Начинаю публиковать воспоминания папы. Он родился в 1937 году в деревне Олины Шкарского сельсовета в Нагорском районе Кировской области. Его отец Пётр с началом войны был призван на фронт и пропал без вести в декабре 1941 года. Мать Клавдия трудилась в колхозе. Первый рассказ повествует об условиях жизни в послевоенной деревне.
«Окончание войны мне и моей маме не принесло большой радости: отец не вернулся, жизнь в деревне почти не изменилась. С раннего утра до позднего вечера мать была на колхозной работе, я оставался дома один или уходил к бабушке, которая жила в соседней избе. Жили очень бедно: старая из холста одежда, обувь - лапти, однообразная еда - хлеб из ячневой муки, картошка, молоко. За работу матери ставили в потрепанной тетради отметку черточкой - трудодень, который должен быть оплачен в конце календарного года. Год заканчивался, и мать получала мешка два-три зерна и больше ничего.
В деревне широко использовался детский труд: на летних каникулах с утра до вечера, в учебное время после занятий. Он совсем не оплачивался. Приходила в негодность последняя одежда. Как учатся дети, деревенское начальство не волновало. Некоторые не получали даже начального образования. Я окончил семь классов, как хотелось учиться дальше, но увы!
От своего подсобного хозяйства, огорода и коровы, оставались также ячмень, картошка, обрат. Государство забирало масло, мясо, яйца и требовало деньги, которых у матери не было. Агенты-сборщики нашли выход: вместо пособия по потере кормильца в дом приносили квитанции об уплате налога. Как-то мать растопила печь и собралась готовить завтрак. Постучали в дверь. Вошла женщина, сборщик налогов, и стала настырно требовать, чтобы мать погасила долг. "Я каждый день с утра до вечера работаю в колхозе, но за это денег мне не дают. У меня их нет", - с волнением и негодованием говорила мать. Сборщица налогов возражала: "Все равно надо найти деньги, может быть, что-нибудь продать". Она осмотрела нашу избу, ценных вещей не обнаружила и ушла.
Мать не видела выхода из своего положения, сильно расстроилась, обозлилась. Схватила со стены деревянную иконку с изображением Христа и швырнула ее в горящую печь: "На тебя нечего надеяться, ты не поможешь!" Затем под причитания в печь полетели только что родившиеся котята кошки Мурки. Я заплакал, залез на полати и стал думать о нашем житье. Вскоре пришла Мурка, легла мне на грудь, стала напевать свои грустные волшебные песни.
Мать переживала за мое будущее, не хотела для меня такой жизни, как у нее. От безысходности перед ней стоял вопрос: быть или не быть, жить или не жить, а я не догадывался, работал, играл с ребятишками. Однажды прибежал с улицы, открыл дверь и вижу: с середины потолка свисает веревка. Под ней стоит табуретка. Посмотрел налево - никого нет. Посмотрел направо и увидел мать с поднятым топором. Я почему-то не испугался, не отскочил назад, а тихо сказал: "Мама". Она опустила топор. Потом, некоторое время спустя, рассказала мне, что хотела убить меня и покончить с собой».
Уходит время, уходят очевидцы, постепенно забудутся те страшные времена и воспоминания, которых полно в каждой семье. Остаётся лишь отлакированный официоз.
Воспоминания всё равно останутся. Всё равно будут люди, которые станут хранить правду. А тёмные эпохи будут сменять светлые
Идиоты строили коммунизм...
Просто обманутые люди...