Летов в «Октябре»

Должно быть, он чувствовал себя даже уютно, играя в старом добротном зале бывшего советского кинотеатра. Бордовый занавес за спиной, лепнина на потолке, массивные люстры, по стенам — серпасто-молоткастые барельефы. Да и публика не подкачала, все-таки пришли слушать, а не есть. «Вот вчера в Ухте было ужасно, - делился он после концерта, - пришлось играть в ресторане».

4 февраля в Сыктывкаре в Центре досуга «Октябрь» прошел концерт музыканта Сергея Летова. При полном зале.

Концерт начался с небольшой лекции. Музыкант сообщил, что, так как выступает в одиночку, будет использовать записи музыки Ивана Соколовского - своего близкого друга, которого уже нет в живых. Затем Сергей Летов продемонстрировал инструменты (тенор-саксофон, флейта, две китайские флейты, одна маленькая флейта северо-американских индейцев и два японских духовых MIDI-контроллера).

- Я буду импровизировать, - предупредил музыкант, - музыка, которую я играю, конечно, не является ни фри-джазом, ни авангардом. Это что-то между эйсид-джазом, эмбиентом и трип-хопом. Я вплетаю туда разные стилистические элементы.

Музыкант признался, что музыка, которую он исполняет — это не мейнстрим, не попса или эстрада. «Он наверное, действительно думает, что в лес приехал», - шепотом прокомментировал мой коллега. Я согласилась, что публика у нас не такая уж дремучая. Однако позже оказалось, что мы были не совсем правы.

Для исполнения первой композиции музыкант взял саксофон. А для второй воспользвался одним из MIDI-контроллеров. Это инструмент, точнее преобразователь звука, с широким диапазоном звучания и набором режимов, позволяющими имитировать игру на различных музыкальных инструментах.

 

 

Не избалованная MIDI-контроллерами публика ожила, раздались крики «браво!»

 

 

В дальнейшем Сергей Летов, как и обещал, менял инструменты и не переставал импровизировать во время выступления. Примерно к середине концертной программы музыкант, видимо, решил, что зрители созрели для чего-то более серьезного и сыграл более экспериментальную вещь. Композиция, включавшая в себя чередования различных шумовых эффектов, несколько шокировала часть публики. Во время ее исполнения обескураженные слушатели вставали и направлялись к выходу из зала. В основном это были пожилые пары и родители с детьми. Также к ним присоединилась известная журналистка, главный редактор газеты «Красное знамя Севера» Дарья Шучалина. «А чего они, интересно, ожидали?» - проводил уходящих презрительным шепотом все тот же коллега.

 

 

Впрочем, этот досадный инцидент не испортил концерта. Музыкант исполнил еще несколько вещей. Последним инструментом, на котором он играл, стала маленькая индейская флейта, звучание которой напоминало пенье птиц.

 

Публика аплодировала всяий раз восторженно, а под конец устроила овацию.

 

 

После того, как Сергей Летов выслушал слова благодарности от поклонников, а также сфотографировался с некоторыми из них, состоялась пресс-конференция. Первый же заданный вопрос был весьма интригующим.

 

- В интернете есть сведения, что вы работали над обшивкой космического челнока «Буран». Это правда?

 

- Да, у меня 15 авторских свидетельств. По образованию я химик. Я работал в институте авиационных материалов. Но это было очень давно, почти четверть века назад.

 

- После концерта в Новосибирске вы сказали, что выступать одному — это ужас.

 

- Всё зависит от площадки, от того, готова ли публика. Если играешь в ресторане, а люди пришли пообщаться, то они стараются перекричать. В такой обстановке играть тяжело. Часто получается, что современная музыка в экономической ситуации выталкивается в кабацкую среду, в которой люди мало заинтересованы в искусстве. Одному играть возможно. Вдвоем, конечно, интереснее, но экономически это труднее, потому что не всегда организаторы могут оплатить дорогу и гонорары двум музыкантам.

 

 

- В одном из интервью Вы говорили, что на саксофоне начали играть случайно, Вам его посоветовал знакомый. А как Вы начали играть на электронном духовом инструменте?

 

- Я собирался начать играть на каком-то музыкальном инструменте в конце 70-х годов. В музыкальной школе я играл на пианино, и мне хотелось начать на каком-то духовом. С электронным инструментом довольно банальная история. После одной из поездок в Поволжье я почувствовал боль в спине и подумал, что у меня что-то с позвоночником. А есть инструмент, который весит 600 граммов, обладает какой-то выразительностью. Я стал читать об этом. И тут мне подвернулась работа. Позвонила девушка, у которой должна была выйти аудиокнига, но не хватало звуковой подкладки. Я наиграл ей на японской и китайской флейте. Когда она спросила, сколько мне заплатить, я как-то постеснялся, девушка очень симпатичная. Но она решила меня проводить. Вдоль реки Яузы мы шли, разговаривали, и она спросила, что меня интересует. Тут я стал заливаться соловьем, рассказал ей о каком инструменте я думаю сейчас. Через две недели девушка предложила мне встретиться. Сердце ёкнуло, и я пошел с этой девушкой в кафе. Там она мне вручает Akai/USB. Так я встретился с этим инструментом.

 

- И как у вас с ним складывались отношения?

 

- Я дома начал играть на нем Баха, Генделя, Вивальди для себя. Он не так прост в использовании. Любое случайное прикосновение. Даже самое нежно, вызывает изменение звука. В какой-то момент мне показалось, что это убогий инструмент по отношению к саксофону. А эту историю узнала моя нынешняя жена, тоже молодая женщина. Она говорит: давай купим тебе новый духовой инструмент, лучше этого. Она мне купила инструмент. Это Yamaha, он действительно лучше и довольно выразительный.

 

 

Следующий вопрос журналистов касался истории гастролей по Европе вместе с Сергеем Курехиным и Поп-механикой. Тогдашние перфомансы были не совсем поняты и даже раскритикованы западной прессой. Тогда Сергей Летов обвинил тамошнюю публику в косности.

 

- Курехин был значительно ориентирован на ту публику, которая жила в условиях Советского Союза, в условиях определенного культурного голода. Людей интересовало все новое и необычное. За это можно было все простить, - не репетировали, были сыграны достаточно не четко иногда. С другой стороны, в советское время существовала очень развитая эстетика соцреализма и эстетика проведения официальных концертов. Для меня Поп-механика — это концерт милиции, в котором перепутаны иерархия и очередность. Курехина и фольклорные ансамбли, и одновременно выходят люди, переодетые агентами КГБ, которые вдруг начинают под десятую симфонию Шостаковича строить на сцене какие-то баррикады. Это ироническое отношение к тому, что официальной идеологией насаждалось, примерно то же самое, что анекдоты о Ленине. В советское время советским людям это казалось очень смешным. А когда их рассказывали иностранцам, они не понимали, над чем тут смеяться. То же самое для молодежи сейчас - непонятно о чем речь. Вообще я считаю, что музыка и искусство принадлежит своему времени. Музыка должна быть живой. Слушать Поп-механику в записи — это нелепо.

 

- А сейчас есть музыканты масштаба Курехина?

 

- Сказать «нет» - это значит многих обидеть, кто считает себя того же масштаба. Но фигур, похожих на Курехина, конечно, нет. Дело в том, что Курехин обладал способностью мобилизовать разных музыкантов на подвиги, прыгать выше головы, играть лучше, чем они могут. Такой способностью, я думаю, обладал еще Джон Колтрейн, и в его ансамбле все музыканты играли намного лучше, чем они стали играть после его смерти. У Курехина была другая особенность, - он был режиссером музыкального действа, музыкального театра. А таких режиссеров я с тех пор не знаю. Курехин делал свое дело в своем времени. Он сумел использовать ту энергию, которая была в обществе в 80-х, энергию людей, которые стремятся к новому. Это была очень большая энергия.

 

 

- В чем сложность совместных проектов с рок-музыкантами?

 

- Их не всегда устраивает, как я играю. Например, мне говорят: вот у нас тут русская народная песня, а ты играешь какие-то еврейские мелодии. Я говорю: но так же смешнее получается, когда языческая Русь встречается с индейскими или арабскими мотивами, это же очень смешно. Они говорят: мы не хотим, чтобы было смешно, мы хотим, чтобы было пафосно. Тогда сотрудничество быстро прерывается и меня меняют на более традиционных музыкантов. Ничего страшного.

 

- Сегодня некоторые люди ушли с концерта. Как часто такое бывает, и как Вы к этому относитесь?

 

- Люди часто уходят с концертов, и это хорошо. Хуже, когда они громко начинают выражать свое недовольство и говорить, что нужно не так играть. Как-то в одном городе я играл на выставке. Всем все понравилось. После этого ко мне подбежал некий художник, протянул 5 тысяч рублей и сказал: «King Crimson», пожалуйста! Такое у нас отношение: бросил деньги в человекокопилку, и он тебе сыграл «Владимирский централ» или еще что-нибудь.

 

 

- Вам часто задают вопросы о Вашем брате?

 

- Да, и не только журналисты. Я у себя в группе «Вконтакте» баню, когда меня донимают этими вопросами или присылают мне свои песенки под гитару с просьбой оценить. Получаю десяток-два в день, стираю. Некоторых не останавливает. Через неделю или две получаю: «Ну как Вам?» Пишу, что нет времени. То же самое со стихами. Поэмы целые графоманы пишут. Или то же самое: «Расскажите, пожалуйста, про Егора». Если я буду рассказывать про Егора, то я не буду успевать играть. У меня зафрендилось «Вконтакте» 7,5 тысяч человек, просто вал этих вопросов.

 

- И всё-таки вопрос про Егора. Вы с ним в детстве ссорились?

 

- Бывало. Не то, чтобы это были такие ссоры, все-таки он на восемь лет меня младше. Он был обидчивый капризный мальчик, мало играл с детьми. Он и родители всю жизнь прожили в поселке рядом с Омском. Там обитала шпана, часто давали жилье освободившимся уголовникам. Какие-то окрестные заводы. Интеллектуалов там не найти днем с огнем и вообще ходить небезопасно по этому месту. Ряд одноклассников моего брата уже убиты сверстниками. Он особенно никуда не входил. Он ориентировался на то, чтобы с братом общаться, играть. В детский сад он не ходил по болезни, все время сидел дома, я как мог его развлекал. Его не наказывали, потому что он был очень больной. Он вырос в атмосфере полной вседозволенности. По дому он ничего не делал. Конечно, ему было в последствии нелегко в жизни. Такой вот характер был неуживчивый, тяжелый для окружающих.

 

- Но вы участвовали в совместном проекте с «Гражданской обороной».

 

- Дело в том, что после смерти Курехина у меня были идеи создать проект мультимедийного оркестра, куда бы входили представители фольклора, ди-джеи. Я считаю, что из рок-музыки энергия ушла, это музыка прошлого. Степень живости рока такая же, как у джаза. Там все сказано, сыграно, сейчас это консервация. В джазе еще раньше это произошло, мейнстрим сложился после фри-джаза. Я думаю, сейчас энергия молодежи направлена в ди-джейскую музыку. Я думал в мультимедийный проект пригасить брата читать стихи. Он обладал очень высокой личной энергией. А это то, что я ценю на сцене. В 90-х годах я обратился к нему с этим проектом. И у него были схожие мотивы. Даже как-то «Гражданская оборона» приходила на мой перфоманс в галерею Гельмана с тремя бутылками портвейна, чтобы посидеть потом там где-то на лавочках, выпить. Егор сказал, что он не готов, давай мол, ты у меня в «Обороне» поиграй, а потом и я у тебя. У него была смена состава: Кузьма уехал в Питер, смена жен произошла, а жены играли в группе.Он попросил меня поиграть. Это был 1998 год. А перед этим я довольно долго занимался мастерингом всех дисков «Гражданской обороны». Я стал играть, но сказал, что буду играть так, как захочу.

 

- А с ви-джеями Вы не работали?

 

- Работал. У меня есть интересный проект. Есть такой ви-джей Кирсан в Москве, Александр Наймушин. Мы с ним и с саксофонистом Николаем Губановым сделали проект, посвященный поднятию уровня моря и затоплению пяти городов: Венеции, Нью-Йорка, Лондона, Петербурга и Токио. Это 70-минутная видео-программа. Она была представлена в Петербурге в Малом манеже на фестивале. Но, к сожалению, потом протолкнуть этот проект никуда не удалось. С ви-джеями я обычно играю на транс-вечеринках. А трансовые очень любят качественный звук. Там несложное музыкальное настроение, но саксофон они хорошо подзвучивают. Понятно, что это не для танцев, а для чилаута.

 

 

- А вы играли на копроративах?

 

- Да. Кстати, и «Гражданская оборона» тоже. Она ужасно стеснялась этого, скрывала. Корпоративы устраивают люди, которые 20-30 лет назад были детьми. А теперь они выросли и у них свои банки, свои фирмы, они что хотят, то и делают. Вот могут заставить всю свою корпорацию слушать «Пластмассовый мир победил». У меня было выступление на дне рождения одного банкира. Там выступали звезды нашей эстрады, две очень известные эстрадные певицы. Одна из них сделала себе новые сиськи и их демонстрировала. А у другой был довольно приличный ансамбль с очень сильными музыкантами. Присутствовали звезды театра, режиссеры кино, которые говорили: «Мы счастливы, что мы с Николай Сергеичем дышим одним воздухом, нам повезло, что Николай Сергеич сейчас рядом». Там был настоятель одного из монастырей, не буду говорить какой религии, который тоже пропел славу Николай Сергеичу. Там присутствовало всё это приторное восхваление, причем за это платили не такие большие деньги. За выступление там я получил не больше, чем здесь. И часть у меня еще отняли. Потому что они что-то неправильно посчитали, не учли, что туда входит стоимость авиабилетов. Ощущение гадливости не покидает меня до сих пор. Людям мало того, что они богатые, они нуждаются в унижении других людей, нужно, чтобы другие люди лизали им ботинки публично. В мире богатых людей все показное. Но у меня был случай, когда даже на корпоративе была интересная задача, и я ее решал. Всегда привожу это в качестве примера того, что современный художник ни чем не должен пренебрегать. Был вечер «5 лет MasterCard в России», который проходил в особняке Петра Смирнова на Тверском бульваре. И мой знакомый композитор пригласил мой ансамбль. У него была своя концепция. Мы выступали как звуковые скульптуры. В каждом из залов стоит по одному музыканту, одетому в черный фрак и цилиндр. Нам выбрали из двадцати популярных классических мелодий по восемь тактов. Проходит гость мимо контрабасиста, а тот играет что-нибудь из Шопена или из Чайковского, проходит в следующий зал, а там другой музыкант что-то узнаваемое играет, потом в третий зал. Мы были как такие звуковые автоматы. А официантами были танцовщики Большого театра. В какой-то момент гостей просили пройти в следующий зал, а там уже мы перебежали. Переоделись в белые фраки и играем, а официанты какой-то танец танцуют красивый. А еще приехала группа типа Boney-M, прямо из Америки. Их слушало 13 человек. Или 8, не помню. Потому что столик с "Хеннесси", который выставили, был в другом зале, а эти еще и под фонограмму выступают. Это все смешно. А грустно то, что там был специальный человек, который следил за тем, чтобы мы, музыканты, ничего не ели из того, что едят эти люди, потому что мы и они из разных миров. У нас был какой-то специальный сыр, типа плавленого. Смотрели, чтобы никто из артистов или из флористов не посмел кусочек утащить и съесть. Но даже интересная задача — поиграть, посмеяться над ними. Я бы не сказал, что я отношусь к ним с уважением. Я не думаю, что они ко мне относятся с уважением. Это как симбиоз. В лесу есть разные звери. Но в природе они как-то уживаются. 

- Каких политических взглядов Вы придерживаетесь?

- Я сторонник Коммунистической партии Российской Федерации. Правда не голосую последнее время, потому что мне кажется, что в нашем обществе это уже смысл потеряло. Мне нравится лозунг анархистов «Выборы честными не бывают». Я выступаю с анархистом Вадимом Курылевым и его группой «Электрические партизаны». Не считаю, что между коммунизмом и анархизмом существует пропасть. Были исторические периоды, когда анархисты и коммунисты вполне ладили, например времена после революции. Но я не очень вдавался в политику, потому что мне кажется, что каждым делом должен заниматься профессионал. Если спрашивать меня о музыке, я могу высказаться. А если спрашивать меня о политике, то тут мое частное мнение, в котором я могу ошибаться.

- Как Вы относитесь к религии?

- Я агностик. Я как-то выступал в республике Тува, и там значительная часть населения — шаманисты, но они при этом все еще и буддисты. И вот я выступал в тибетской одежде, которую мне присылают из Нью-Йорка мои знакомые девушки. Я приехал в Туву в этой одежде, и они там к этому очень серьезно отнеслись: человек с бородой приехал, да еще и в тибетской фиолетовой рубашке! Вот я выступил, и после выступления ко мне подошла женщина. Как потом выяснилось, она занимает не последнее место в этом городе, она одна из трех основных хозяек, начальник отдела милиции. А там вообще верховодят женщины. Она подошла ко мне после выступления и спросила, какого я вероисповедания. Я ответил, что я агностик. Она провела вокруг меня руками и сказала: «Очень хороший агностик, хороший русский мужчина». Она заказала мне пива. А потом встала и громко сказала: «Я для дорогого гостя зарежу барана и сделаю все, что хозяйке полагается сделать для дорогого гостя!»

 

Фото Семена Терешонкова