Научный журналист Ася Казанцева: Растет уровень мракобесия, у людей возникает желание чем-то его уравновесить

Научный журналист, лауреат премии «Просветитель» Ася Казанцева после выхода двух ее книг — «Кто бы мог подумать!» и «В интернете кто-то неправ!» — неожиданно для самой себя стала известным лектором. Она много ездит по стране, активно занимается популяризацией науки. Журналист «7x7» встретился с ней после ее лекции в Ульяновске. В интервью Ася Казанцева рассказала об особенностях научной журналистики и многом другом.     

О научной журналистике в России                                         

— Научный журналист — специализация штучная. Сколько вас, научных журналистов, в России?

— Точных оценок нет, мы не входим ни в какой профсоюз. Пишут книги и ездят по стране с лекциями несколько десятков человек, причем многие из них сочетают популяризацию с исследовательской деятельностью. Если посчитать тех, кто работает в редакциях и постоянно создает новости и статьи о научных достижениях, то тогда научных журналистов несколько сотен. А если учесть всех, кто пишет о науке время от времени, наряду с созданием текстов про общество, культуру и тому подобные вещи, то счет пойдет на тысячи.

Научная журналистика и популяризация науки были хорошо развиты в Советском Союзе. В девяностые произошел провал, а с начала нулевых началось возрождение. В первые годы все происходило по инициативе конкретных людей, в первую очередь Дмитрия Зимина, учредившего фонд «Династия», а сейчас уже включаются институциональные механизмы. В частности, многие вузы задумались о том, что популяризация науки — это хорошо, и поощряют своих преподавателей, аспирантов и студентов, чтобы те что-то рассказывали общественности. То есть нас становится все больше.

— Говорят ли о введении специализации по научной журналистике на журфаках страны?

— Постепенно появляются такие магистерские программы. Первая из них открылась несколько лет назад на факультете журналистики СПбГУ. Она сочетает курсы, обучающие журналистскому ремеслу — как снимать видео, делать репортажи, — и базовые курсы по научным дисциплинам: введение в физику, биологию и т. д. Туда можно поступить как после журфака, так и после естественнонаучного факультета. И люди оттуда выходят с дипломами, где написано — «научный журналист». Подобные программы есть в МГУ, ИТМО, в других вузах. Они новые, и поэтому о результатах говорить еще рано.

— В своей книге «В интернете кто-то неправ!» вы нам объяснили, что есть два вида научных журналистов: журналист-исследователь, для которого основа работы — чтение публикаций в научных журналах, и журналист, который использует экспертные мнения других.

— Вторых, конечно же, на порядок больше, потому что, как кажется, этой работой могут заниматься люди, не обладающие специальным образованием. Вы не знаете биологии, но приходите к биологу, и он вам все объясняет. А чтобы прочитать научную статью по биологии, вы должны быть как минимум глубоко погружены в тему.

Понятно, что журналистикой экспертов занимается больше народу, но ею сложно заниматься хорошо: не обладая специальными знаниями, вы едва ли сможете выбрать правильного эксперта, корректно его пересказать, едва ли сможете дать читателю дополнительную информацию. Ведь если эксперт сам не занимается популяризацией науки, ему довольно сложно поставить себя на место читателя, понять, какой базовой информации нет у него в голове. Поэтому если просто напечатать поток мыслей эксперта, то может получиться непонятно и скучно, либо если вы будете сокращать текст, не умея этого делать, то введете читателя в заблуждение.

— В какой момент вы решили, что журналистика исследований вам ближе?

— Передо мной не стояло такого выбора. Как подавляющее большинство успешных научных журналистов, я получила естественнонаучное образование. Я заканчивала биологический факультет СПбГУ, сейчас работаю над магистерской диссертацией по когнитивным наукам в Высшей школе экономики, поэтому навык чтения научных статей входит в базовые профессиональные компетенции. По работе я, разумеется, время от времени взаимодействую с экспертами, но, чтобы найти их, чтобы понять, что они говорят, и корректно пересказать это общественности, я всегда перерываю большое количество научных статей. Готовясь к интервью с ученым, настоящий научный журналист читает много статей по теме, на которую он собирается общаться, извлекая из них вопросы для экспертов и пояснения для читателей. Я скептически отношусь к тем журналистам, которые этого не делают, но такие и не достигают заметных профессиональных успехов.

— Но, может быть, у таких журналистов есть преимущество: они «ближе к народу», поэтому могут задать нужные вопросы от имени среднего читателя, эксперт им все разжует, и такие статьи будут лучше читаться и продаваться?

— Но у нас в России не так много экспертов, которые умеют говорить просто, понятно и при этом научно корректно, по сути, делая за журналистов их работу. Обычно журналист, полагающийся на экспертов, сталкивается с двумя крайностями: либо он приходит к ученому, который говорит непонятно и его надо упрощать, и в этом случае надо понимать, о чем идет речь; либо эксперт разливается соловьем, но, к сожалению, сам неаккуратно обращается с научной информацией.

Если вы собираетесь говорить ярко, то вам трудно удержаться от искушения что-то упростить. Если у вас при этом есть экспертный статус, и вы пересказываете недоказанные теории, потому что это ярко и интересно, то это даже хуже, чем если бы все это пересказал журналист, поскольку ваш экспертный статус введет в заблуждение большее число людей. В научной журналистике важно понимать, что является научным мейнстримом, а для этого надо читать научные публикации.

«Я человек текста, я пишу лучше, чем говорю»

— Что для вас публичные лекции? Они вырастают из статей или это предварительный этап перед публикацией статьи или книги?

— Научный журналист — это человек с естественнонаучным образованием, приличным уровнем английского и способностью пересказывать широкой публике простым языком то, что он вычитал, и делать это он может в разных формах. Это можно делать в телевизоре, в газетах, журналах, на сайтах, можно писать книжки или читать публичные лекции. Все это взаимосвязано.

Я человек текста, я пишу лучше, чем говорю. Буковки мне понятнее, они мне нравятся. Особенно мне нравятся большие формы, такие как книга, где можно все подробно объяснить, сослаться на источники. Но если вы пишете книжку, и она становится популярной, то вас начинают активно приглашать с публичными лекциями. На первом этапе лекции основываются на том, что вы написали в книжке. Но вас продолжают звать, а новую книжку вы еще не написали. Тогда, наоборот, вы готовите лекции, не связанные с уже написанными текстами, а исследования, найденные для лекций, используете в новых статьях и книгах.

Феномен моей востребованности как лектора меня очень удивляет. Это то, к чему я никогда не стремилась. У меня не очень хорошая дикция, поэтому я себя никогда не рассматривала в качестве лектора, и когда меня стали звать с лекциями «по следам» моей первой книжки, я была уверена, что это временное явление. Но оказалось, что в сфере публичных лекций спрос настолько превышает предложение, что любой человек, способный внятно излагать научные исследования, начинает пользоваться спросом. Этот спрос начинает монетизироваться: вот уже два с лишним года лекции являются основным источником моего дохода, что позволило мне пойти учиться в магистратуру. Помимо прочего, здесь есть элементы шоу-бизнеса: чем больше лекций вы читаете, тем известнее становитесь, тем больше вам платят.

Когда осознаешь себя человеком, который пишет книги, начинаешь более вдумчиво подходить к этому процессу, планировать его. Я поступила в магистратуру по нейробиологии, слушаю прекрасные лекции лучших ученых страны, чтобы потом написать книжку про нейробиологию, потому что это главная наука XXI века. Я сознательно выделила два года, чтобы готовиться к книжке и больше ничего не делать.

«В учительской профессии страшно не хватает квалифицированных мотивированных кадров»

— С чем вы связываете рост интереса к научной журналистике? С одной стороны, наблюдается рост мракобесия, в том числе и на федеральных каналах, которые вновь обжили ведьмы и колдуны, с другой стороны, научно-популярные лекции собирают большие аудитории, растет тираж книг на темы популярной науки.

— Во-первых, ежегодно выходят миллионы научных статей, никто никогда не прочитает их все. Специалисты следят только за публикациями в своей области. В XVIII веке человечество располагало небольшим количеством знаний, и поэтому, например, Ломоносов и другие образованные люди того времени могли обладать энциклопедической эрудицией, ориентироваться практически во всех областях науки. Сегодня такое невозможно. Чтобы не чувствовать себя выброшенными на обочину прогресса, люди обращаются к научно-популярным книгам, которые содержат выжимку, ключевые открытия из той или иной области науки.

Во-вторых, действительно растет уровень мракобесия, и именно поэтому у людей возникает желание чем-то его уравновесить, найти островок здравого смысла. Удивительно, что лекционный формат не только не вымирает, но развивается. В 90-е годы публичных лекций о науке практически не было, а последние лет пятнадцать они стремительно набирают популярность — этот процесс начался в городах-миллионниках, но сегодня охватывает и небольшие города. Казалось бы, любого лектора можно послушать и на YouTube, но нет, важно самому пойти на лекцию, куда придут другие люди из твоего города, которые интересуются приблизительно тем же, чем и ты. Люди видят, что мракобесие наступает, и им становится важен формат живого общения. Поэтому, например, петербургский лекторий «Щепотка соли» часто устраивает сразу после научного доклада какие-нибудь командные игры и прочий интерактив — именно для того, чтобы слушатели могли подружиться друг с другом.

— В чем, по-вашему, основной изъян школьного и вузовского образования в России и можно ли это исправить?

— В силу ряда процессов, происходящих в обществе, в учительской профессии страшно не хватает квалифицированных мотивированных кадров. Профессия учителя перестала быть престижной, она низкооплачиваемая. Это приводит к тому, что среди учителей появляется много неудачников и все меньше людей, которые пришли в профессию по призванию. В учителя идут те, кого больше никуда не взяли. И это главная проблема, наверное, более существенная, чем законодательство и институции. Ученики перенимают от учителей отношение к предмету. Поэтому если у учителя есть интерес к предмету и система знаний, то ученики смогут эту систему воспринять в ходе межличностного взаимодействия. А если учитель «отрабатывает» часы, испытывая ненависть к своему предмету, то это передастся и детям.

В этом отношении много делает программа «Учитель для России». Она состоит в том, что лучших выпускников лучших вузов приглашают поработать в школе, чтобы нести на школьные уроки информацию с переднего края науки. Это очень полезно не только для учеников, но и для самих участников программы. Когда ты готовишься к урокам, знакомишься с дополнительными исследованиями, думаешь, как лучше всего объяснить предмет ученикам, ты и сам глубже его понимаешь. Преподавание — один из самых эффективных способов оставаться «в теме», если относиться к этому серьезно.

— На обложке вашей книги «В интернете кто-то неправ!» — очень благожелательный отзыв Алексея Навального. А ведь этого политика главные федеральные СМИ либо не замечают, либо дискредитируют. Поможет ли вам сегодня его рекомендация?

— Это странная постановка вопроса. Если вы имеете в виду, как это повлияет на продажи книжки, то, возможно, это отсечет некую часть потенциальной аудитории, но, скорее всего, именно тех, кто и без того не стал бы читать эту книгу и отбросил ее во гневе. На самом деле все проще. Для задней обложки книги авторы просят написать отзыв либо экспертов по теме, либо самых известных своих знакомых. Навальный для меня и есть такой знакомый. Он все-таки набрал 27% на выборах мэра Москвы. Я знала, что ему понравилась первая моя книжка, и он написал веселый отзыв о второй. К тому же тема моей книги про лженауку близка тому, что делает сам Навальный. Мы оба говорим людям: в интернете есть куча информации, и если вы ее прочитаете как следует, то узнаете много того, о чем не говорят по телевизору. Просто я это объясняю на примере научных исследований, а Навальный — на примере борьбы с коррупцией.     

Асе Казанцевой 31 год, она закончила биологический факультет Санкт-Петербургского университета, ее основной интерес — нейробиология. Сейчас учится в магистратуре Высшей школы экономики по специальности «Когнитивные науки». В своих книгах и статьях Ася Казанцева развенчивает псевдонаучные взгляды, опираясь на данные научных исследований. Она разоблачает мифы о гомеопатии, вреде иммунизации и пользе иглоукалывания, объясняет, почему не надо бояться ГМО и генной инженерии, рассказывает о причинах гомосексуальности, религиозности и другом.