Ранней весной мы с Инной оказались в Ереване на общем мероприятии. Пошли на знаменитый рынок "Вернисаж", там Инна зависла возле палатки с советскими елочными игрушками. Она так внимательно и дотошно рассматривала стеклянные фигурки, что продавец принял ее за коллекционера. Инна сказала: "Нет, вы что, я не коллекционер. В детстве у меня было много таких игрушек, но на коробку с ними упала бомба. Я просто хочу собрать игрушки из своего прошлого".
Продавец заметно потеплел к Инне, и они сторговались. Я отвела ее в сторонку и прямо там, на рынке, сказала: "Все, больше не могу, давай запишем с тобой интервью, а потом разберемся, чего с ним делать". Инна согласилась, а дальше мы часами сидели с ней по вечерам в гостинице и говорили. И плакали. И говорили опять.
Написать об Инне я мечтала несколько лет (нас познакомила Ирина Костерина на одной из конференций фонда Белля), но никак не могла. Потому что Инна во многом — ее работа, а писать про ее работу в Чечне нельзя. То, что вы прочитаете в этой истории, — лишь верхушка айсберга, увы. И как же тяжело мне было не добавлять в текст куски, от которых захватывает дух (журналисты поймут)! Но тогда, на рынке, глядя, с каким детским лицом Инна вертит в руках стеклянную сову, я поняла, что к черту все эти запретные темы. Я соберу ее портрет из осколков елочных игрушек. И даже если он склеится с пробелами, ну и пусть.
Инна — удивительный человек, который пережил много боли, но не зациклился на своей травме, а увидел боль других. И много лет пытается сделать так, чтобы ее было меньше, чтобы насилия было меньше. Инна рискует своей жизнью ради жизней незнакомых людей (буквально). Она умеет обнимать чужих, как мать. Она из тех, кто, не задумываясь, отдаст последнее. Инна великая, почитайте про нее.
