Воровка

Школьная эта история произошла так давно, что, кажется, относится к прошлой жизни. Я тогда был молод, холост, горд, беден, но независим, и никак не думал, что со школой и детьми меня свяжут целых два десятилетия. Перечитывая свои давние впечатления об этом случае, отметил, что со временем в нашем восприятии окружающего мира действительно многое меняется. К примеру, имя главной героини сюжета - "Элина" - казавшееся в ту пору незвучным, теперь для меня одно из самых ярких и прекрасных благодаря ярким и прекрасным дамам, кто с этим именем встретился на моем пути. И учеников спустя годы, по-моему, я стал любить больше (с возрастом становишься мягче и сентиментальнее), во всяком случае, привык к ним. Вспоминая свой рассказ в день учителя, понимаю, что в нашей работе много бывает случаев, когда не знаешь, как поступить, как правильно поступить, как поступить, чтобы потом не было горько и стыдно. 

"Настойчиво постучав в двери, в мой кабинет ввели сжавшуюся, испуганную, некрасивую девочку лет девяти-десяти. Словно нашкодивший котёнок, поначалу пытавшийся вырваться, однако сломленный силой и злостью хозяина, трепетала она в руках разгневанных женщин. «Встань перед директором прямо!», - приказной тон учительницы заставил её выступить из угла и бросить ожидающий, затравленный взгляд в мою сторону, опустив тут же глаза. Выцветшая, застиранная кофточка, поблекшая черная юбка, заношенные туфельки, громоздкая аляповатая заколка в волосах выдавали в ней ребёнка, неизбалованного родительским вниманием. 

Вторая из сопровождавших девочку женщин, грузная и крикливая, обвиняла её в краже: «Ты одна туда заходила! Я всё перепроверила. Больше некому. Зачем ты это сделала?».

«Зачем?» – ухмыльнулся я про себя, раздражённый тем, что приходится тратить время на незапланированные и бессмысленные разбирательства. Наружность девочки, её неуклюжие попытки придать безвинное выражение лицу, косящие и не отягощенные интеллектом глаза говорили за себя, и я был убеждён, что она будет молчать. Лёгкая умственная отсталость, олигофрения в степени дебильности, нищета и убожество семьи, отсутствие самооценки, неразбуженная совесть вкупе – диагнозы неблагополучным детям я ставил быстро, и я не любил их.

«Настоящий педагог должен любить детей». Эта избитая фраза всегда рождала во мне протест. Любить детей вообще безотносительно к свойствам каждого из них также невозможно, как взрослых. Скрывать свои симпатии и антипатии – да. Оценивать не личность, а поступки – да. Стремиться быть ровным со всеми – да. А сердцу не прикажешь. И когда я достал папку с материалами на учащихся, узнал, что передо мной Элина Безуглова (почему-то страсть к необычным, вычурным именам часто встречается в пошлой и невежественной среде), третьеклассница, из многодетной и малообеспеченной семьи, поставленной на учёт из-за пьянства отца, то уже торжествовал по поводу свершающегося возмездия. Припомнилась полуграмотная доярка, её мать, которой диктовал текст заявления на предоставление льготного питания детям в группе продленного дня.

Несмотря на железную логику фактов и свидетельств, приводимых грузной дамой, работавшей поваром, что именно Элина, ранее втёршись в доверие и имея доступ в служебные помещения совхозной столовой, проникла в раздевалку и утащила из кармана куртки деньги, девочка упрямо таращилась и непробиваемым молчанием отрицала очевидное. «Не знаю, что делать с ней, к матери идти, к участковому…!» - всплескивала руками повариха, а классная руководительница Вероника Сергеевна поддакивающе кивала. Всё же я попросил повременить и дождаться итогов внутреннего расследования в стенах школы. Добившись желаемого промежуточного результата, грузная дама, обратившись к Элине, высоким голосом угрожающе вскрикнула: «Не отдашь деньги, пойду в милицию!». 

Когда женщины вышли, я занялся дописыванием срочного отчёта и лишь спустя несколько минут вновь посмотрел на девочку. Она успокоилась, как успокаивается вор, осознав, что, во всяком случае, его не будут бить. Лучи набирающего силу весеннего солнца освещали белое лицо с вздорным носиком, пухлыми губами, спадавшей на лоб прядью. Чёрные угольки глаз на сей раз выдержали мой взгляд, и чем-то кольнули.

- Ведь ты взяла деньги, сознайся? – начал я свой привычный допрос. – Присядь, - пригласил на стул жестом, - расскажи, для чего… 
- Понимаешь, как плохо ты поступила?
- Осознаёшь, что подвела школу?
- Знакома с ответственностью за преступления?
- Хочешь прослыть воровкой? 
- Мы создадим комиссию, придётся пригласить твою мать…, - я стал набирать указанный в журнале телефон. 
И тут воровка - карманница разрыдалась: «Не надо маму...».

Известно, девичьи слёзы – что роса. Вытирая рукавами мокрые щёки, Элина поведала, что действительно украла, а потом пошла в магазин и купила двенадцать шоколадных батончиков, точно таких, какие были в новогодних подарках для её класса. Осталась сдача, два рубля. 
- Шоколад остался?
Девочка отрицательно помотала головой. 
- Неужели всё съела? – удивился я. 
- Три батончика съела. Дала Лизе, Мише, Артёму, потом они ещё просили, вечером гуляли, ещё Марине, Наташе и Оле дала…
- Лиза – сестра? Миша с Артёмом – братья? А кто Марина?
- Подружка, учится во втором классе…

Заглянула завуч, поинтересовавшись временем работы комиссии по расследованию ЧП: «Нужно ли пригласить представителя ученического самоуправления?». Я словно слышал молот маленького сердечка: «Нет, не потребуется комиссия».

В глазах девчонки теперь читалась какая-то щенячья благодарность. Она рассказывала о своих многочисленных братьях и сёстрах, как они играют, ухаживают друг за другом, помогают по дому. Я невнимательно слушал, вспомнив, что на днях проверка из управления, отчёты, отчёты. «Жить-то когда?». За окном слышалась капель, солнце здорово пригревало. «Настоящая весна», - и произнёс вслух:
- Хватит, некогда мне. Тебе придётся пойти домой и признаться родителям. Нужно вернуть деньги.

Элина вновь разрыдалась. Её горький плач аккомпанировал свежему сырому воздуху, врывавшемуся в приоткрытую форточку. 
- Да, это непросто. Поверь, однако, это лучше, если они узнают о проступке от пострадавшей женщины. 
- Если она расскажет, я больше никогда не пойду домой. И в школу никогда не приду, - прерывистыми всхлипами проговорила Элина. 
- Почему?
- Мама думает, что я хорошая…
- Ты любишь её?
- Очень…, - прозвучало искренней доверительной ноткой под шум растревоженных приходящим теплом птиц. 
- За что?
Элина непонимающе уставилась на меня.
- За что ты её любишь? Маму. Если она шоколадку тебе не купила? 
- Она меня любит. Всех нас… У нас денег нет. Она добрая. 
- А папу любишь?
Элина неопределённо пожала плечами, и, растирая слёзы, выдавила из себя:
- Он бьёт маму. 
- И тебя побьёт, когда узнает про шоколадки? 
Она утвердительно покивала:
- Он всегда пьяный… 

«Интересно, - подумал я, - если бы у меня были дети, была бы дочь, любил бы я вот такую, например, неряшливую оборвашку, нескладную, некрасивую, неумную? И любила бы она меня вот так, как Элина свою непутёвую мать?». 
- А что тогда делать? – посмотрел я в её глупые, смешные глазёнки. – И не говорить, и не отдавать? Так не получится! Что делать?
Элина молчала. 
- Ладно, - накинул ветровку, - одевайся, пойдём!

За прошедший день весна отвоевала многое: снег посерел и осел, затвердев льдистой корочкой, асфальт кое-где оттаял, тропки стали рыхлыми. Мы шли по направлению к столовой, ни ясной цели визита, ни чёткого плана действий у меня не было. 
Когда подошли к входу, я достал из внутреннего кармана единственную купюру и протянул Элине: «Скажешь, что не успела потратить». 
Она взяла деньги и недоуменно молчала. 
- Иди. Считай, что те шоколадки я тебе подарил, - и пошутил неуклюже, - скоро же 12 апреля – день космонавтики.

Элина оставалась серьёзной. Открывая дверь, она обернулась. На сей раз личико девочки показалось мне вполне миловидным..."

Оригинал