Под такой замечательный инфоповод, как Восьмое марта имеет смысл снова проговорить положение женщин в России. Это в принципе полезно делать каждый год, а особенно сейчас, потому что на фоне того, что в России у человека любого пола гражданских прав, свобод остается все меньше и гендерный фактор все больше отходит на второй план, разговор о каких-то феминистских инициативах и отдельных женских проблемах может показаться излишним и неуместным. На самом деле это не так.
Во-первых, тот факт, что в регулярную жизнь прибавилось проблем, никоим образом не уменьшило количество старых, которые как не решались, так и не решаются. Во-вторых, очень важно помнить общее правило социального неравенства: в одинаковых обстоятельствах угнетенная группа всегда будет страдать больше, чем привилигированная, даже если сталкиваются с одними и теми же обстоятельствами. Яма на тротуаре — это проблема для всех, но для человека на инвалидной коляске это проблема неизмеримо большая. Падение доходов неприятно любому, но снижение дохода для богатого — это вопрос отказа от излишеств, для того, у кого каждая копейка на счету, это вопрос отказа от витальных потребностей.
Женщины в России все еще получают на 30% меньше, чем мужчины. Стеклянный потолок и запертость руководящих должностей делают разницу доходов очень значительной, а падение доходов больше бьет по женскому кошельку. Женщины в России все еще традиционно несут на себе заботу о пожилых и больных родственниках, а так же несовершеннолетних детях, которые при разводе чаще всего остаются с ними. Они несут на себе значительно больше регулярных расходов и занимаются недоплачиваемым домашним трудом. Все стали беднее в России сегодня, но женская бедность — это обособленная проблема с отдельным контекстом.
У нас как не было, так и нет никакого законодательства, связанного с домашним насилием, а общий рост уровня и допустимости насилия в обществе из-за военных действий влияет на рост всех видов насилия. А еще из-за военной ситуации портится статистика: часть закрывается, часть становится нерепрезентативной и сейчас мы не можем даже узнать ситуацию с домашним насилием. Женщины будут жить с вернувшимися с войны выжившими солдатами и получать все результаты их ПТСР и других психических искажений на свою шкуру.
Никуда не исчезает проблема проституции, и мы можем в целом предсказать рост количества вовлеченных в проституцию женщин на территориях, которые затронула война, и в тех регионах, где расквартированы российские военные части. Сексуализированное насилие — это постоянный спутник войны.
Государственная политика увеличивает репродуктивное давление, при этом перераспределение финансовых ресурсов на военную сферу ну никак не способствует открытию новых роддомов. Расходы на медицину сокращаются, и на беременных и рожающих женщинах это отдельно сказывается, а ведь проблема с дефицитом родильных отделений существовала и до 2022 года. И то же самое касается всех учреждений, которыми пользуются матери: и детских садов, и школ, и поликлиник.
Даже такая, казалось бы, совершенно отдельная проблема, как дизморфофобия и расстройства пищевого поведения, связанные с образом женского тела, на которые уж казалось бы не должна влиять война, тоже усугубилась. Общий уровень тревоги и социальные потрясения травмируют психику и сказываются на самых уязвимых ее сферах. Мы знаем, насколько выросло потребление антидепрессантов, можно представить себе, сколько людей сталкиваются с психическими проблемами, но остаются без лечения. Расстройства пищевого поведения — это одно из самых частых и традиционно женских расстройств, и они переходят в более острую фазу.
Женщины — это всегда жертвы военных действий, где бы они ни находились. И об этом важно помнить и говорить о специфике женских проблем отдельно, помимо контекста общего ужасного положения всех граждан России.
