕвразЭС [Евразийское экономическое сообщество — Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан, Узбекистан]. Есть, правда, еще три страны, где ситуация самая плохая, хуже просто вообще нет на постсоветском пространстве. Я имею ввиду Туркменистан, Узбекистан и Таджикистан. Таджикистан, правда, за последние три-четыре года стал таким, потому что одно время был промежуток, когда было похуже, чем в Кыргызстане, но получше, чем в Казахстане. Но сейчас он «успешно» попал в низы рейтинга свободы слова.

Можно все постсоветское пространство, если не брать Балтию, разделить на три части. Это три страны Центральной Азии, где все ужасно, это страны ЕвразЭС, где все сложно и странно, но все таки что-то есть (ситуация со свободой слова в России все еще много лучше, чем в Казахстане и Белоруссии, но по многим вещам, например, по количеству политических заключенных мы Беларусь давно опередили). И, конечно, где ситуация получше (но когда я говорю «получше», она далека от идеального — там другие проблемы, но все таки «получше») — это Украина, Молдова, Грузия. То есть это страны, где ситуация именно со свободой слова получше.

 

 

Это не значит, что там проще ситуация, например, в отношениях между редакциями и собственниками и что там легче открыть мощное независимое СМИ, с помощью которого можно действительно на что-то влиять. Но если мы посмотрим на, например, посадки за репосты, или ретвиты, или количество осужденных журналистов, в этих трех странах ситуация все-таки значительно лучше, чем в странах  ЕвразЭС. Так что мы немножко разошлись за 30 лет раздельного проживания. Мы очень разошлись на разные сегменты, у нас по-разному устроены общества, у нас по-разному вообще с правами человека и, в том числе, у нас очень по-разному устроена ситуация с правами свободы выражения мнений.

И мне кажется, что как раз сейчас было бы невероятно актуально объединение условно журналистских сообществ и правозащитников именно на территории ЕвразЭС. Это пространство, где формально объявлен обмен капиталами, людьми, товарами и так далее — здесь обмен свободой слова. Скажем так, мы отстаем в правозащитном обмене очень сильно от государств и всяких правоохранителей, которые здесь обмениваются между собой намного лучше практиками подавления свободы. Мы не успеваем обмениваться практиками защиты свободы.

Я думаю, сейчас Кыргызстан — самая свободная страна ЕвразЭс, за ней идет Армения, но тенденции последних трех лет очень печальные. Там есть попытки принять такие же законы [как в России] — закон об «иностранных агентах» и другие законы. То есть вообще для именно свобод в целом и ситуации с правами человека вступление Кыргызстана в ЕвразЭс означало сильное ослабление всех фундаментальных вещей. Единственное, что в Кыргызстане до сих пор не сделали в отличие, например, от Белоруссии или России, — там достаточно открыты в приеме иностранных грантов различными неправительственными организациями и, кстати, средствами массовой информации. Но это просто связано с тем, что Кыргызстан — очень бедная страна и, как ни странно: доходы от грантов, которые идут и правительственным, и независимым структурам, составляют два-три процента в экономике, а это очень много. Если сейчас их перекрыть, это приведет к серьезным последствиям. Они не могут просто так от этого отказаться. Поэтому Кыргызстан был самым свободным, наверное. На втором месте все еще Армения, но и там, и там ситуация последних лет — это ситуация сворачивания свободы.

 

«В Коми по большому счету свободы СМИ не было никогда»

 

Игорь Бобраков, журналист:

— Я не могу рассказать, как закрывали газету «Молодежь Севера», потому что закрывали ее не при мне. В Коми по большому счету свободы СМИ не было никогда. У нас часто под свободой СМИ понимают один, два, максимум три каких-то отдельных свободных издания. Когда у нас начинают говорить, что «у нас нет, но вы же сейчас свободно высказались!», когда большинство средств массовой информации контролирует  власть, ни о какой свободе СМИ говорить нельзя, даже если есть «7x7», «Молодежь Севера», «Зырянская жизнь».

 

 

В 1990-е годы были две газеты, без которых невозможно было представить Республику Коми: «Красное Знамя» — орган обкома партии, совета министров, и «Молодежь Севера» — это орган обкома комсомола, молодежное издание. В 1990-е они оказались без своих  учредителей на собственном  плаву, и поэтому каждая стала искать какой-то свой путь.

«Молодежи Севера», на мой взгляд, очень повезло, потому что ее возглавил очень талантливый человек со сложным характером и со сложной судьбой — это Евгений Хлыбов. Он сразу дал заряд, он начал создавать новую журналистику. «Красное знамя» долгое время шло по инерции советской журналистики, пропаганде. Хлыбов задал траекторию новой журналистики, свободной, где информация должна быть на первом месте, где должны подниматься самые острые проблемы. Через школу «Молодежи Севера» прошли Сергей Сорокин, и ваш покорный слуга, и Сергей Морохин, и Борис Суранов. 

Ситуация в худшую сторону стала меняться в 2001 году, когда к власти пришла вот эта группа во главе с Зарубиным [Александр Зарубин, фигурант дела Гайзера о создании ОПС]. Это началось с победы Владимира Торлопова на выборах [в 2001 году], до этого был глава Юрий Спиридонов. Это был человек, который критику в средствах массовой информации терпел, как зубную боль. Сергей не даст соврать, когда последний раз Спиридонов собрал журналистов, он обратился: «Ну вы признайтесь, что при мне была свобода». Сергей сказал: да, была, хотя критиковали жестко, иногда он все-таки принимал попытки зажать, меня, например, дважды лишали аккредитации. Но мы это подавали как такое преступление власти.

И вот эта команда стала вести себя иначе, они не шли ни на какие переговоры. Я как главный редактор исходил из прагматичных соображений, потому что вариантов было два: либо мы делаем газету сервильной, ее перестают читать, и она просто погибает, либо мы продолжаем [работать без цензуры и самоцензуры], ее продолжают читать, тираж падать не будет. А самое главное — появилось очень много бесплатных газет.  Удержать тираж уже было достаточно, чтобы не было никаких долгов и был какой-то финансовый уровень.

 

 

В конце концов мне пришлось с этой должности уйти. Газета «Молодежь Севера» была убита. Но идеи подхватила газета «Красное Знамя». Там тоже работали те, кто прошел школу «Молодежи Севера» — Борис Суранов, Валерий Черницын. Вот этот заданный вектор они стали продолжать. Угробить «Красное Знамя» было труднее потому, что владелец контрольного пакета акций находился в Москве. До Москвы руки местной власти не дорастали. Тогда двумя путями пошли: передали 45 процентов акций господину Колегову [лидеру ликвидированной националистисческой организации «Рубеж Севера»], чтобы он начинал влиять на «Красное Знамя» так, как нужно господину Чернову. Я надеюсь, вы это отрицать не будете [обращается к Колегову, который сидит в зале]. Второй момент: создали газету-клон «Красное знамя Севера» и подписали на нее всех пенсионеров.

Появился еще один аргумент, который реально убивает газету, — это интернет. И «Красное Знамя» стало испытывать очень серьезные финансовые трудности, так была угроблена вторая газета. То есть, те газеты, без которых невозможно было представить Республику Коми. 

[Потом] создали свой телеканал «Юрган». Пространство медиа было зачищено подчистую и заасфальтировано. Только Леониду Зильбергу удалось один росточек пробить с трудом в виде «7x7». Вот таким образом было зачищено медиаполе.

Сейчас эти товарищи сидят в «Лефортово». Как я в таких случаях говорю: если убийцу посадить в тюрьму, то жертвы от этого не оживут и не поднимутся из гроба. Несмотря на все попытки Валерия Черницына как-то реанимировать «Красное Знамя» в виде бумажного издания, пока удается выпускать по 999 экземпляров [спецвыпуски газеты, обычно один раз в год].

Вот так была уничтожена не свобода СМИ, а, скорее, зачатки свободы СМИ. Зачатки не трудно закатать в асфальт, вот если бы они проросли, были бы деревья, то их надо было бы рубить, А вот эти кустики — это не проблема. 

 

«Нам люди из районов звонили и говорили, что „Красное знамя Севера” никому не нужно»

 

Михаил Казанцев, журналист:

— Я видел работу газеты «Красное Знамя» последние пять лет изнутри. Что было уникальным и интересным для меня в «Красном Знамени»? Это газета, которая переживала уникальную траекторию своего развития.

 

 

До начала 1990-х годов это был орган Коми обкома и президиума Верховного Совета, Совета министров Коми АССР. Естественно, родители выписывали ее, я листал ее, читал. Для меня «Красное Знамя» было нашим достоянием.

В 2009 году, прогуливаясь по улице Коммунистической, я встретил Бориса Суранова [бывший первый заместитель главного редактора «Красного Знамени»], который сказал: «Я в Красном Знамени». Это было что-то потрясающее. Тогда в моем сознании это была газета с советским сознанием. Он меня позвал, и я написал заметки.

Газету убило не «Красное знамя Севера». Нам люди из районов звонили и говорили, что «Красное знамя Севера» стоит стопками в райцентрах, оно никому не было нужным. Люди там все понимали: что есть клон, а что есть настоящее. Газету убило то, что от нас ушли крупные рекламодатели, которых оттолкнули Чернов и Марущак. В нулевые годы на подписке много не зарабатывали.

Нас в Желтом доме [администрация главы Коми] упрекали в том, что нас не читают. Я держу номер 2012 года — это два с половиной года до закрытия печатной версии. На фотографиях — бывший первый заместитель Гайзера Буров и Ромаданов [бывший вице-премьер Коми, фигурант дела Гайзера]. Ромаданова называют казначеем ОПС Гайзера. Этот снимок сделал Андрей Шопша [фотограф «Красного Знамени»] в Госсовете Коми. Если вы приглядитесь, они во время сессии Госсовета читают «Красное Знамя».

 

 

 

Прекращение выпуска печатной версии «Красного Знамени» убило журналиста Валерия Туркина, которому на тот момент было 75 лет. Для него газета была, без всякого преувеличения, жизнь. Я считаю, что опосредованно Чернов и Марущак виновны в смерти Валерия Туркина.