Любое упоминание гастарбайтеров в наше время практически всегда переводит разговор на тему преступности – очень тонкую и весьма неоднозначную. Отрицать наличие такой проблемы глупо: она, действительно, есть. Но решать ее методом «этнических чисток» и полного запрета миграции тоже бессмысленно: страна у нас многонациональная. Вполне достаточно напрямую связать национальную принадлежность с определенными статьями Уголовного кодекса, чтобы получить реинкарнацию Третьего рейха во всей его полноте.
Есть ли выход из этой ситуации?
Есть – и он в простой формулировке: «Преступность не имеет национальности». Другой вопрос, что интерпретировать ее не в том смысле, что преступник должен быть освобожден от наказания, если принадлежит к той или иной социальной прослойке. А в ее изначальном понимании: все равны перед законом, независимо от национальности или других изначально присущих свойств. В число которых входят: цвет глаз и волос, разрез глаз, место рождения и так далее…
Именно этот подход позволил бы нашей стране не иметь проблем с мигрантами, в том числе и трудовыми. В конце концов, общества, состоящие из мигрантов – не такая уж редкость на Земле. Те же США на 95% состоят именно из мигрантов, Канада – процентов на 70. Примечательно, что до того момента, когда США стали отступать от своего главного принципа – приоритета закона над остальными факторами, – национальная преступность в стране была, но фактором угрозы для общества не становилась. Когда же появились попытки одну расовую группу поставить над другими, выведя ее из-под действия закона (имеется в виду движение BLM), пошатнулись сами устои американской государственности.
В этом смысле положение России еще хуже: в США «бузят» все-таки люди, у которых мигранты были прапрадедами. В нашу страну «трудовые пополнения» прибывают ежедневно. И мы должны без иллюзий воспринимать то, что едут, как правило, те, кто «не пригодился» на родине, – то есть, мягко говоря, не лучшие представители своего народа. Это не новость, не национальная специфика и уж тем более не всемирный заговор против России – конкистадоры тоже не отличались изысканностью нравов, даром, что происходили из самых западных стран Европы – Испании и Португалии. Это данность любой трудовой миграции – почти всегда потенциальных нарушителей закона среди выезжающих в поисках лучшей доли больше, чем среди остающихся. Плюсуйте сюда отсутствие языка, не позволяющее мигранту интегрироваться в новый социум; минимум прав, которые он получает на новом месте, – и необходимость что-то выкраивать из своей скудной зарплаты, что автоматически приводит если не к нищете, то к бедности.
Как обустроить миграцию, чтобы потенциальные преступники не превращались в реальных?
Вопрос, таким образом, остается только один: как обустроить миграцию, чтобы потенциальные преступники не превращались в реальных? И честно говоря, я не вижу поводов считать этот вопрос безответным. Решение лежит на поверхности, и опять-таки оно ни разу не является биномом Ньютона. Два краеугольных камня борьбы с преступностью – информированность населения и неотвратимость наказания.
Первую задачу должны решать органы власти, отвечающие за миграцию, – ни один человек, въезжающий сюда на постоянное место жительства или для работы, не имеет права пересечь границу без личной подписи о прохождении инструктажа. В нем подробно и доходчиво должно быть оглашено то, что в нашей стране делать можно, а что – нельзя. Только осознание персональной ответственности за свое поведение дает возможность применить к правонарушителю всю мощь закона. А остальным (тем, кто находится в раздумьях) дать понимание того, что документ, который был подписан, – не филькина грамота. А то, что профессор Преображенский называл «фактической бумагой, броней». Сделать это будет весьма непросто – есть опасение, что под такую запись немногие потенциальные работники рискнуть покинуть свою Родину. Что, в свою очередь, может привести к снижению потока мигрантов и вызовет определенную реакцию у тех работодателей, которые ждут их здесь, в России, с распростертыми объятьями.
Второй шаг, в принципе, должен быть еще более простым. Судите сами: заявленная численность сотрудников Росгвардии сегодня составляет 430 тыс. человек. Главная озвученная задача этой структуры – охрана правопорядка. По разным сведениям, существенно расходящимся от источника к источнику, в структуре МВД служит от 650 тыс. до 920 тыс. человек. Это помимо Росгвардии – она сюда не включена, потому что подчиняется не руководству министерства, а напрямую администрации президента. В любом случае получается больше 1 млн человек. По одному служивому на 14 человек населения. Странно, что при этом и полиция, и Росгвардия стабильно реагируют на преступления постфактум. Хотя как раз в случае трудовых мигрантов, проживающих и работающих предельно компактно, вопросы профилактики преступности и быстрого реагирования на нарушения ими закона должны решать практически мгновенно. Это не «домашнее насилие», которое, судя по всему, потому и декриминализировано, что к каждому бурно пьющему человеку участкового не представишь.
Тем не менее бóльшая часть преступлений, связанных с трудовой миграцией, раскрывается уже постфактум. Жертвам в этой ситуации помочь уже невозможно, преступники искренне недоумевают, что же они сделали такого, преступного… Что, естественно, не может не создавать социальной напряженности у коренного населения. Естественно, что главный вектор ненависти направлен при этом на мигрантов – агрессивных, зачастую не владеющих русским языком и переносящих свой менталитет на наши, российские реалии. Если бы государство работало и исполняло свои функции должным образом, сама вероятность совершения этих преступлений была бы сведена к размерам статистической погрешности.
Однажды мне довелось беседовать с одним азиатом, обладающим довольно большим авторитетом в ярославской диаспоре. На родине еще в советские времена он был преподавателем истории – сейчас торгует фруктами и овощами.
- Почему ваша молодежь настолько развязно себя ведет? – спросил я по поводу одного небольшого инцидента.
- А почему ваши правоохранители ей это позволяют? – ответил он вопросом на вопрос…
Признаться, ответа у меня не нашлось. Будем надеяться, только пока.
