Жизнь по течению

В июне этого года московский фотограф Денис Синяков побывал в Республике Коми. Вместе со своим товарищем Сергеем Филенко он проплыл на деревянной лодке по рекам Ижма и Вычегда. Во время остановок в деревнях и селах они общались с местными жителями, наблюдали за их бытом и повседневными делами. Впечатления путешественников легли в основу репортажа «Коми. Обмельчание», который опубликовали журнал «Огонек» и сайт Colta.ru. Сергей написал текст, Денис сделал фотографии. Потом эту историю перепечатали и несколько СМИ в Коми. В эти дни Денис Синяков находится под Усинском, где проходит «Нефтяной патруль» Гринпис. Именно там корреспондент «7x7» встретился с ним и расспросил, каких людей он увидел в Коми.

Наше знакомство с Денисом случилось во время нефтяного патруля. Мы попали в одну машину, в которой полдня объезжали точки, где потенциально могли быть нефтеразливы. На пятой секунде беседы он предложил перейти на ты.

Меня почти не интересовала история задержания корабля Гринпис «Арктик Санрайз» и последующих злоключений его команды. Об этом было сказано и написано очень много. Я хотел спросить про Коми. Денис провел здесь две недели и побывал в разных местах: Мыелдино, Кортерос, Иван-Ель, Сторожевск, Лайково, наконец, Сыктывкар.

Когда он рассказывал про людей и их быт, я вспоминал название репортажа — «Коми. Обмельчание». Очень символичный заголовок, в нем много слоев и смыслов. Это не только обмельчание рек, но и в некотором роде духовное обмельчание. Многие люди, которых Денис встретил в путешествии, не задумываются о происходящих вокруг вещах и, как следствие, делают странные умозаключения. Они, как река, которая многие годы неспешно несет свои воды. И ничего не меняется. Так и они — живут «по течению».

— Каким образом ты оказался в Коми? Зачем две недели плавал по этим местам на лодке?

— Проект такого путешествия по рекам родился у британца, его зовут Роджер. Он член Королевского географического общества. В свое время, 12 лет назад, он придумал пройти путями средневековых торговцев пушниной, новгородцев на обычной деревянной лодке. Этот путь лежит на север из Онежья до Полярного Урала к Обской губе. У него была идея написать книгу об этом. 5 лет он ходил по рекам на лодке вместе с Сергеем Филенко, нанятым гребцом.

Сергей по образованию биолог, а в жизни профессиональный гид и плотник. К сожалению, Роджер не смог завершить проект [он умер], и теперь его дело продолжает Сергей. Так получилось, что ему нужен был напарник для путешествия в этом году. Я об этом узнал и загорелся идеей пройти часть этого маршрута вместе с ним. Мне показалось, что это интересная история — посмотреть на Россию нынешнюю, на те дороги, по которым шли торговцы и наполняли казну Руси. Тогда на этих дорогах всюду была жизнь. В то время это были некие хайвеи в нашем понимании. И что с ними сейчас происходит — это интересно смотреть. Поэтому я попросился к Сергею, и он меня взял. На московском поезде прибыли с Сосногорск, прошли по реке Ижма до верховья, перетащили лодку в Вычегду и пошли в сторону Сыктывкара, а потом дальше в Котлас.

— Каких людей ты увидел в Коми? Я сейчас говорю не про национальную идентичность, а про общее впечатление.

— Мне показалось, что это типичные русские люди. Республика Коми стала для меня срезом России, потому что здесь представлено все: и величие, и грустные моменты нашей истории. Вообще, коми люди типичные русские в моем понимании русских. Они рассуждают, как большинство русских, как я себе это представляю. В принципе, такая ситуация везде по всей стране.

— Типичные русские — это какие? Типично добрые, типично радушные, типично непутевые...

— А в них как-то все намешано: и любовь к близким, и любовь к своей земле, и в тоже время определенная жестокость и безразличие к происходящим вещам. Сейчас большинство русских считает, что «Крым наш» и Россия правильно ведет себя по отношению к Украине — в Коми все это представлено. Люди совершенно спокойно могут сказать, что украинцев нужно мочить и наматывать кишки на гусеницы русских танков, но при этом они хорошие люди. Нежность и доброта в них присутствуют. Был случай, когда жители рассуждали про убийство белых лебедей [братья Тикаловы из деревни Лайково]. Морально это или аморально — стрелять в белых лебедей. Слава богу, они пришли к выводу, что это неправильно. Если человек позволил себе стрелять в белых лебедей — не потому, что ему нечего было есть, а ради «фана» — значит, в жизни у него не все в порядке. Базовые и моральные принципы у него разрушены.

— Вы же наверняка говорили об этом во время поездки: почему так? Почему такие разные вещи сочетаются, и почему люди не хотят что-то изменить в своей жизни?

— Я стал думать, что русские люди, как река. Вот течет вода в реке и течет. Проходят годы, а она все течет. Так и жизнь наша для русских: был Советский Союз, мы его как-то прожили, пережили, не очень подумали, что было хорошего и плохого. Пережили переход в новую Россию, живем в ней, не очень осознавая явления, которые в ней происходят. Как-то так все по течению. Не то чтобы фатализм... Есть река [размышляют местные жители]. Пока есть рыба — немного правда — ее ловим. Вот выловим ее до конца, потом посмотрим, что будет. Вырубим весь лес и дальше посмотрим, что будет. Такие странные вещи. Мне кажется, что Россия не делает выводов из прошлого и не пытается осознать свою историю. И, видимо, поэтому и в настоящем, и в будущем она наступает на те же грабли. Именно поэтому мне было интересно, что есть связь: символичность реки, которая несет свои воды в Ледовитый океан, и те люди, которые живут на этой реке, — они похожи.

— В чем проявлялось безразличие, о котором ты говоришь?

— Я где-то читал про то, что растет нетерпимость малообразованных людей к людям в этом преуспевшим. Мир стал таким сложным, наука стала такой сложной, что осознать ее простым умом довольно трудно. Поэтому проще поверить в мифы и еще больше — в господа бога. Отсюда и попытки запрета теории Дарвина в школах. Тот же Сергей, биолог по образованию, пытался объяснить корреляцию между полноводностью рек и вырубкой лесов. По относительно новой теории «биотического насоса» эти вещи связаны. Люди не очень хотят вообще это слышать. Им проще поверить в «дырку» в земле, куда вода уходит. Поэтому и реки перестали быть такими полноводными, какими они были раньше. Там на реках еще есть судовая обстановка, но так, по инерции. И люди тоже по инерции доживают в своих деревнях полуразрушенных, вылавливают ту рыбу, которая осталась. И рукой машут.

— Несколько раз за время путешествия вы встречались со священниками, заходили в церкви. Что это были за люди?

— Мне было удивительно, что церквей не так много попадалось. Это в корне отличается от ситуации в Центральной России, например, в Подмосковье. Там большинство разрушенных церквей сейчас восстанавливаются так или иначе. А тут большинство церквей вообще в руинах. А если и восстанавливаются, то происходит это на энтузиазме каком-то. И мне было дико интересно пообщаться со священниками. Я заметил, что священники в Коми... они настоящие.

Отец Тито в селе Мыелдино ходит в такой рясе потрепанной, обветшалой. И он, если не фаталист, — по отношению к священнику это трудно сказать — но он полагается на судьбу. Когда ты его спрашиваешь: «А прихожане вообще есть?», он отвечает: «Да, семь человек. Но на Пасху, конечно, больше. А вообще-то маловато». И когда я спросил о том, религиозен ли коми народ, он ответил, что не особо. «Не осталось в людях меры веры», — любил повторять, а потом добавлял: «Наверное, это за грехи мои». «Божьим промыслом отремонтируем церковь, а если нет, то, наверное, за грехи это наказание».

То же самое в Ульяновском монастыре. Там 17 братьев-монахов живут. Это, наверное, самый богатый монастырь, который я видел в этом походе, но тем не менее он про Россию. И вроде бы постройки есть на территории монастыря, в которых живут миряне, и как-то отобрать их нельзя, потому что людям деться некуда. А так происходит в Центральной России: там школы художественные, к примеру, выселяют из бывших монастырских помещений. И вот они живут там в этих столетних домах по инерции. Две-три семьи живут там. Но здесь это уживается мирно. А этот дом культуры в Сторожевске [расположен в действующей церкви], где, чтобы попасть в кабинет начальника, нужно пройти через молельный зал, зайти за алтарь.

— Когда директор показывала тебе свой кабинет, она испытывала чувство неловкости из-за этой ситуации?

— Она не то чтобы извинялась. Ей было не очень удобно. Она сказала: «Вы знаете, чтобы попасть в мой кабинет, нужно пройти здесь», — за амвоном. Я человек не очень верующий, но это странно. И дико интересно, когда с одной стороны иконостас с ликами святых, а на противоположной стене такой же иконостас, но только там портреты Путина развешаны, так же, рядком. И вот это все вместе же происходит. Все в одном месте. И у нас самое любимое слово было, куда бы мы ни приходили, куда бы мы ни смотрели — «как-то странно здесь все, странно». Странные люди, странные места. Потому что они правда странные.

Вроде бы и деревни заброшенные, но вроде бы интерьер сохранился в нетронутом виде, старые фотографии на стенах, и как будто люди ушли оттуда вчера. Оставили свои вещи и просто вышли. Вот, наверно, сейчас вернутся. Но уже не вернутся, ласточки там уже гнездо свили под сводом потолка. И как-то вот все так странно. И мы для этих людей тоже странные, хотя мы тоже русские. А уж тем более Сергей — типичный русский мужик, здоровый, с бородой. Мы не рыбачим, не охотимся, просто путешествуем на маленьком моторчике. И они для нас такие же странные. Ну, по-хорошему странные. Это очень важно выезжать из Москвы и других городов, чтобы посмотреть на ту Россию, которая вообще не слышала про Навального, ни про кого-то еще, ни про митинги оппозиции на Болотной.

— Вы почувствовали во время этой поездки эти 86%, которые поддерживают «наше все» и его курс? Почувствовали, что люди подвержены телепропаганде?

— Я, на самом деле, всегда это чувствую и своим знакомым либералам в фейсбуке говорю, что происходящее в Москве — это не всегда про Россию, потому что России как минимум две. Одна — в городах, другая — в деревнях. Так на самом деле всегда и было. Революцию делали не деревни в 1917 году. Но и очевидно, что пропаганда по телевидению оказывает на них колоссальное влияние, но они привыкли верить телевизору. А телевизор не врет... Это с советских времен. Там только правда. И я по-хорошему влюблялся в большинство людей, которых я видел. При этом, конечно, мне чуждо вообще такое непонимание ситуации, происходящее в той же Украине. Были прекрасные женщины, которые угощали нас груздями и с которыми мы два часа общались, но потом они сказали: «Хорошо, что вы не американцы». А на мой вопрос: «А что было бы, если бы мы были бы американцами?», они сказали: «А мы бы вас на вилы подняли». При этом они точно американцев никогда не видели. Я попытался объяснить, что американцы разные, есть хорошие и плохие, но они считают, что Америка против нас... Так или иначе, разговор всегда приходил либо к теме Украины, либо к теме с американцами. Тот же самый прекрасный мужчина Тикалов сo своей замечательной дочкой-восьмиклассницей, который хвастался, что сам всему ее научил. Что она уже в десять лет умела водить грузовик, и что в лесу не пропадет, грибы-ягоды, охотиться может. И что сейчас Америка против нас — он даже не спросил, утвердительно так, что Америка против нас — и, видимо, придется нам жить, как в старину: в леса податься. Вот она одна и выживет. То есть считает, что сейчас такие навыки самые востребованные. Но это опять же, мне кажется, по такой простоте. Простоте душевной. Ну телевизор же правду говорит. Ну Путин такой хороший. И это совершенно не важно, что вокруг происходят печальные вещи. Что деревня умирает, что рыбы не стало, что нефтяники здесь работают советскими методами. Ну то есть, что жизнь не стала сильно лучше по сравнению с тем, какая она была двадцать лет назад. Что, наверное, пенсии выросли, но, в принципе, все умирает и жизнь концентрируется около крупных городов. И хотя это общемировая тенденция, и считается что через двадцать лет большинство населения будет жить в крупных городах, не в деревнях, но все равно интересно.

— Сергей Филенко, с которым ты ездил, по твоим же словам, и своего рода философ, и мыслитель, который не просто понаблюдает за событиями, а переосмысляет их. Ты говорил, что тебе, как фотожурналисту, важно, чтобы такой человек отчасти направил, подсказал, помог тебе увидеть какое-то явление в новом свете, помог переосмыслить его в фотографии. Почему для тебя это важно?

— Вообще, мне всегда было важно в последнее время поработать с хорошими интересными журналистами, думающими, философами. Потому что, мне кажется, у них есть способность написать некий синопсис, такой очень концентрированный. Где были бы очень важные знания по какой-то теме. Фотографы не всегда так хорошо образованы и не всегда обладают структурированными знаниями. И иногда нам кажется, что мы в погоне за каким-то кадром, по свету или композиции теряем что-то важное. И когда ты возвращаешься из поездки, понимаешь, что чего-то ты упустил, чего-то не сделал, просто потому что ты об этом не подумал. Поэтому мне было интересно поработать с Сергеем, потому что он, безусловно, со своим видением. Но он эксперт в той истории, ради которой пошел на своей деревянной лодке по этим жидким дорогам России. Потому что он, во-первых, довольно хорошо знает историю Древней Руси, и плюс у него большой опыт.

Я, например, до похода с ним отдаленно слышал про новгородцев, естественно, про них знал, но не досконально. Для меня было совершенно удивительно, что они открыли Аляску и потом ушли из нее добровольно, потому что каланов выбили. Ну то есть ты чуть-чуть по-другому смотришь на вещи. Поэтому я сейчас как-то стремлюсь работать с такими, интересными, мудрыми журналистами. Пусть даже они мне не будут близки ментально, но это интересно, в том числе и про эту историю о России. Вообще, сейчас мне кажется, сейчас мало кто понимает, что происходит. Точнее есть две России, которые друг друга не понимают. Это мои товарищи в Москве, либералы, которые говорят: «Нет, ну это все оболваненные люди, насмотрелись „телика“ и теперь там кричат: „Россия! Россия-Империя“». Это слишком упрощенная точка зрения, как, впрочем, и это большинство людей русских совершенно не понимает либералов, поливает их грязью. Но опять же в силу каких-то своих представлений, что опять же тоже ошибочно. И вот как бы наладить хотя бы диалог, чтобы начать разговаривать друг с другом, мне кажется, это очень важно. Поэтому мне было бы даже интереснее поработать, условно говоря, либеральному человеку с каким-то там мудрым писателем, который представляет это имперское большинство. То есть посмотреть на мир их глазами.

— А эта поездка помогла тебе найти ответ на вопрос: возможен ли в ближайшее время диалог. То есть — мы сядем когда-нибудь по-нормальному спокойно говорить о том, как жить в России?

— Трудно сказать, потому что сейчас так вообще эмоции зашкаливают, когда сейчас говоришь на какие-то спорные темы. Но это как минимум важно для меня, потому что для меня фотожурналистика — это прежде всего познание мира. Потому что без камеры мне было бы страшно прийти к каким-то людям. А камера позволяет мне набираться смелости и пойти к мигрантам, или поехать на войну, или у тебя есть повод поехать на лодке по Коми. Потому что я себе вопросы задаю и с помощью камеры на них отвечаю. Поэтому какое-то мое понимание, когда я делаю эту историю, может быть, потом донесу до жены, до друзей. Во всяком случае, у нас будет с ними диалог. Мир, мне кажется, не совсем простой.

— Сейчас ты второй раз в Коми, снимаешь активистов Гринпис, которые убирают нефть под Усинском. Второй приезд подтвердил то, что ты увидел в июне? Что касается обстановки, атмосферы...

— Ну чуть-чуть по-другому, важно было прийти сейчас, потому что это чуть-чуть другая картинка, которая необходима к моей истории про русских и про коми, про жидкие дороги. Потому что сейчас мы находимся рядом с рекой Колва, где та же дорога, которую раньше использовали купцы. Они по ней попадали в Печору и выше. И я, например, такой живой деревни, как Колва, не встречал за эти две недели с лишним, что путешествовал от Сосногорска до Сыктывкара. И она как раз такая позитивная.

Ансамбль «Пелысь», прекрасные простые женщины, деревенские, которые точно не хотят воевать со всем миром, хотят просто жить на этой земле, желать счастья своим детям, что, наверно, предки и желали много лет назад. Это не то чтобы дало что-то для понимания истории, но это просто чуть-чуть другой угол, такой, более позитивный. Потому что когда я свою историю про Коми показывал редакторам, они говорили, что это прекрасная история, такая простая, и она просто про людей, без какого-то негатива, пренебрежения. Просто попытка снять людей такими, какие они есть. Но она все равно была чуть-чуть депрессивной. Все эти заброшенные деревни, люди-отшельники, пустынные реки. Оно как-то все равно немного давило на людей, когда я показал эту историю в один из журналов, они сказали: «Ну нет, это для Запада». И у них сразу появилось клише, что эта история — точно для западных журналов. Потому что считается, что такая фестивальная история им понравится. А нам нужен такой прилизанный глянец, чтобы все было красиво. Ну это тоже такое упрощенное мировоззрение. Хотя понятно, что тревел-журнал должен показывать места с лучшей стороны. Но у нас в России не осталось социально-ориентированных журналов, которые бы показывали жизнь такой, какая она есть. Сейчас она стала более красочной благодаря Колве и этим людям.

— Чему научили все эти две поездки в Коми, то есть что поменяло?

— Я не могу сказать, что что-то поменяло, потому что достаточно много путешествую по России и всегда это делал. Эти поездки не то что научили... Обычно в Москве живешь же быстро. Тебе 24 часа в сутках не хватает, а здесь такая размеренная жизнь, телефон не работает по большей части, батарейка быстро дохнет, негде зарядиться. И ты просто идешь... Это так здорово, плывешь медленно со скоростью пять километров в час и просто смотришь и думаешь. Так здорово. Я это точно потерял, и мне это хочется найти.

* * *

Уже вне интервью Денис несколько раз повторил, что ему жаль, что редакторы московских изданий максимально сократили текст репортажа, сделав упор на фотографии. Однако через некоторое время он планирует выложить оригинал. И еще несколько фотографий, которые также не были опубликованы.

Сайт фотографа