2. Этап (Из Воронежа в Ичет-ди)
Изгнание
Далеко от Коми края в степях по берегам реки Воронеж жили и работали крестьяне, кормили себя и страну. Село Анна, стоявшее на плодородных черноземах, было окружено множеством трудолюбивых хуторов и деревень. Но уже ходили страшные слухи, что государство готовит коммуны. Крестьяне томились в неведении, чиновники потирали руки в предвкушении прибылей.
Коллективизация уже не первый год ходила по советским деревням, но пока она себя проявила весьма слабо. “В деревне - враг” - кричали агитки. В колхозах, едва-едва собираемых из деревенской голытьбы, хорошего житья не налаживалось. Кулаки, ругаясь, но платили все увеличивающиеся налоги. Середняк начал бояться разбогатеть. Нищее колхозы косились на кулацкое добро.
Все разрешилось в декабре 1929 года Сталин объявил войну кулаку, а государственная машина замерла после этого на месяц, в конце января выдавила из своего нутра постановление очень четко расписывающее, что необходимо делать с кулаком, как классовым врагом.
Кулаков выгоняли из домов, отобрав все, на окраины сел, а то и просто в степь. Началось сведение личных счетов. Остановиться уже не могли, в нарушение всех постановлений под разграбление пошли середняцкие и даже самостоятельные бедняцкие хозяйства. Крестьяне всей России жили в страшном смятении - одни думая, что после изгнания мироеда кулака на его лошадке будет веселей пахаться, и наступит счастье близкого коммунизма; другие, ожидая, что деревенские босяки и приезжие с наганами придут и в их дом и все, что копилось и зарабатывалось, на основании какого-то классового принципа будет взято и поделено. Кто-то бежал в город, кто-то дробил хозяйство. Но маховик репрессий самовластного государства уже завертелся.
Мерзлякова А.С. вспоминает, что с начало арестовали отца, “мы не видели его несколько месяцев, маму же арестовали и держали в нашем селе Садовом, у кого-то активисты сняли дом под содержание женщин-кулачек. Как-то утром зашли к нам два знакомых комсомольца и сказали, уткнувшись глазами в стол: “Саша, а мы ведь пришли нас выгнать из дома”. Мы вышли, а они закрыли за нами дверь на замок. Несколько дней мы жили у родственников, пока всех не собрали и не повезли в Анну на станцию. Там мы встретили отца. С собой взяли лишь сухари и дерюжку (одеяло). На станции к отцу подошел знакомый из другой деревни и предложил отдать меня в жены его сыну, мол, пропадете там, но отец отказался: “А кто у меня работать будет?”.
Калачев С.Н. "В 1931 году колхозное собрание собирают и исключают из колхоза нашу семью. Отца арестовали и в тюрьму. Всех мужчин из семей, которых будут выселять взяли на работы и в тюрьму. Работали на свекле, на сахарном заводе, в буртах перебирали. А как нас в Анну привезли в этот же день и отец появился. Через день, через два в вагоны и поехали. Нас солдаты в составе охраняли, начиная с Анны. Мы то пацаны куда денемся, а тому кому 16-18 лет бежали в поселок возвращались, на родину. Но возвращаться было социально опасно".
Карнюшина Е.И. вспоминает, что пришла домой, а там сидят все родственники и плачут, дали 24 часа на сборы и 27 семей из села Старые Курлаки в 800 дворов на подводах повезут на станцию. “Меня мама отослала к крестной в соседнее село. Как они собирались я не видела, но на следующий день смотрю в окно, а по степи идет длинный обоз из нескольких телег под конвоем людей с винтовками. Я побежала туда и поехала вместе со всеми. Всех мужчин за месяц до этого ночью арестовали и отвезли в село Анну, в тюрьму, боялись беспорядков. Мы несколько дней ночевали на станции, потом привезли мужчин, построили и зачитали приговор, за что их с семьями высылают. Я и не знала, что мы такие богатые были.
Калачева М.М. рассказывает, что “жила в селе Соломатино Сталинградской области. В семье было трое детей - все девочки. Что бы жить в достатке, родители работали от зари до зари. В период коллективизации вступили в колхоз. Но в 1931 году признали кулацким, имущество конфисковали, а семья подлежала высылке.
Не разрешили взять с собой необходимую одежду, обувь, посуду, продукты, вывезли из села на 20 километров, кинули в степи, где не было ни воды, ни топлива. Построили землянку. Место это называлось “Чертолейка”, и прожили они здесь почти месяц. Затем их заново погрузили на телеги и повезли на железнодорожную станцию. Выгрузили около железнодорожного полотна. Стоял стон от детских криков, от причитаний взрослых: Куда повезут, за что такая участь?
Отец Михаил Яковлевич попросил у начальника этапа разрешения для своей жены Марии Егоровны с подругой, что бы сходили в соседнее село к сестре и принести детям одежду. Женщины дошли до села, но там их схватили безграмотные сельские активисты и силой затолкали в сарай, как беглянок. К счастью знакомые парни их освободили и велели сразу бежать на станцию, иначе их будут судить за побег. Утром добрались до станции, но никого там не нашли - всех уже увезли. Получилось так, что они с подругой оказались в Казахстане. А семья (Михаил Яковлевич, три его дочери и их бабушка Евдокия Дорофеевна) в это время ехали на север. Девочки (Маша - 6 лет, Дуся - 4 года и 11-месячная Катя) плакали, звали маму”.
Мамонова Е.И. "Мать Марфа Исаевна вела хозяйство домашнее, детей было 9 человек, кроме них умерло трое. Жили в селе Воскресеновка, в своем доме. Было 2 коровы, 2 лошади, овцы, куры и т.д. Перед выселением стали разводить сад…
На отца серчал председатель, зависть была большая, отец был трудолюбивый, в саду были и арбузы, дыни и пшеница хорошая и просо и вот его решили выслать…
Спросили: "Где отец?"
Сказали мы: "На гумне". Отец работала на гумне, пришли за ним и сразу его забрали. Был в тапочках. Сказали: "Тебя раскулачиваем, тебя забираем, потом семью заберем." Забрали его в Анну. Через день пришли рано утром, сказали: "Собирайтесь". Подвода выехала со двора, коровы пошли в разные стороны, собака завыла. Взяли с собой продукты: курей, пшено, сухари. Ничего у нас не отбирали, потому что нечего было отбирать. Повезли до станции Анны, встретились с отцом…
Ни за чего под ружьем гнали. С нами ехали Волковы, Капустины, Самодуровы, Мамоновы".
Рогова А.З. "Была у нас изба, соломой крытая так небольшая, а семья очень большая, мама рожала каждый год, было пятеро, мне как старшей было 6 лет. Вот я и немного кое что помню. Вокруг избы много было цветов, там и огурчики и крыжовник. Это, что я помню хорошо, по рассказу мамы. Было у нас две коровы, две лошади, овечки, куры. Теперь на счет земли. Мама была совсем неграмотная - не представляла, что это гектар, но говорила, что земли или пахоты у нас было много. Сеяли рожь овес и лен, из льна ткали холстину и шили белье и мужчинам и детям. До раскулачивания к нам в избу приходила Крупская, она говорила маме, что поступай в коммуну т.к. вас увезут далеко и все умрете, а свекровь ей ответила, что жить так, и умирать то всем, тогда свекор был глава семьи, что и случилось. Мама еще была девчонкой, у кулака работала, а за муж вышла уже у него не работала".
Чудинова К.П. " Наша семья Самодуровых в количестве 17 человек жила в Воронежской области, с. Березовка. Два брата и две сестры со своими семьями жили отдельно, но около нас. Вели единоличное хозяйство. У нас был дом пятистенок, хозяйственные постройки и скот: 2 лошади (одна из них племенная), 2 коровы и домашняя птица, ветряная мельница на 3 брата. Семья ничего не покупала не продавала, все что производила хватало для проживания семьи. Землю обрабатывали сами. У нас на всех не было коек. Спали все вместе, зимой на полатях, на печи, летом заносили солому, стелились на полу. Вместо простыней и одеял были самотканые дерюжки. О хорошем постельном белье только мечтали. Своевременно платили налоги. В июне месяце 1931 года, мамин брат пришел к нам и попросил маму что бы отец написал заявление о вступлении в колхоз, в противном случае наша семья будет выслана, сказал он, на Соловки. Родители ему не поверили, так как у нас была большая семья, да и богатства ни какого. Через несколько дней к нам пришли представители сельсовета и забрали папу, конфисковали хозяйство и имущество и через месяц нас в количестве 9 человек, один ребенок родился дорогой, выселили из родного села на север к папе".
Ж/д станция и дорога
Всем переселенцам предстоял большой и трудный путь. Добирались от Воронежа до места расположения будущего поселка целых 2 месяца, по воспоминаниям Карнюшиной Е.И. из деревни вывезли все кулаков сразу после Пасхи (12 апреля 1931), а в Троицко-Печорск прибыли перед Троицей (31 мая 1931).
В селе Анна была большая железнодорожная станция, сюда свозили раскулаченных со многих районов Воронежской области. Люди ждали поездов под охраной солдат НКВД. В приходящие поезда распределяли по 4-5 семей в вагон. Вагоны были телячьи, ни сидений, ни нар, голый истоптанный перевозимыми ранее в них телками дощатый настил, в углу ведро, отгороженное простыней. Вагоны запирали, свет проникал лишь в небольшое окно под потолком.
Карнюшина Е.И. вспоминает, что в вагонах было тесно, лежать было невозможно, только сидеть.
Калачев С.Н. "Состав подали, какие продукты в отдельный вагон. Полный вагон загрузили, кто похитрее был и по нахальней, тот муку и пшено с собой взяли. Только отъехали, на следующей остановке вагона с продуктами нет. Весь эшелон остался без продуктов. Всю дорогу, мужики-то грамотные, звонят туда-сюда и в правительство. Ответа нет. В Котлас уже прибыли и наконец сообщение, что мол буксы загорелись у этого вагона, поэтому его отцепили... Когда везли нас на переселение нас из вагонов выпускали, позволяли выйти. У них, у конвоиров, был отдельный вагон. Охрана была до самого Котласа. Кормили, припоминаю, наши родители ходили, приносили какой-то там суп. Хлеб давали кирпичами, в деревне хлеб большой был, подовые караваи, килограмма на 1,5, на 2, а тут квадратнинькие. Люков Тихон Самоилович сантиметровиком делил хлеб.
Пузаков М.А. "12 мая 1931 года с Аненского тупика Воронежской области привезли в Котлас. Везли эшелоном при закрытых дверях, охрана была вооружена. Мы брали мешок муки с собой, не выдали. На станциях рабочие бросали хлеб, булки".
Пузакова М.А. "12 мая 1931 года с Аненского тупика Воронежской области привезли в Котлас. Везли эшелоном при закрытых дверях, охрана была вооружена. Мы брали мешок муки с собой, не выдали. На станциях рабочие бросали хлеб, булки".
Чудинова К.П. "Подогнали к дому лошадь посадили нас, детей маленьких, взяли продукты, самое необходимое и повезли на станцию Анна, а станция Анна в 30 км от нас. Дети маленькие сидели на лошади, а кто по старше пешком шли до станции Анна. Погрузили нас в телячий вагон, там ничего не было, ни нар, ничего. Нас до этого предупредили: вещи и продукты берите, вас выселяют на долго на север. Когда в Анне нас стали грузить в телячий вагон, а продукты и вещи, которые мы взяли погрузили во второй вагон. Когда поезд тронулся, то вагон с продуктами и с вещами остался. И мы голодные на всем пути. Благодаря тому, что брат перед отъездом принес пол мешка пшена и большой самовар. И этот самовар нас выручил. Мама всю дорогу варила похлебку и мы выжили. Этот путь был страшный… Вагоны и баржи были переполнены и никаких удобств. А сколько было смертей в дороге, только богу известно".
Еще в деревнях говорили, что кулаков повезут на Соловки. Это страшное слово говорило о конце света. Оттуда уже не возвращаются. Но конечным пунктом железнодорожного переезда для большинства воронежских крестьян стал Котлас. Дальше их ждал буксир, баржи и долгий путь по холодной неизвестной стороне.
Вот тебе, бабушка, и юрьев день, как говаривали селяне об очередном обмане власть имущих, обещали переселить, как при Столыпине, “с живым и мертвым” скарбом. А если нет, то “выдать эквивалент”. На самом же деле отобрали последний кусок хлеба и повезли под штыками полураздетых и стариков, и детей.
За что? Куда? Ответа не было.
Подготовка к приему переселенцев
Но, увы, Троицко-Печорский ЛПХ отказывается их принять, из-за плохого продовольственного обеспечения. “В силу изложенного обстоятельства принять возможным вселить только - 400 семей”.
Весной 1931 года, в то время как первые эшелоны с раскулаченными из Воронежа приближались к границам Коми АО, в деревню Куздибож приехали уполномоченные из Троицко-Печорска: прораб Иванцов, член РИКа Щапов. Это была комиссия по обследованию мест будущих спецпоселков. Они набрали проводников из местных жителей: Бажукова Григория Трофимовича и Пыстина Ивана Ивановича и уже 17 мая, после недолговременного проход и осмотра наиболее удачных мест, составили следующий акт.
“В местности по реке Печоре между деревнями Воздино и Дутово в мае месяце 15-17 числа обследовано” и признано пригодным к размещению место возле ручья Мича-шор, с “колонизационной емкостью 300 семей”.
Так как тогда средний состава семьи рассчитывался в 4 человека, то готовили поселок под 1200 человек. Предполагалось под огород выделить 316 гектаров, под сенокос 847 гектаров, под выгон 350 гектаров, под усадьбу 35,4 гектаров. Тогда же было обследовано место под второй спецпоселок, располагаться который должен был на другом берегу Печоры, напротив Ичет-ди. Там соединялась с Печорой небольшая река Сой-ю, берега у нее, при впадении были весьма неудобные к расселению, болото и кустарники. Но был выбран небольшой пятачок под усадьбу в 200 семей. Назывался будущий поселок “Ичет-Сой-ю”. Самым последним было обследовано место вблизи деревни Подчерье, будущий поселок Горт-ель, пока он носил название спецпоселок “Подчерье”. Иногда его будут называть в документах “Ичет-ель” или “Коя-черн”.
Сразу же были назначены коменданты будущих поселков: В Сой-ю - Турьев, в Ичет-ди - Носков, в Горт-еле - Игнатов.
Прибывавших спецпоселенцев должны были встречать специальные агенты по приемке и временному размещению. В их обязанности входило: прием переселенцев и их семей с поезда, размещение в населенном пункте, организация питания, организация медицинской и другой помощи, сопровождение от места высадки до места расквартирования, отправление к местам постоянного жительства, учет поселенцев.
Питание и обслуживание обеспечивала, в счет государственных кредитов, лесная рабочая кооперация. Должны были быть подготовлены кухни во всех пунктах следования выселяемых. На железнодорожных станциях должны быть построены бараки для временного расквартирования прибывавших до отправки их на места постоянного расквартирования, организованы кухни и медпункты.
По заблаговременному (за три дня) сообщению о прибытии раскулаченных, должен быть подготовлен запас пищи, должно быть известно количество больных и детей до трех лет. Детям по прибытии должны были выдавать молоко по норме пол литра в день. Больные же должны быть оставлены в передаточных пунктах.
Так расписывалось в инструкциях, на самом же деле машина большевистского государства готовилась переработать несколько сот тысяч людей, а издержки при таких масштабах были неизбежны. Хоть и готовилась изуверски тщательно. За все в конечном итоге должны были платить выселяемые - жизнями, здоровьем, трудом. Предполагалось, что все расходы они оплатят из своего будущего заработка, который выдаваться будет не полностью.
Котлас
В Котласе начались столпотворение. Эшелоны приходили без предупреждения, спутав в долгом пути расчетные графики. Всех высаживали на железнодорожное полотно и агенты по переселению не знали, куда им девать тысячи переселяемых семей. Бараков было мало и они уже были переполнены. Апрель для этих районов - это холодные дни и морозные ночи, еще может выпасть снег. Мужчины, женщины, старики и дети сидели у железнодорожного полотна по несколько дней под открытым небом, дожидаясь баржи. Давали полотняные палатки, но их не на всех хватало. Больных не кто и не думал госпитализировать, умирали здесь же. Агенты расселяли, кого могли, по домам местных жителей, но маленький Котлас не мог принять такого количества переселенцев.
Государство взяло в свои руки полное обеспечение и обслуживание колонизаторов, но практически это привело к большому скоплению народа на узловых станциях. Получились, если так можно сказать большие человеческие отстойники, где сразу распространились болезни, грязь, голод и безусловно смерть, порождаемая этими тремя пороками. Нищета сопровождавшая процесс переселения стала во время перевоза переселенцев обыденным делом. Толпы людей меняющие вещи на еду или просто просящие милостыню на всем протяжении железной дороги из Черноземной полосы на Север стала обязательным атрибутом станций и полустанков. А на узловых станциях множество детей и женщин были на стоящим бедствием. Организация переселения была на самом низком уровне и в медицинском плане.
Предполагалось, что все переселенцы должны будут по приезду пройти в течение суток медицинское обследование в Котласе. Увы, этого организовать не удалось. Наконец подали баржи, обыкновенные деревянные, на которых возили товар. Они ни как не были приспособлены к перевозке людей.
Пароход
Буксир “Максим Горький” медленно потянул деревянные баржи, на которых воронежских “кулаков” повезли с начало по реке Двине, потом по Вычегде вверх. Солдат на баржах уже не было, всех переселенцев ОГПУ передало в Котласе агентам по переселению треста “Комилес”. Платить теперь должны были за доставку рабочей силы те леспромхозы, в которые доставляли спецпереселенцев. Агенты назначили старших на баржах. Голодными плыли многие, по тем или иным причинам потерявшие свое продовольствие. Кому-то помогали односельчане, кто-то обменивал свои вещи, а кто-то уже побирался в проплывавших селах.
Калачев С.Н. "Пока везли на баржах не кормили. Сами на баржах варили в самоварах. Суп и кашу, что с собой везли, а если нет ничего, то односельчане помогали или побирались".
Карнюшина Е.И. упомянула, что возле какого-то села к баржам попыталась подойти лодка, на которой было несколько человек и священник, хотели узнать, что за людей везут, но их затянуло под пароход и все погибли.
Иванова Н.П. " …мама говорила, что везли их на баржах. У нее был маленький ребенок. Моя сестра умерла в возрасте 1,5 г. Где похоронена не знаем. Все болели, то ли тифом, толи цингой".
Первые спецпереселенцы, которых провезли по этим же местам год назад, уведенные в глухие районы, не попадались и не о чем пережитом сообщить не могли. Они уже пережили первую, самую страшную зиму, население многих поселков сократилась, чуть ли не в двое. Тем временем почти на каждой остановке к баржам подходили уполномоченные, коменданты этих поселков и звали здоровых и молодых остаться. Представители “Комилеса” не возражали. Они знали, что почти во всех поселках прошел страшный голодный мор. А те, кто еще не умер, находятся в плачевном состоянии. Переселение 1931 года было самым массовым. В распоряжение Комилеса были направлены 8.090 семей (32.305 человек). Наемщики обещали уже построенные дома, налаженную жизнь и снабжение, взамен неизвестности.
Мерзлякова А.С. вспоминает, что сестра отца решила сойти и звала нашу семью с собой, но отец отказался, сказав, что поплывет со всеми до конца. “Больше мы ее никогда не видели”.
Калачев С.Н. "...даже председатели сельсоветов, председатели колхозов выходили: "Давайте к нам, нам рабочие нужны." Некоторые выходили и устраивались. Конвоиров не было, старших я не помню на барже. Люди могли спокойно сойти на берег. Иногда молодежь местная появлялись на остановках, видали, что везут кулаков. А наши ребята 16-18 лет даже в одном месте драку учинили. Где-то под Сыктывкаром. Потом все остатки баржой или двумя довезли до Усть-Кулома, до Помоздина и последняя наша баржа до Вольдина".
Пароходик тащил баржи все дальше и дальше в верх по Вычегде, все реже попадались деревни. Конечным пунктом стала маленькая деревенька Вольдино, от которой тракт напрямую приводил в Троицко-Печорск. Дальше даже сопровождающие не пошли, бежать некуда. Назначили старших из своих, выбирали рослых и авторитетных.
Вольдино
В Вольдино почти у всех переселенцев запасов пищи не осталось, ночевали по распоряжению сельсовета в пустующих домах, но таких было немного, и в зимней половине коми домов, которую местные жители на лето оставляли пустой. Более всего стремились притеснить зажиточных. Крестьянский писатель В. Куньгин оставивший записки о событиях 30-х годов, описывает: “...здесь бывает разного сброду ночлежников много - сельсовет распоряжается домами, посылает ночевать кого попало... Сору, грязи наносили, ужас что такое”. Спецпереселенцы спали вповалку на полу, если этап был слишком большой, то ночевали и под открытым небом. Вольдинцы - вспоминают многие из переселяемых - подавали милостыню, видя наше ужасное положение. Очень многие из переселенных обменивали вещи, взятые из дома, на еду.
С Вольдино, оставив часть нетрудоспособных переселенцев, этап двинулся дальше. Идти надо было более 100 км пешком. Вещи везли на маленьких тележках двуколках, которые мобилизовали вместе с лошадьми у местных жителей. Шли тяжко: холодное северное лето было в диковинку воронежским крестьянам, комарье нещадно грызло, доводя некоторых, особенно детей, до истерики.
Калачев С.Н. "...нас по частным домам расселили. У коми дома в две половины, вот нас в зимней и поселили, по 3-4 семьи. Лишь бы крыша была над головой. Пока везли на баржах не кормили. Сами на баржах варили в самоварах. Суп и кашу, что с собой везли, а если нет ничего, то односельчане помогали или побирались. Побирались в Вольдино, в Троицко-Печорске. Местные неплохо относились, обид не было".
Карнюшина Е.И. вспоминает, что их оставили в д. Вольдино, где они месяц собирали ягоды и обменивали вещи, тем и жили. Потом их то же отправили в Ичет-ди.
Кульченкова М.Е. "До села Вольдино. Там пообитались и нас отправили пешком по Мыелдинской дороге. Кто как мог с детьми малышами, старшими. Шли до Троицка трое суток".
Мамонова Е.И. "Привезли поездом (в телячьих вагонах) в Котлас, посадили на пароход по Вычегде ссадили в Вольдино, разместили к коми хозяевам (очень хорошие, добрые, богатые), меня даже оставляли, у них детей не было. Мне было 12 лет. С Вольдино гнали по дороге, на лошадях мы ехали, отец и мать шли пешком. Поля, Федор, Маня, Петр (им было 16-20 лет) угнали вперед. Их на Троицк, потом в Ичет-ди строить бараки, а потом привезли родителей".
Торлопова И.М. "С начало нас везли в общих товарных вагонах до Котласа, потом на баржах до Усть-Кулома и далее до села Вольдино (около Помоздино). В этом селе мы похоронили бабушку и брата Мишу. В других семьях тоже многие болели и умирали. Потом на семью давали по одной повозке в лошадью и мы медленно, с ночевками в пути, по тракту добрались до с. Троицко-Печорск".
Троицко-Печорск
И вот она Печора, одна из самых великих рек севера. На другом берегу большое село Троицко-Печорск, а на этом уже ждали лодки, на которых переплавили на другой берег.
Для переправки спецпоселенцев в места их постоянного жительства власти активно пользовались методами времен гражданской войны, как то - мобилизация. Крестьяне обязывались со своими лошадьми, телегами, лодками выполнять особые задания для государства по сопровождению и доставлению спецпоселенцев в места их нового жительства.
Село смотрело с испугом на прибывших “преступников”, скоро этапы заключенных станут обыденным явлением. Но пока по старой христианской привычке - жалеть наказанных, коми приняли этап изможденных долгой дорогой воронежских крестьян по доброму. Спать опять расселили кого куда. Здесь же в селе покормили первый раз после Котласа, дали хлеба.
Богданова М.Г. - жившая в Троицко-Печорске в то время вспоминает, что переселенцы спали везде, в коридорах, в зимних комнатах, а то и вовсе во дворе. Их не боялись - они ничего не брали.
Мерзлякова А.С. рассказывает: “Когда пришли в село был большой христианский праздник “Троица”, нам, очень голодным людям, коми подавали охотно. Они готовили шаньги, которые раскладывали на блюдо и густо поливали маслом. Давали каждому”.
Кульченкова М.Е. "В Троицке нас посадили в Пурповской мастерской и нам там дали белого хлеба, всем по булке. Радости было куда девать".
Мамонова Е.И. "В Троицке ходила просила милостыню".
Торлопова И.М. "В Троицко-Печорске нас поселили к местным жителям, они относились к нам с сочувствием и чем могли помогали. С Троицко-Печорска плыли в баржах, а кто и лодками".
16 июня 1931 года президиум Троицко-Печорского РИКа утвердил к заселению “переселенческий поселок “Мич-курья” Куздибож”. Именно так назывался поселок Ичет-ди в первый год своего существования. Чаще всего встречалось название спецпоселок “Куздибож”.
По Печоре в низ
Поскольку была малая вода и пароходы ходить не могли, то собрали местных жителей с лодками и обязали доставить поселенцев вниз по Печоре. В каждую лодку посадили по две семьи, где-то выходило, по 7-8человек.
Калачев С.Н. "С Троицко-Печорска добирались на лодках, у местных забирали, они должны были доставить нас до места. Мы выезжали с Троицко-Печорска в конце октября, отец чем-то понравился комендатуре, как только приехал. Он был такой видный, служил в войсках гусар его величества, в Петрограде. Бравый с усами, грамотный. Его назначили, он встречал идущих с р. Сой-ю, по дороги с Вольдино. Регистрировал, выдавал продукты. Договаривался с транспортом, отправлял в Ичет-ди".
Мерзлякова А.С. вспомнила, что с ними в лодке были Игнатовы, помещики из под Воронежа.
Карнюшина Е.И. сообщила, что их везла какая-то коми женщина, которая всю дорогу плакала, была большая волна и она боялась, что утонет.
Чудинова К.П. "Это была поздняя осень. Счалили 3 лодки вместе, в них посадили несколько семей, помню было много детей, очень холодно, страшно, были большие волны и плыли в низ по реке Печоре. Погода была ужасной: был сильный ветер, дождь со снегом. Вдруг лодки причалили к берегу и маму повели к стогу сена. Через некоторое время все услышали плач ребенка - вот так появился на свет на муки наш младший братик. Прожил он только 10 месяцев. После лодки пристали к деревне Скаляб. В чужое место без средств существования, без самого необходимого остались на зимовку мама с малышом и 14-летней дочерью. Как они могли выжить трудно представить. Весной, первым пароходом все они приплыли к нам в поселок".
Вереница лодок стала сплавляться в низ по течению. Печора по сравнению с Вычегдой показалась и вовсе безлюдной рекой. Поражало отсутствие в деревнях церквей. Говорили, что живут здесь староверы, что они имеют много золота и прячут его, что они не общительны, не дают ни есть ни пить из своей посуды.
Проплыли по левому берегу, мимо большого села Савинобор, с двухэтажной церковью и с двумя высокими лиственницами у входа. Когда на высоком правом берегу показалась деревня с маленькой часовней и погостом, река вдруг разошлась на два рукава. Вплыли в небольшой левый рукав, и стали у высоченного берега, заросшего огромными елями. Сопровождавшие сказали, что жить будете здесь.
Колтавская Е.С. вспоминает, что женщины, ступив на берег и увидев дремучий еловый лес, заголосили, стало страшно, казалось, что жизнь кончилась.
Мерзлякова А.С. помнит, что на берегу были следы людей, стояло какое-то здание, как потом выяснилась пекарня и прямо на земле лежали огромные штабеля мешков с крупой и зерном. Под них потом выстроили склады. “Отец наш срубил несколько жердей и, ободрав кору с березы, сделал шалаш, чтоб хоть как-то укрыться от дождя”.
Торлопова И.М. "Помню когда подъехали на место поселения - густой темный лес, мошка и мокрый берег. Радость встречи с отцом смягчила нашу боль".
Чудинова К.П. "Мы, 7 человек детей, без родителей, старшей сестре было 15 лет, младшей 2 годика (присматривали за нами соседи по лодке). Плыли в неизвестность к отцу, без мамы. Наконец голодные мокрые, промерзшие до костей прибыли на постоянное место жительства.
Высадили нас на необжитый берег р. Печоры, кругом тайга. Встретил нас папа, очень было много пролито слез при встрече".
Очевидцы переселения противоречат друг другу, указывают по разному, на чем их доставили из Троицко-Печорска на место будущего поселка Ичет-ди. Многие говорят о лодках. Но видимо доставляли и на лодках и на баржах. Все зависело от того времени, когда доставляли этап. Те когда доставляли весной и в начале лета или осенью видимо прибывали до места на баржах. В остальное время доставка происходила только на лодках из-за низкой воды или из-за небольшого количества прибывающих. Воспоминания оставили в основном люди прибывшие в поселок уже после начало его строительства - это оставленные в Вольдино женщины с малолетними детьми или оставленные в Троицко-Печорске на обучение отдельные переселенцы с семьями. Основная же партия поселенцев прибыла на баржах прицепленных к пароходу. Который останавливался в местах отведенных по будущие поселки. Одной баржей в один день спецпоселенцы в Трицко-Печорске были собраны на баржи и пошли в низ по течению. На следующий день они пристали к левому берегу Печоры, где сошли переселенцы из Сталинградского района, они основали п. Сой-ю. Потом пароход перетащил баржу на левый берег и всего в трех километрах от Сой-ю высадил переселенцев из Воронежской области, они основали п. Ичет-ди. Дольше всего добирались до места переселенцы из еще каго-то района Поволжья, их высадили только через день пути от Ичет-ди. Здесь пароход отцепил последнюю баржу и пошел в верховья порожняком. Такой же вояж пароходу удалось проделать спустя полтора месяца после первого заселения. 26 июля пароход арендовал Ухтпечлаг, а верней его подразделение Кустпромсоюз. Они доставили поселенцев на место будущего поселка Пиня-из. В каждом поселке переселенцев встречал комендант и стрелки (первая и последняя охрана поселенцев). Все спецпоселки Приуральской Печоры подчинялись четырем спецкомендатурам. Лесоучастки в верховьях Печоры Когильской с/комендатуре №63, Троицко-Печорск и Покча - Мулдинской с/комендатуре №65, спецпоселки и лесоучастки ниже Троицко-Печорска подчинялись Дутовской с/комендатуре №69 и Вельской с/комендатуре №60. (Спецпоселки в Коми Области. Сб. док.)
