О современной России часто говорят, что она очень похожа на сталинский СССР, но мягче, либеральнее. Однако на самом деле в некоторых отношениях Путин даже превзошёл Сталина.
В начале 2013 г меня привезли в БСМП Петрозаводска с очередным приступом спаечной болезни.
«Спайка» – медицинский термин, означающий утолщение стенок тонкого кишечника. В результате просвет становится меньше, и если там что-то застряло, возникает непроходимость. Это очень опасное состояние, способное привести к смерти всего лишь спустя пару суток.
У меня такие приступы были множество раз, но всякий раз я попадал в 1-ю хирургию (заведует ею Алонцева Наталья Николаевна). Наталья Николаевна – настоящий врач: для неё здоровье и благополучие пациентов на первом месте. И там меня всегда откачивали. Клали под капельницу, 5-6 дней голода. И никаких операций.
Хотя рентген неизменно показывал именно непроходимость.
В тот раз (это было во время празднования «старого нового года», ночью с 11 на 12 января) у меня было обычное для этих приступов состояние, однако я попал во 2-ю хирургию. Впервые.
Дежурным хирургом была Цуканова Рената Станиславовна. Это опытный и уважаемый в городе врач, было ей тогда уже за 50. А мне – ровно 50.
Никакой терапевтической помощи. Мне просто дали выпить барий, после чего сделали обезболивающий укол и ждали, когда барий пройдёт. Он не прошёл.
В 1-й хирургии это тоже делается, но сразу кладут под капельницу и капают несколько часов под ряд спазмалитики.
Тут – просто ждали, что будет.
Разумеется, состояние ухудшилось. Мне пришлось согласиться на операцию, так как в противном случае я долго не прожил бы: началось бы омертвение кишечника.
Операция эта крайне тяжёлая. Восстановление у меня заняло полтора года.
Когда я восстановился, я спрашивал Ренату Станиславовну, почему мне не пытались помочь терапевтически. Кстати, при приступах спаечной болезни это рекомендуют все учебники: сначала сделать всё возможно – и только, если приступ снять не получилось, класть на операционный стол.
Никакого ответа она не дала.
У меня есть знакомая, которая раньше работала в БСМП (но она не хирург): это мама моего ученика. Она тоже опытный врач. Она объяснила мне эту странность.
Оказывается, БСМП получает деньги от страховых фондов в зависимости от количества операций. Речь – именно о хирургии. Чем больше операций – тем больше денег. И тем выше зарплата.
Алонцева Н.Н. (главврач 1-й хирургии) это просто игнорировала. А вот главврач 2-й хирургии, по словам моей знакомой, прямо говорила всем своим сотрудникам: есть показания – кладите на операционный стол. Если хотите больше зарабатывать. И – опять же, по её словам, – просто избавлялась от тех, кто явно игнорировал это указание.
Рената Станиславовна, видимо, ценила возможность в своём возрасте оставаться практическим хирургом: она хороший хирург, любит свою работу. И не хотела конфликтовать с заведующей (хотя как раз зарплата её интересовала мало).
Ошибиться она не могла: она хороший профессионал. Тут же ситуация была элементарная, в которой допустить ошибку не мог бы и отпетый хвостист мединститута.
Она обрекла меня на эту жуткую пытку (послеоперационное состояние именно такое, и продолжается это долго) – просто из конформизма: чтобы выполнить указание начальницы.
Во всяком случае, предположительно именно таков был её мотив.
Хорошего врача, ещё раз напомню. Одного из лучших в городе.
На второй день после операции у меня начались сильные боли.
Это было ночью.
Пришёл дежурный по 2-й хирургии врач: молодой рослый парень. Он сказал, что ничего страшного: сейчас мне сделают клизму – и всё пройдёт.
Несмотря на тяжёлое состояние, я возмутился. Я не очень смыслю в медицине вообще, по профессии я педагог и психолог, но в своём диагнозе разбираюсь хорошо. Операция эта у меня была третья (с интервалом в 25 лет после 2-й).
Я отказался от клизмы, которую молодой перспективный специалист, видимо, считал универсальным средством. И заявил, что требую перевести меня – причём, немедленно – в другую больницу.
Явилась, как она представилась, «главный врач по больнице», как я потом узнал, её фамилия Спирькина или Спиркина. Она стала меня «осматривать»: то есть, как можно больнее давить мне на живот. Это было страшно больно. Помешать я не мог: не было сил. Это здоровая, молодая, сильная баба.
Она заявила, что у меня внутри разошлись швы: срочно нужна повторная операция. Но я психолог. Было очевидно, что это реакция на моё желание перевестись в другую больницу. Она просто или решила меня убить (повторной операции я не выдержал бы, даже при отсутствии явного намерения от меня избавиться навсегда), или довести до такого состояния, чтобы ни на какие протесты я был неспособен.
Она принесла лист бумаги и грубо требовала, чтобы я подписал согласие на операцию.
Однако она ничего не добилась.
На этом листе бумаги я написал, как мог, всё, что думаю о её поведении, после чего достал телефон и при ней позвонил в полицию.
Рано утром, до обхода, ко мне пришли главврач 2-й хирургии и мой лечащий врач-хирург (его фамилия Толлер). Они меня осмотрели по настоящему, сообщили, что всё идёт по плану, никакая повторная операция не требуется.
После выздоровления я обращался куда только мог – в связи с поведением мадам Спирькиной, однако получил отовсюду обычные отписки. Так что, она там трудится, видимо, по сей день.
Во время этой операции (в ночь с 12 на 13 января) меня заразили гепатитом С.
Лечить от него меня отказывались. Мой лечащий врач (2-й поликлиники) – Пожарская Наталья Николаевна. Она довольно своеобразный человек. Наталья Николаевна уже пожилая, но чрезвычайно походит на ребёнка, которому очень нравится играть в интересную игру (во врача). Ей явно доставляет большое удовольствие её роль.
Однако лечить меня она долгое время отказывалась, хотя гепатит С – неизлечимое и смертельно опасное заболевание.
Но лечение т.н. «длинными интерферонами» – дорогостоящее.
Отказался меня лечить и Воликовский Лев Яковлевич (зав гепатитным отделение республиканской инфекционной больницы).
Оба: пожилые и высококвалифицированные медики – мотивировали отказ в медицинской помощи тем, что моё состояние пока не такое уж плохое. Что видно по результатам исследований.
Опять же: есть медицинская логика – и есть другая. Медицинская логика, разумеется, проста: заболевание хронические, пациент немолодой, организм ослаблен после тяжёлой операции – надо начинать лечить как можно скорее.
У российских т.н. «врачей» логика другая: угодить государству. Государство не требует, чтобы лечили. Государство требует экономить.
Но в 2018 г. у меня уже был диагностирован фиброз, изрядно повышен билирубин, сильно снижен иммунитет. Пожарская Н.Н. решила, что уже можно начинать меня лечить. Меня уже довели до достаточно плохого состояния.
И направила меня в инфекционную больницу.
Воликовский Л.Я. уже там не работал. Он перешёл в Центр СПИД на должность рядового врача: видимо, с серьёзным понижением зарплаты.
И заведующей стала Власова Юлия Олеговна, его бывший зам.
Она, не учитывая моего состояния (возраст, ослабленный иммунитет, при росте 185 см вес был 65 кг), вкатила мне максимальную дозу альгерона + сопутствующей терапии (капсул) – и мне после 3-4 укола стало ужасно плохо.
Не в силах даже выйти в магазин, я позвонил ей и спросил, можно ли пропустить один укол. «Пожалуйста, пожалуйста!»
Потом курс продолжился. Но спустя ещё 2-3 укола мне предложила медсестра по телефону прийти в четверг (а уколы у меня были в пятницу) на анализ крови. «А зачем? – спросил я. – Я же завтра приду». «А, ну хорошо!» – был ответ.
Но назавтра мне отказались делать укол – по распоряжению Власовой Ю.О. Так она решила поставить меня на место. Дескать, раз не приехали по моему распоряжению – то и лечить не буду.
Я официально отказался от неё как от лечащего врача. Продолжила меня вести Пожарская Н.Н., как оказалось, работающая и в Центре СПИД, а не только в поликлинике. Однако результата это – после всех пропусков – уже не дало.
Во время лечения состояние у меня было ужасное. Температура повышалась до 40 градусов. Я ничего не мог делать. Я живу один, с двумя собаками.
Это тоже была долгая и бессмысленная пытка.
Н.Н.Пожарская сказала, что будет лечить меня другими, новыми, препаратами, но они поступят в ноябре – и обещала позвонить мне в ноябре. Но, конечно, не позвонила.
Может быть, кто-то сочтёт, что это цепь случайностей или обычная халатность. Нет.
Просто государственная «медицина» в современной России переориентирована на выполнение иных – не вполне свойственных ей – задач. «Медицина» стала частью карательно-репрессивной системы.
Цель уже не в том, чтобы лечить. Либо «врачи» преследуют чисто эгоистические корыстные цели, либо просто потому издеваются над больными, что так легче – а они уверены, что ничего за это им не будет, потому что такова государственная политика.
Это достижение последних лет 15.
При советской власти всё-таки во главе государства были, пусть и преступники, но с какой-то идеологией. Они тоже боялись народа и стремились его всячески забить, но использовали для этого только собственно карательные органы.
Использовать медицину (всю, не только психиатрию) в карательно-репрессивных целях не додумался даже Сталин.
Сейчас же это произошло.
Потому что власти и её приближённым эта медицина не нужна. Они лечатся за границей.
Цель этой системы уже не в том, чтобы помочь, вылечить, – а в том, чтобы поиздеваться, забить или даже убить.
Интересно, что т.н. российские «врачи» в массе своей пошли на это очень охотно: так легче. Не нужно ни за что отвечать. Не нужно профессионально расти. «Лечить» (мучить) стало очень легко – и они довольны.
Зачем я всё это написал?
Изменить тут ничего нельзя, так как самому русскому народу, над которым изгаляется собственная власть, очень это нравится.
Но всё-таки тот, кто прочтёт, может сделать для себя определённые выводы.
А именно: «бесплатной медицины» в России больше нет – есть карательно-репрессивная структура, цель которой – поиздеваться над больными.
Лечиться же можно в частных клиниках, за границей – или самостоятельно (обращаться к друзьям, знакомым).
Если возможности такой нет, стоит подумать о завещании.
Текст отредактирован модератором
