Да и не смешно ли помышлять о справедливости, когда всякое насилие встречается обществом как разумная и целесообразная необходимость, и всякий акт милосердия, например оправдательный приговор, вызывает целый взрыв неудовлетворенного, мстительного чувства?
А.П.Чехов «Палата №6»
Ноябрь 2017 г. Холодно, неуютно. По телевизору на «МУЗ-ТВ» играет «Розовое вино» Федука. Меня только что привели из карцера. Мой первый самый жуткий опыт изоляции. Завтра повторные следственные действия. Страх парализовал все чувства. Я нахожусь в оцепенении, боюсь говорить, боюсь думать, я потерял самого себя, отрекся от себя настоящего, живого, от своих мыслей, от людей.
Я никому не верю, я не верю в бога, человека, я не существую. Обшарпанная стена, казенный пыльный матрас на железной ржавой шконке, выданное посеревшее постельное белье.
Вокруг меня ничего не существует, только страх и боль. Я не принадлежу самому себе, я пленник системы, игрушка в руках садистов.
Они управляют мной. Но где-то внутри еще свободный и не убитый дух слезно кричит: «Пиши! Пиши! Фиксируй состояние. Передай его. Сохрани истину». Я беру тетрадь и дрожащими руками пишу о том, что происходит внутри, заменяя «я» на «он», будто все это случилось не со мной. Прикрываю листы от камеры и окружающих арестантов, содрогаюсь от каждого звука, пишу будто не о себе, ибо боюсь верить в реальность происходящего. Но все это было по-настоящему, 3 ноября 2017 года меня отправили в карцер, по пути в который сотрудники ФСБ применяли ко мне пытки электрическим током. Спустя 5 суток я вернусь в камеру 117, где напишу текст под названием «Крыса».
***
Осень. Мерзкое, холодное, мокрое и мрачное время года которое вместе с падением листвы приносит в жизнь хандру и сопутствующую ей ненависть ко всему. Он как никогда ненавидел осень. Старался избегать ее, оставаясь дома в продолжении борьбы с депрессией. Наркотики и алкоголь уже не помогали, а скорее топили его в глубине ужасного состояния. Казалось, что хуже уже некуда, но это только казалось, так как этой осенью он очнулся в глубоком мраке бетонного мешка.
Сухость во рту требовала глотка горькой вонючей воды из-под крана. Губы слиплись и потрескались. Отвратительный запах изо рта смешивался со всеобъемлющей вонью мочи из дырки в углу. В раковине оставалась засохшая рвота, которую невозможно было смыть из-за забившегося слива. Он закрывал лицо вафельным грязным полотенцем, пытаясь забыться, отключиться. Запах, окружающая обстановка и пульсирующая головная боль, отдающая ударами в висках, вызывали порывы тошноты. Полотенце обматывало шею, сдавливалось и со страхом отпускалось.
«Здравствуй, ад!». Дьяволы смотрят в глазок, с неохотой приносят таблетки и хлеб.
Полотенце режет шею, горькая вода, не хватает воздуха. Он закусывает узел полотенца и рычит, в бешенстве рвёт зубами ткань, из глаз льются слезы, вместе с ними вытекают все остатки жизни, он не останавливает их. Дьяволы смотрят, маструбируют, едят жирную еду, вытирают руки о камуфляжные штаны.
Что такое паническая атака? Он лежит на пыльных досках полов и дрожит. Он думает, что вся жизнь — паническая атака, вся жизнь — путь к суициду, ибо жизнь — это то, что окружало его в тот момент.
Он умер. Тело лежало на полу около бетонного пенька. Душа нашла выход из этого пространства лишь в проточных трубах. Может, это безумие? Именно так это происходит. Ты просто теряешь жизнь внутри себя.
В детстве он жил недалеко от психлечебницы и порой, встречая взглядом больных людей, задавался вопросом, что с ними случилось, что лишало их рассудка и адекватности, почему они стали такими, как проходит этот процесс в их голове. Где начало и конец безумия? Может быть, научно-медицинская литература способна объяснить все это подробно, но в тот миг он, кажется, понимал все это без книг. Он захотел в ту самую больницу, к психам, которых боялся в детстве, но теперь же он считает их безопасными для себя — в отличие от других людей.
Вскоре он перестал думать. Мысли покинули его голову. Все поглотила пустота.
Существовал лишь окружающий ад и сопутствующая ему обстановка. Исчезли эмоции, понимание и ощущение собственного существования. Не было ни прошлого, ни будущего, ни настоящего.
Кажется, он забыл, кто он, и еще чуть позже так и остался бы в монотонно качающихся телодвижениях существовать в бездушной плоти.
Лишь резкий шорох вынудил его открыть глаза и посмотреть в сторону источника зловония. Там сидела мерзкая огромная крыса, жадно пожирающая добытые засохшие кусочки черного хлеба. Она совсем не обращала внимание на его присутствие, будто он и в самом деле уже не существовал, не был способен вызвать тревогу и страх у этого существа, не представлял уже для крысы угрозы, словно бездыханный труп.
Он замер, смотря в ее маленькие крысиные глазки. Она же почувствовала пристальный взгляд на себе, обратила внимание на него. Начался монолог не подлежащий какому-либо объяснению.
Она будто с жалостью говорила ему: «Ты же человек — один из самых умных и сильных живых существ на земле, сейчас находишься в худшем положении, чем я и мои сородичи. И теперь даже я, такое мерзкое и низкое, на ваш взгляд, существо, смотрю своими стеклянными глазками на тебя с жалостью. Я проживаю каждый свой день в помоях, питаясь вашими объедками, прячусь, потому что вы, люди, хотите уничтожить нас. Видите ли, вам неприятно встречать нас, жалко для нас ваших недоеденных булок, боитесь, что мы переносим болезни, поэтому, по-вашему, мы должны умереть. А сейчас ты, тот самый человек, сидишь передо мной такой жалкий и беззащитный, разбитый и потерянный, и во мне отсутствует жажда мести, потому что я вижу, как и ты познал страх смерти, унизительного преследования и боли. Я не хочу уничтожить тебя, потому что я крыса, я животное, а не человек».
«Что это? Гипноз или галлюцинации, всплеск безумия?», — думал он в тот момент.
Но лишь спустя время он осознал, что мираж или истинное видение того подвального существа спасло от настоящего безумия и потери рассудка.
Вонючая длиннохвостая крыса, проделав путь через канализационные трубы проникла к нему в ад и принесла в себе чувство сострадания, которое мы считаем человеческим.
Но именно люди тогда были для него самыми страшными существами, потому что делали с ним то, что могли и хотели — то, что не сделал бы с ним никто другой.
(Ноябрь 2017 года)
