«Газеты в Норвегии нужны для жалоб, а не Путина прославлять»

Очерк из жизни русских эмигрантов в Норвегии
 
Те, кто уехал из России в Европу, мучаются и мечтают вернуться: вода дорогая, огромные штрафы и соседи «стучат» друг на друга. Кажется, это самые распространенные стереотипы о Европе. Игорь Шайтанов уехал в Норвегию семь лет назад, взял квартиру в ипотеку под 2%, может позволить себе отпуск несколько раз в год, работает в старинном норвежском кинотеатре, любит родину, но возвращаться не собирается. Я встретился с ним в норвежском городе Тромсё и побывал у Шайтанова в гостях и на работе.
 
По захламленной лестнице с тряпьем, реквизитом и пустыми бутылками Игорь Шайтанов ведет нас туда, где мечтает побывать каждый киноман — в кинооператорскую. Там большие камеры, обрезки, коробки и банки с кинопленкой, катушки, белые грязные перчатки. Игорь улыбается, осторожно приоткрывает одну из коробок, смотрит внутрь со значением:

 — Пленка такая вещь, фильм ведь по частям приходит, — объясняет он. — Там подписано: акт первый, второй. И, бывает, путают. Однажды подклеили случайно акт из «Черепашек ниндзя». Я смотрю, люди бегут из зала удивленные.

Мы в старейшем кинотеатре Северной Европы Verdensteatret Kino в норвежском городе Тромсё. На входе в зрительный зал громоздится древняя кинокамера Bauer. На стенах — картины из местного фольклора. Стены расписал в 1921 году скандинавский художник Сверре Макк. Красивый потолок, как в дореволюционной питерской коммуналке, люстры, занавес. Говорят, что кинотеатр был построен для немого кино в 1916 году, но на фасаде здания, там, где традиционный голубой герб с оленем, большие цифры: 1915.

Это не простой кинотеатр, а синематека — здесь показывают только артхаус и киноклассику. А Шайтанов, кстати, не кинооператор.

Кино везде

Игорь в прошлом — обычный мурманский парень. Теперь норвежский: шапка-мешок, серое пальто, широкие ладони, широкая улыбка, широкие ботинки и широкий размах рук, которыми он активно жестикулирует при своем высоком росте. Игорь — продюсер самого популярного кинофестиваля на севере — Tromsø International Film Festival. Это когда в Тромсё несколько дней показывают фильмы там, где только можно — в супермаркетах, в старинных кинотеатрах, на улице и даже в маленькой будке-кинотеатре для одного зрителя, а если этого мало, строят экран из снега, или, если снега выпало мало, ставят белый экран. В следующем году хотят показывать кино в Арктическом соборе (лютеранская церковь в Тромсё) под аккомпанемент органиста.

Игорь привозит фестивальные картины (Film the nord, Barents Ecology Film Festival, TIFF) в Санкт-Петербург и Москву, катает их по русскому Северо-Западу.

Еще Шайтанов сажает у экрана музыкантов-альтернативщиков, включает немое кино — и в кинотеатре аншлаг: взрослые и даже маленькие дети смотрят советский сатирический шедевр «Дом на Трубной» или про саамских оленей, охоту и снег. Последний пример — это фильм «Проводник» норвежского режиссера Нильса Гаупа, который был номинирован на премию «Оскар» в 1988 году.
Из последних достижений — в Мурманске 24 ноября на причале Морского вокзала показали фильм про охотников на тюленей «Кровь океана». И это тоже дело рук Игоря Шайтанова. Кино крутили там, где стоит ледокол «Ленин», на улице, в тот день в Мурманске был снег и минус 5 градусов — фестиваль называется «Северный характер».

Северный характер

В офисе у Шайтанова скромно — ноутбук, фестивальные награды и артефакты, большие коробки со множеством фото Чарли Чаплина на палочке, изобржение героя сериала Mad Man в полный рост, на подоконнике радужные флаги — это коллеги шутят, прививают толерантность. В Тромсё проходит неделя прайда, радужные флаги держат в руках даже манекены в витринах магазинов, большой флаг развевается рядом с церковью. А Игорь к ЛГБТ и эмигрантам относится не очень, наверное, не так, как норвежцы.

 — Есть разница с толерантностью. Что касается ЛГБТ, эмигрантов, феминизма, особенно феминизма, — говорит Игорь. — Я привык уступать место, открывать дверь. А здесь так не принято. Но меня коробит, когда я вижу, как какая-нибудь маленькая деваха тащит большую коробку. И я ей помогаю. Мне говорят, здесь так не принято. А мне [все равно].

Мурманский журналист Александр «Боб» Борисов на улице замечает, что Шайтанов просто хорохорится перед нами:

— Не думаю, что он прям такой противник — со своим уставом в чужой монастырь? — говорит Боб.
 
Он знает Шайтанова давно, они земляки. Боб привез «самое главное» из России — полиэтиленовый пакет с пачками сигарет Marlboro.

— Вот оно, самое главное, — улыбается Шайтанов. — Пачка сигарет стоит 120 крон, почти 1000 рублей.
 
 
Дом-башня 

— Тебе не надо бороться: или-или. И в этом ключ к успеху — спокойствие. Я могу позволить себе и машину, и отпуск, — говорит Игорь.
Вечером мимо океанариума и старинной пивоварни идем к дому-башне, где на почтовом ящике написано: Igor Shaytanov и Evgenia Egorova. Дом-башня — это таунхаус в 19 минутах ходьбы от центра Тромсё. Башня — потому что кухня, гостиная и спальня располагаются друг над другом.

У входа припаркована скромная иномарка, оставила знакомая — в Норвегии не нужна доверенность, можно сесть в любую машину и ехать. Точнее, в ту, хозяин которой сам дал тебе ключи. Игорь пересдавал на права три раза — здесь учат летом и зимой водить и по асфальту, и по снегу.

У порога нас встречает общительный и дружелюбный пес Йорик породы бигль. Утром Игорь повезет Йорика на занятия в собачью школу — там его учат быть продвинутым членом общества. У пса даже есть свой Instagram-канал, у которого уже 409 подписчиков.

Пока Игорь открывает вино, Евгения расставляет на столе «санкционку» — сыр бри и хамон, греческие оливки.
Евгения — мурманчанка, знает несколько языков, уехала в Норвегию 14 лет назад, работает в сфере туризма и, кажется, чувствует себя комфортно. Даже влияет на работу местных демократических институтов. Когда партия Rød (леворадикальная политическая партия в Норвегии) пришла к власти в Тромсё, первым делом подняла налоги. Женя стала получать «письма счастья», подсчитала, сколько денег партия тратит на пересылку ненужной бумаги, написала об этом в Facebook, с ней связалась местная газета, вопрос обсудили во время заседания городского совета.

— Газеты в Норвегии нужны для жалоб, а не Путина прославлять, — говорит Женя. — Так оно и работает. Один жалуется — общество обсуждает. Если большой резонанс, придумывают правила.

Игорь — из поселка Росляково в десяти километрах от Мурманска. Не знал даже английского, когда уехал к жене Жене в Норвегию — заговорил на среднем уровне на двух языках за год. Он больше говорит по существу, занимается любимым делом, а на политику ему плевать. Но арест Кирилла Серебренникова с коллегами обсудил — все-таки кино. Правда, в двух словах.

— Все понимают, что это очень плохо. Очень плохо, если дело политическое, и никто это не поддержит. Но нельзя прийти в суд и сказать: «Отпустите», — вдруг, действительно? — говорит Игорь. — Коррупция здесь нетерпима, какой бы великий ни был художник. Коррупция и неуплата налогов — это преступление против общества. Тут в кучу это не сваливают. В России очень любят все сваливать в кучу. Опять же, они не понимают, как система работает, что в России, если ты не ***ь [не украдешь] эти деньги, то ты ничего не сделаешь. И если ты хочешь что-то сделать, ты должен ***ь [украсть], и если ты что-то делаешь не так, то тебя закрывают, потому что ты ***л [украл]. Такая сложная конструкция в норвежской голове не укладывается.

Женя испекла пироги. Заговорили о родине. Для Жени точка невозврата наступила после введения санкций. Игорь еще пять лет назад думал, что сможет вернуться — сейчас «очень сильно придется подумать». Он считает себя русским, читает русские новости, происходящее в России его беспокоит больше. Оба не получают норвежское гражданство, но ждут, когда в Норвегии разрешат двойное.
Перед тем, как пойти смотреть дом, я спросил у Игоря:

— Ты ведь просто так уехал, не по политическим мотивам?

— Я просто приехал к Жене. Я не хотел уезжать, — и после короткой паузы продолжил другим голосом. — Так, я обещал хату показать. Давайте покажу, как мы живем. Можно взять вино, ходить и разговаривать.

Женя любит «всякие мелочи» — на шкафу в гостиной много мелких фигурок. На полках — Прилепин, Пелевин, дорогущая норвежская книга-панорама про какашки — кто, чем и как какает. Есть телевизор, но за NRK (независимый телеканал в Норвегии) они не платят, хотя норвежцы считают почетной обязанностью платить за независимое ТВ.

Они считают себя семьей среднего достатка, зарплата — от 36 тыс. крон в месяц. Взяли квартиру в ипотеку под 2%. Могут съездить в отпуск несколько раз в год, например, на Кубу. Когда я спрашиваю, много ли они работают, Игорь говорит, что это неподходящее слово — они работают для удовольствия. Он уехал из России в 26 лет, сейчас ему 34.
 
 

Проститутки в Тромсё

Журналист норвежской Aftenposten Ян Гуннар Фурули взял бокал пива в фойе отеля — устал после семинара. Ищет в интернете статистику по российским эмигрантам по моей просьбе. Судя по инфографике на сайте местного аналога Росстата, в Норвегии больше всего эмигрантов из Польши, Литвы и Сомали. Россияне — на 12 месте. По данным на 1 января 2017 года, в Норвегии живут от 17 до 19 тыс. русских, около 5 тыс. русских детей родились в королевстве.

Ян говорит, богатые норвежцы любят привозить женщин из России и Тайланда — норвежские жены слишком независимы. В СМИ периодически всплывает информация о семейном насилии — Ян к таким относится неуважительно, удивленно пожимает плечами, открывает Facebook, показывает фото своего не самого симпатичного знакомого, который женился на девушке из Тайланда:

— Ну, ты посмотри на него, — улыбается Ян. — Зато у них пятеро детей, и он счастлив.

От российской границы до Тромсё 15 часов на автобусе. Раньше сюда ехали в поисках лучшей жизни, в 90-х из России приезжали автобусы с проститутками — бандиты держали бордели в каждом маленьком городе. Ян говорит, что это дела минувших дней. Бордели исчезли, когда о них начали писать в новостях. Но русскую жену норвежский мужчина до сих пор может легко «купить», как в интернет-магазине — достаточно зайти на сайт знакомств.

Ян допивает пиво, прощается, останавливается, вспомнив что-то важное. Поднимает многозначительно палец вверх.

— На юге Норвегии относятся к русским скептически, — объясняет он. — Но на севере люди более дружелюбны к русским. Это из-за Второй Мировой войны. Красная армия освободила Норвегию, и северяне помнят об этом.
 
 
Человек и пес

Игорь надевает себе на запястье браслет-светоотражатель — в Норвегии все обязаны его носить. Берет на прогулку Йорика. На часах около одиннадцати вечера. Мы переживаем, что ему рано вставать на работу. Игорь успокаивает — он редко приходит вовремя.

— Сегодня в 9 утра была назначена встреча на работе. Я пришел, упал в кресло, опоздал на 10 минут, и сказал: «Прежде чем мы начнем, я хочу сказать: „Мне очень не нравится, что вы назначаете встречу в 9 утра. Все, теперь можете начинать“», — рассказал Игорь.

По дороге он говорит, что русский характер в нем время от времени пытается взыграть и обмануть систему. Для слова «обмануть» он использует российский нецензурный аналог.

У него застраховано почти все, даже собака. Есть страховка от задержки багажа — если чемодан не прилетит вместе с пассажиром, страховая компания заплатит Игорю 5 тысяч крон. Однажды в Мурманске он купил на эти деньги одежду, а в Норвегии понял, что просто не сдал чемодан в багаж. Но комната забытых вещей и авиакомпания не общаются между собой, и можно написать, что в чемодане было, например, пять слитков золота.

Игорь обошелся минимальной страховкой. В другой раз у него украли велосипед — он тоже застрахован.

— Я написал: велик стоит 3500. Хотя мог написать, что 10 тысяч. Вернули бы половину. Многие норвежцы этим пользуются. Я не хочу. Конечно, если встанет вопрос: получить миллион, или нет — русская душа непременно задергается, — говорит он.