Я не был с ним знаком лично, сейчас уже и не познакомлюсь никогда. Жалко, когда уходит мыслящий, пытливый человек.
Какая ни будь скотина, озабоченная добыванием денег, где украсть, где купить-продать, нисколько не жалко, а его жалко. Город, потерял ещё одного, наверное, самого крупного после Анатолия Тинского, исследователя вятской старины, чудных вятских нравов, берущих начало в тёмных закоулках нашего прошлого.
Хоть он и производил впечатление человека добродушного, но вряд ли был таким. Я сужу о нём по колким, иногда очень злым комментариям на семёрках, по выбору постов, которые он одно время вагонами делился на этих же семёрках. Многое мне не нравилось, но в основном его посыле мы совпадали – он исключительно отрицательно относился к действующей власти, к поганой русской плутократии 21-го века, к этому невзрачному лысенькому человечку, который уверенной, большевистской поступью увлекает Россию к её неотвратимому распаду.
Моё любимое слово – страсть. Александр Львович был человеком страстей, глубоких, не мелочных, страстей, которые имея основой труд, а не похоть, как ничто другое приближают человека к счастью.
Сегодня похоронят ещё одного великого вятского гражданина. До него был футбольный тренер Владимир Олин в мае, сегодня – Александр Рашковский. Земля пухом!
С времен небритых праотцов
В России любят мертвецов,
Склоняясь над святостью могил,
Мы прославляем тех, кто был.
К тому идем мы на поклон,
Кто нашей злобой умерщвлен.
Среди кладбищенских берез,
Припухший вытирая нос,
Мы сыплем похвалой цитат
Тому, кто нами же распят.
…
Не интересен нам, кто жив,
Молчит с похмелья, значит лжив,
Горланит спьяну, где мораль?
Ты куда надо отфискаль,
Закроют дебоширу рот,
И поделом, не лезь вперед!
…
А если парень правда крут,
Что даже вши его не жрут,
От водки он воротит нос,
Ты сочини о нем донос.
Вдыхая ладана дымы,
Не зарекайся от тюрьмы.
…
А, впрочем, есть у нас народ,
Те, кого Запад признает,
Мы на руках их, метод прост,
Вкруг алтаря и на погост.
Живем мы в мире непростом,
Любовь оставив на потом.
Идут обшарпанные дни,
Отвсюду слышится – «Распни!»,
Доносит ветер за версту
Громоподобное – «Ату!».
…
Опять сломали чью то стать,
Знать, скоро будем почитать.
Его дождались одного,
Нам будет прославлять кого.
Завыла вдруг истошно мать…
Убили? Начинай рыдать.
Он первым за счёт своего кооператива при бардаке горбачёвщины издавал мою первую большую книгу "Реликтовый сад", прочитав рукопись и поулыбавшись в ответ со словами: "нужная литература". В Москве книга была набрана, напечатана в пробном, одном экземпляре. Я привёз её и счёт на оплату. На другой день грянул дефолт, деньги - в пыль. "Не могу теперь оплатить", с тоской сказал Александр Львович. Вместе мы переживали жуткое, очередное "мордой об стол" со стороны власти. Книга по тому набору вышла в 1994 году, в другом издательстве. Но я ему часто говорил: "Львович, все мои издания начинались с тебя, спасибо за ту, самую первую книгу." Будет навсегда отмечено в истории современной художественной литературы. Навсегда.
Львович, друг мой массу лет, всегда отмечал со мной выход каждой моей новой книги. Улыбками отмечал. И долгими разговорами о писателях, о смыслах литературного творчества.
Не заменим никем. С его знаниями, точнейшими статьями. Потеря для всей литературной России, вчера из Москвы пришли соболезнования, из Союза российских писателей. Публиковался Александр Рашковский в России, Израиле, США, Канаде, и, как свободный умом человек - в любой стране мира по личному выбору. Земля ему пухом не станет, а вот литературное бессмертие - да, ибо умное, точно написанное нужно новым поколениям всегда.
Жаль, что никто из власть предержащих не высказался. Или я что-то упустил?
Валерий, видимо, власти мы, писатели, безразличны.
Смотрим по факту.
Слов соболезнования от них нет, как видите.
И так лучше, чем когда над нами стояли обком КПСС, ЦК КПСС и их решения в области литературы, обязательные к исполнению. Поэтому очень многое, исполненное по их постановлениям, булькнуло и исчезло, и от советской литературы осталось совсем немногое, читаемое не по принуждению.
В советское время, если бы я вздумал публиковаться и, вдруг, случайно у меня бы получилось, я бы сидел в тюрьме. Там очень своеобразно власть относилась к литературе.
Любимые стихи Львовича...
Давид Самойлов
Давай поедем в город...
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.
Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.
Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.
И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.
И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный,-
Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних...
О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,
И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...
Последний делом Львовича стало – пришёл в любимую Герценку искать нужные книги. Рухнул без сознания.
Стоял до последнего, как на Бородино.
Неповторимый перестал присутствовать в Мире.
Хороший был человек
Замечательный был человек. Вечная память, пусть земля будет пухом.
Жаль, что уже не прочитать его интересные заметки из жизни старой Вятки на этом сайте