— Привет, мальчики, - говорю я, заходя в квартиру, хотя не ожидаю немедленной реакции.
Они продолжают заниматься своими делами: Рамазан гоняет в компьютере веселого красного шарика. Рашид ходит кругами по единственной в квартире комнате с телефоном, набирает на нем цифры и тут же называет их по-английски: eighteen, forty-one, forty-two, seventy-nine… “Англичанин наш”, - улыбается его мама. Английские цифры - единственные слова, которые произносит Рашид. Рамазан говорит больше, он может сказать «Молодец», ответить на простой вопрос «да» или «нет». Рамазан иногда смотрит в глаза, его внимание можно привлечь, если постараться. И он замечательно лепит из пластилина (его фигурки аккуратные и очень похожи на настоящие: трактор, вертолет) и очень любит чтобы его хвалили. Но ни один ни другой мальчик - обоим в этом году семь лет - в полной мере не понимают обращенной речи, у обоих диагноз и инвалидность. В справке, которую мы с коллегой Нузерат Омаровой несколько раз представляли в судах по мере пресечения, говорится: “Прогноз неблагоприятный”, но специалисты, которые смотрели детей в Москве, считают, что многое еще можно сделать. Время, конечно, упущено, но если прямо сейчас, интенсивно…
С обыском к родителям Рашида и Рамазана в Дагестане пришли, как водится, в 6:00.
Загра думала, что их перепутали с террористами: зашли большой толпой, с автоматами, в масках, с фонарями на лбу. Дома все перевернули, еще спавшим детям светили в глаза фонарем. У Рашида начался приступ: вены вздулись, он начал трястись, кричать и забрался под стол. «Под стол залез, и у него судороги пошли. Я увидела, что он лежит, вены вышли и огромные красные пятна. Его начинает скучивать там под столом. Я ему: Рашид, мамин, успокойся. Он меня за шею схватил, увидев что я рядом, и стал немного успокаиваться. Один росгвардеец подошел и спросил: „У него что, эпилепсия?“ Я сказала: нет, просто аутичный. Этот росгвардеец был единственный кто с нами по-человечески общался. Пожалел, понял что дети не разговаривают. Больше никто не подошел, не спросил, что с ребенком».
Закончив обыск, следователи задержали Загру и ее мужа и увезли их от Рашида и Рамазана далеко-далеко, с этого дня мама и папа надолго исчезли из жизни близнецов по непонятным им причинам. О том, что они испытали в тот день и следующие несколько месяцев, мальчики могли бы рассказать, если бы умели говорить. Но они умеют чувствовать, и после того дня врачи фиксировали регресс у обоих, особенно у Рашида.
— Что тебя за время работы адвокатом поразило больше всего? - спрашивала меня Катя Гордеева. И я сразу рассказала эту историю, потому что до сих пор не могу понять, как так можно было поступить с этой семьей. Как можно было прийти и забрать у двух маленьких неговорящих детей сразу обоих их родителей, увести за тысячу километров в московскую тюрьму, как можно было потом почти полгода отказывать матери в звонках домой, где родственники с трудом пытались научиться ухаживать за аутичными детьми. Как могли судьи Хамовнического суда спокойно продлевать сроки содержания под стражей, прекрасно зная что речь идет о родителях детей-инвалидов, а преступление - ненасильственное (их обвиняют в торговле черной икрой).
Любая жестокость поражает и расстраивает.
Бессмысленная жестокость, ничем не мотивированная, в отношении неговорящих детей-инвалидов именем Российской Федерации совершенно ошарашивает и выбивает почву из-под ног. Как же мы могли допустить, чтобы такое происходило рядом с нами?
В ноябре нам с Нузерат удалось изменить меру пресечения для Загры со стражи на домашний арест во многом благодаря поднявшемуся шуму: история попала в прессу, к суду подъехали журналисты и представители организаций родителей детей-инвалидов, в заседании выступил специалист Алекандр Венгер, который сказал, что дальнейшее пребывание детей без матери может привести к последствиям в виде необратимого регресса в их развитии.
Освобождение Загры заняло несколько дней: судья не посчитал нужным вписать в постановление, что оно должно быть исполнено немедленно, и в изоляторе на всякий случай ждали, когда истечет срок, на который предыдущая стража была продлена. Все эти дни Загра не знала, что ее освобождают: в суд ее не привезли из-за коронавируса, а организовать видео-конференц-связь не посчитали нужным.
Помню, как она вышла вечером из ворот СИЗО-6, ошарашенная, и всю дорогу, пока мы везли ее в однокомнатную квартиру ее родственников в Подмосковье, где ей назначили домашний арест, она говорила о своих детях, ждала встречи с ними. Потом несколько дней мы не могли добиться, чтобы из ФСИН приехали надеть ей браслет. Загра честно сидела дома безо всяких трекеров, хотя будь она такой коварной, как говорили о ней следователи, когда просили оставить под стражей, то могла и доказательства уничтожить, и на свидетелей надавить, и, что там еще? Ах да, “иным способом воспрепятствовать производству по уголовному делу”.
Ей привезли детей, и встал вопрос об организации их занятий.
Мы с Нузерат были уверены, что теперь-то, когда суд изменил меру пресечения, добиться разрешения на прогулки и сопровождение детей на реабилитацию будет несложным. Мы жестоко ошибались. Придя в себя после вынужденного разжатия зубов, система вспомнила о своем будничном садизме и закрылась за “оставить без изменения”, “обстоятельства не отпали” “может угрожать... иным способом препятствовать”, “все законно и обоснованно”. Загра плачет, и умоляет суд об этих прогулках: ведь детям нужны свежий воздух и занятия. Иногда Рашид перестает крутиться бегая по комнате и тянет маму за руку в сторону входной двери, он хочет с ней на улицу, и на ее глазах проступают слезы. Я ее хорошо понимаю: в редкий момент, когда твой аутичный ребенок интересуется какой-то совместной с тобой деятельностью, последнее, чего ты хочешь, - это отказать ему. Но Загра отказывает, она не пойдет с ним гулять. Она не может, у нее на ноге черный браслет. Она не повезет их на занятия, так нужные детям, потому что ей не разрешают выйти из дома.
С момента освобождения Загры из СИЗО под домашний арест прошло семь месяцев, с тех пор вопрос о дальнейшем смягчении меры пресечения и выделении нескольких часов на сопровождения детей на занятия вставал дважды, и дважды Хамовнический районный суд нам отказывал. Мы обжаловали оба отказа уже давно, но до апелляции дела каким-то странным способом не дошли.
С конца января мы ждем, когда Московский городской суд назначит заседания по нашим жалобам. По закону…
Ох, как же они любят это “по закону”, “в рамках закона”... По закону жалобу положено назначить в трехдневный срок после поступления дела. Но вот беда: Хамовнический суд просто не направлял материалы в апелляцию и дела туда просто не поступали. Первую жалобу Нузерат подала в конце января, вторую - уже на следующее продление - я подала в начале апреля. И только после многочисленных звонков и писем во все инстанции нам позвонили сообщить даты рассмотрения: 5 и 7 июля. Оперативно, правда же? Кого волнует, что для Рашида и Рамазана каждый день, когда они не могут ездить на занятия, не могут гулять с мамой, - каждый день уменьшает шанс на успех в запуске речи и налаживании коммуникации с внешним миром.
5 июля будет рассмотрена январская жалоба Нузерат. В среду — наши с ней от начала апреля.
