Живущая в своей реальности администрация Кремля до 23–24 июня полагала, что не только контролирует все фланги завоенной аудитории, но и управляет ими. Эта иллюзия контроля существенно снизила порог чувствительности к радикальным националистическим, в том числе пронацистским, силам. На них если и обращали внимание, то как на «своих сукиных детей».
Мятеж Пригожина показал, что эти силы имеют существенную общественную поддержку, причём соответствующей частью общества поддерживается не только тренд на эскалацию насилия и боевых действий, но тренд на жесткую, часто уничижительную, критику действий высшего руководства страны, в том числе и часто в первую очередь лично Путина.
Это внезапное понимание существенно изменило картину мира и самого Путина, и его окружения. Импульсивно вылетевшее слово «предательство» было очень широким по направлению. Предатель — не только открытый мятежник, но и создающий для мятежника питательную общественную среду милитаристский пропагандист с кровью на руках, и аудитория этих персон.
У правых радикалов тоже была своя иллюзия — иллюзия неприкосновенности. Они полагали, что поддержка военных действий и тем более личное участие в них является индульгенцией и даёт право на безопасную критику высших командиров и Путина. Кроме того, лидеры военных радикалов очень много знают об изнанке событий и полагали, очевидно, что это опасное для властей знание тоже защищает их.
Но для системы власти Путина важен не источник критики, а ее направление. Направление критики «Путин» считается недопустимым, вне зависимости от «истории болезни» критикующего. Более того, критика со стороны своих воспринимается намного болезненнее, чем критика со стороны чужих. Силовая машина получила команду на ранее казавшуюся невозможной жесткую реакцию на действия «своих».
Между Пригожиным и Гиркиным есть существенные отличия. Если за Пригожиным стояла и пока стоит реальная военная сила, и с ним Путин вынужден был пойти на диалог уже через пять дней после мятежа, то за Гиркиным такой силы нет и вести переговоры с ним власти не будут. Его случай создан как назидание другим, то есть фактически к воинствующему соучастнику Гиркину и его аудитории властями применен тот же устрашающий механизм, который после 24 февраля 2022 года применялся только к оппозиционным демократическим силам. Это важный перелом в силовой политике.
Но если аудитория либеральных политиков и активистов изначально ориентирована на противостояние и сопротивление Путину, то аудиторию Пригожина и Гиркина формировали как послушную Путину и поэтому никаких не только массовых, но сколь-либо заметных протестов после ареста Гиркина нет. Аудитория не предполагала, что власти могут нанести удар «по своим». Но «свой» для властей — это только тот, кто не просто поддерживает, но при этом не претендует на самостоятельность и власть. Как только начинает претендовать, немедленно перестает быть своим.
Однако, открыв сезон силовой атаки на свой же правый фланг и запрещая инакомыслие справа, власти утрачивают влияние на радикальную часть общества, ход дальнейшего политического движения которой может оказаться столь же непредсказуемым для Кремля, как и мятеж Пригожина.
