Вообще, в моем окружении нет людей, связанных с военным делом, максимум — те, кто срочную службу проходил, и над этими-то у нас в компании принято вежливо и не очень подтрунивать, напоминая о мучительной боли бесцельно прожитого года. Откосить — хороший тон, а с автоматиками бегать можно разве что в КС. В целом это неплохой фильтр общения, но сейчас это несколько нас ограничивает в знаниях о происходящем.
Ну, например, у меня было наивное представление, что вот это все про другие регионы, что мы там слышим: Дагестан, Бурятия, Тува. А у нас все и так вообще хорошо и зачем людям отсюда ходить куда-то, это не про нас. Недавно в моем косвенном поле зрения появился первый за все это время человек, который связан с военщиной. Косвенной — это через вторые руки, то есть я знаю человека, который знает человека, который служит по контракту. Так вот, нет, мои наивные представления о том, что в нашей самой лучшей республике ничего такого нет, разбилось — все по стандарту.
Никакой подтвержденной информации, конечно же, нет — ее еще в лучшем случае лет 10, в худшем полвека не будет в публичном доступе. Говорят, вынуждают подписать согласие на отправку под угрозой увольнения. Увольняться люди не могут — потому что военные ипотеки и все такое прочее, рассчитывают на авось. И добровольцы есть — как и в других регионах, преимущественно из деревень либо пожилые мужички в кризисе. Подписанты собирают справки и болячки, чтобы не попасть под раздачу, но в целом — люди отсюда уезжают.
Официально известно о 32 погибших, но это данные конца июля. Сколько их на практике сегодня — кто б знал. Опять же через три рукопожатия я знаю об одной семье.
В публичном поле эта тема, естественно, никак не поднимается — как и везде. Ты знаешь об этом, если это происходит с тобой или с твоим ближним кругом, а условная я — человек, который всю жизнь сознательно и очень старательно избегал любых контактов с людьми, ассоциированными с армией, шансов узнать об этом в целом практически не имею.
