189. Достоверное рождает не только практика, но наше блуждание, наше не попадание, наше не практичное, потому что наше непопадание настолько не практично, что это можно назвать вечной ошибкой, которая по сути и есть сама случившаяся достоверность. По сути практика и есть непрерывная воля ошибки, непрерывная воля прощения за ошибки. Когда ошибка не граница, а благоволение к носителю ошибки.
190. Ошибки сложившиеся в систему, окружающую нас и превращающиеся в контекст. Зайдите в любую художественную галерею и только на мгновение возьмите все разговоры и письма, которые авторы этих работы писали друзьям и близким людям обличенным доверием художника. И вдруг вы понимаете что перед вами неудачи, одни неудачи, одни ошибки, которые мы потом объявили шедеврами. И выткал их шедеврами контекст, сложившийся в как полотно то ли достоверного то ли ошибки. Возьмите иконы и картины, в их классическом стиле. И мы вдруг ощущаем, что и там и там одна большая контекстная ошибка, которая и творит неповторимость этих произведений, такого типа произведений.
191. Оправдано? Да, оправдано! Но к достоверному оно имеет отношение только в связи с нашим блужданием. Та что же становится мерилом достоверного? То что оправдано? То что набрало большую часть побед перед лицом поражений? Или контекст в одном случае оказался более живым, чем мертвым? Или мерилом достоверного может быть еле слышимый перезвон будущего, который и 99% не разглядят здесь и сейчас, а 1% процент лишь в снах своих что-то заподозрит по поводу достоверного и то на мгновение, которое может случится через несколько столетий после произошедшего. Т.е. произошло сейчас, а случится может потом, долго потом. Уже даже и никто не помнит почему. Остаются догадки и сам факт встречи с потребностью в этом.
192. Но ведь это может оказаться тоже всего навсего договоренностью и компромиссом. Моя неуверенность в момент рождения достоверного и в момента, когда достоверное случилось может не изменится только в одном случае, в случае "неуверенности". Но неуверенность - это мое отношение к договоренности, но ни как не мое отношение к достоверному. Здесь очень сложно. Это как суеверие, которое стоит над договоренностью и к которому еще пока никто не привык. Т.е. это еще не вера, а вера в суе. Что-то мелькающее в повседневности, но не подающее мне знаков о бытовом, а подающее мне знаки о вечном. Одним словом "суеверие". И тут главное не свалится, тут главное подчинится суеверию, очертить границу будущее веры для блуждающего. Очень все субъективно, но пока другого не сотворили. Все так. Едва ощутимая "способность знать", знать себя самого, знать человека в себе самом. Т.е. блуждание где-то есть, но вот в поле себя самого с блужданием случается перерыв, как будто струну какую-то задел. Но что бы струна случилось, надо что бы блуждание все же было смыслом и сутью меня самого. Гулянье внутри само себя. В пределах возможного для себя самого.
193. Это всего навсего достаточно и недостаточное основание для контекстной полноты - языковая игра, если хотите. А язык как граница переживания здесь и сейчас, мысли здесь и сейчас, передачи случившегося здесь и сейчас. И неправильное - это игра и правильное это игра. Или неправильное - это как бы шаг за пределы комнаты в которой играют, которая наполнена духом другой игры, духом отличным от меня самого. Это такой вызов, это такая решимость. Играю лишь тогда, когда бросаю им вызов опасаясь толерантности, опасаясь так и быть незамеченным духом игры. Мы замечаем или не замечаем. Мы принимаем вызов и тем и другим. Тут как бы встречаются два кошмара: кошмар замеченности и кошмар не замеченности.
194. Кошмар в том, что бы отказаться выйти из своей игры из своего языка, отказ замечать игру другого, других. Получается, что и в том и в другом случае возникает ошибка, которая как граница начала, так и граница конца. Ошибка, то что само по себе связано и с началом и концом и с тем, что рождает и с тем, что умирает. Молчание может быть позволит ошибке случится? Едва ли!
