2022 год — это год тотальной девальвации человеческой жизни, который завершился некоторым абсолютом цинизма, ударом по зданию ПТУ в Макеевке, где были расположены российские мобилизованные солдаты. Сразу уточню, что, несмотря на такое начало текста, я не считаю, что девальвация человеческой жизни — это дело рук ВСУ, что по каким-то причинам они не имели права наносить этот удар. Это легитимная военная цель, а не объект гражданской инфраструктуры, и как бы ни было отвратительно даже просто фиксировать этот факт, но гибель военнослужащих в боевых условиях — это абсолютно легитимная форма военной морали, и мы все прекрасно понимаем, кто именно несет ответственность за то, что теперь мы рассуждаем именно в этих ужасных категориях.
На крупнейшую единовременную гибель людей в Российской Федерации за много лет ни общественной, ни государственной реакции не последовало никакой. Украина, в данном случае для внутреннего российского самоощущения, — это некоторый абстрактный фактор. Предположим, что это был не ракетный обстрел, а, допустим, сход снежной лавины или лесной пожар — некоторая природная стихия. Какая разница? Люди погибли. А разговора об этом просто нет. Это не обсуждают в СМИ, люди не ставят на аватары в социальных сетях свечки на черном фоне, государственные деятели не выходят с объявлением траура или минуты молчания, президент не стоит со скорбным лицом на массовых похоронах, никто не предлагает даже поставить условный памятник неизвестному солдату.
Я намеренно предлагаю отойти от концепции того, кто погиб, и не предлагаю никаких моральных оценок, потому что они волей-неволей сводятся к одному и тому же вопросу: а зачем это было вообще нужно? А этот вопрос не ведет ни к каким новым выводам. Я не хочу говорить о том, хорошие это были люди или плохие, заслужили ли они что-то за то, что пошли под мобилизацию, был ли у них выбор. С большим трудом, но я все-таки стараюсь все еще сохранять некоторое человеческое измерение в собственной душе, в котором чья бы то ни было смерть — это неприемлемое событие. Но я ведь даже не ожидаю, что таким же образом будут рассуждать другие. То что я описал: скорбь, траур, государственная реакция, памятники, — это измерение сугубо политическое и до определенной степени пропагандистское.
Я совершенно не понимаю массового безразличия и сверху и снизу. Где стихийные мемориалы с цветами и свечками? Где хоть какая-то общественная реакция на огромные человеческие жертвы? В конце концов если вспомнить более травоядные времена, то любая авиакатастрофа вызывала подобный вполне естественный общественный резонанс. Где, в конце концов, слезливые пропагандистские истории о нежных юношах, у которых вся жизнь была впереди и которых коварно загубили в ночи на Новый год? В конце концов, лейтмотив не хуже прочих, не смогли сделать солдата-героя — слепите хоть мученика. Но ничего. В эфире пустота и отговорки: имен не скажем, виноваты сами, мы отомстили, но как именно вам знать не положено.
Я с ужасом вижу, как в целом формируется очень специфичное общественное отношение к мобилизованным. Их ведь даже называют теперь так: мобилизованные. Это больше не российские граждане, не часть социума, не обычные люди. Их на общественном уровне исключили их дискурса и вынесли за скобки российского общества. И пожимают плечами: солдаты умирают. Не новость. Как говорится, проблема не в том, что человек смертен, а в том, что он внезапно смертен, и вот этот элемент внезапности исключен из пазла, и они уже немножко мертвы в глазах других. Я, к сожалению или к счастью, думаю, скорее, второе: не знаком лично с семьями тех, чьих детей поглотила эта военная машина, и не знаю, как это выглядит в глазах их родных.
Но российское общество, судя по всему, поставило на них крест и скорбеть не станет.
