Некоторое время назад в Новосибирске, в небольшой андерграундной галерее «Пост», где в известные времена располагался подвал НКВД с допросными камерами, произошла арт-выставка «Пытка прекрасным».
Арт-куратор выставки — художница Настя Эрмиш. Смысловое содержание можно выразить, наверное, так: искусство реагирует на «спецоперацию».
Вообще на явление «спецоперации» жители Новосибирска реагируют обычно так, что не желают об этом ни знать, ни думать. Таково устройство большинства людей: когда обычный порядок вещей ломается и раскалывается, они до последнего будут держаться мысли, что ничего особенного не случилось. Однако, помимо большинства, есть еще и художники, для которых раскол мира есть великая мотивация.
Эти художники и создают странные артефакты, наводя на мысли о желаниях и страхах человеческой природы. Пожалуй, больше всего на выставке привлекала взгляд композиция, которую зритель, искушенный в философии Жиля Делеза, мог бы назвать «машина желаний». Вот некоторые размышления на этот счет.
* * *
Человек постоянно хочет телесно-чувственного удовлетворения. Как и все биологические особи. Но это вступает в радикальное противоречие с тем, что в природу человека заложен, помимо биологического инстинкта, еще один фактор – субъективная свобода. По мнению философов и вообще всех, кто склонен мыслить глубже, именно этот фактор и определяет в человеке его собственно человеческую сторону.
Лишь удовлетворения желающий человек отворачивается от замысла сотворившей природы. Ибо этот замысел, по которому в нас существует опция свободы, навряд ли ориентирован на наше удовлетворение как на цель. По словам Иммануила Канта, «природа не ставила своей целью создать для нас благополучную жизнь». Удовлетворение есть лишь побочный, сопровождающий и при этом весьма неустойчивый эффект.
Будучи обретенным – недолго держится. Но для большинства именно этот побочный эффект и становится ведущей целью. Возможно, потому, что он очевиден, лежит на поверхности. А чтобы смотреть в глубину вещей, требуется особый разворот сознания, который не так-то легко сделать, – особенно тем, кто вопросам познания своей природы всегда предпочитал вопросы выживания, размножения и снова выживания.
Кроме того, для взгляда в глубину нужно осмеливаться идти на известный риск, иметь готовность встретится с тем, что может лишить привычного распорядка вещей и событий; с тем, что совсем не вписывается в очевидность. Встреча со свободой – это всегда испытание. В итоге сознание предпочитает пользоваться лишь поверхностью, скользит по ней в постоянной погоне за постоянно ускользающим эффектом удовлетворения. Это становится привычкой, конвейером. А там, где работает конвейер, вопроса о свободе не возникает.
Однако изредка в жизнь людей вторгается нечто такое, что сильно выходит за предел всех привычек, всех очевидных и очередных желаний. В жизнь вторгается историческое событие. И оно ведет за собой ломку всей знакомой картины мира, а кроме того – риск и трагедию. Ведет такое, чего большинство индивидов так старательно избегало, гоняясь за желаниями. А еще вторжение исторического дает человеку шанс наконец-то заглянуть в глубину вещей и в природу самого себя. Ничто так не способствует самопознанию, как опыт трагического. Многие народы хорошо понимали это еще с древности, а потому поставили трагическое в основу искусства воспитания душ.
Но чего ожидать человеку, который жизнь положил на то, чтобы внутрь не заглядывать, не встречаться с собственной свободой? Для него историческое – это катастрофа, а трагическое ему невыносимо. На что ему опереться, когда конвейер сломается? А поэтому: не знать, не думать. И если историческое уже нельзя не осознавать как факт, то всеми способами следует избегать осознания трагического. Перекрыть доступ эмпатии, забыть сострадание, не допускать и мысли о том, чтобы поставить себя на место другого – того, кому взрывом снесло дом или оторвало конечности. Эмпатическая кома. Тотальный провал в сон.
Пока что у большинства получается. Надолго ли хватит?
