Тюремные зарисовки. Ира

В небольшой лагерной церкви, где служил послушником, проводил я большую часть времени: там же читал  книги, размышлял о суете сует, пил чай с сухариками и помогал разным людям разобраться в юридических тонкостях их запутанных дел по мере знаний и возможностей. Вся эта маленькая жизнь протекала в дальнем углу церкви, у небольшого столика из слегка переделанной тумбочки.. Батюшка, Благочинный,[1] был сильно загружен служением окрест и посему посещал нас не чаще двух-трех раз в год, чтобы покрестить желающих и причастить прихожан нашей церкви. Церковные заботы лежали на мне и на моем помощнике - послушнике Максиме. Так и жили.

 И вот одним капризным сирым днем, мало отличающимся от вереницы остальных, предстал передо мной молодой, коренастый, низкого роста парень, с испуганным выражением лица. Весь его вид говорил, что приход сюда дался ему с трудом. Потоптался у порога, вытащил из-за пазухи телогрейки какие-то бумаги, сложенные пополам и завернутые в полиэтилен, молча протянул мне.

Присели, разложили замызганные бумаги. Я внимательно читал приговор, периодически задавая вопросы. Картина вырисовывалась следующая: осужден в возрасте девятнадцати лет, четыре из которых уже отсидел; инвалид детства по психиатрии; место преступления - Сузунский район Новосибирской области; ранее не судим; осужден за убийство с изнасилованием на срок семнадцать лет и шесть месяцев, при этом, следственные мероприятия не подтвердили наличие спермы на теле жертвы. Как ни странно, но имя и фамилия убитой мне были очень хорошо известны. В голове завертелись вопросы и сомнения: может не она? А если она, то что делала в области, если живет в Новосибирске?... По мере получения ответов, мои сомнения рассеялись: да, это была Ира.

А познакомились мы, когда я, молодой и дерзкий, приехав из Питера в Новосибирск для великих свершений, организовал свой бизнес и искал съемную квартиру на определенный срок, пока не приобрету собственную. Кто-то из появившихся знакомцев дал номер телефона и сказал:

• Позвони. У нее есть пустующая квартира. Поговори, может сдаст на время.

Я позвонил. Договорились о встрече на следующий вечер. В квартире ее мамы - дамы волевой, державшей в ежевых рукавицах обеих своих дочерей - женщин уже далеко не бальзаковского возраста, витал дух повиновения и безропотности. Ира пригласила пройти на кухню, где мы присели к столу, перекинулись парой фраз о том, кто и откуда. Почти сразу на кухню зашла ее мать, внимательно осмотрела меня, словно витрину с сомнительным товаром. Поздоровались. Ира коротко изложила цель моего визита:

• Это Леонид, он хочет снять мою квартиру, - и как-то виновато добавила - Ты не против, мама?

Битый час мне пришлось подробно отвечать на интересующие мать-повелительницу вопросы и, наконец, ее согласие снизошло как манны небесной благодать. На радостях я умчался заселяться, а Ира с сыном Вадиком осталась жить с мамой у мамы.

Шло время. С оплатой за аренду помещения у нас все было в полном ажуре, пересекаться в свободное время на дружественной ноге не приходилось, поэтому звонок раньше условленного времени меня немного насторожил.

• Что случилось? - спросил я без обиняков. - За аренду еще рано платить.
• Меня сократили. Может возьмешь к себе на работу? - выдавила Ира. Выглядела она уставшей и подавленной, поэтому и не стал усугублять ситуацию отказом. Ответил уклончиво, что-то вроде «подумаю, что можно сделать».

В начале девяностых производство скрипело и стратегически, и экономически. Сидели без заказов. Ира работала в каком-то конструкторском бюро инженером и, естественно, как «серые воротнички»[2] в первую очередь попали под увольнение. Не мне бы разгребать авгиевы конюшни чужой судьбы, да под пионерским салютом социалистической закваски как-то  неудобно было отказывать, да и за квартиру она брала недорого. Неужто погибать бабе с дитем на задворках крупных надежд и радужных перемен?!

• Думай, буржуй! Создавай рабочее место, и да не оскудеет рука дающего! - решительно сказал я себе и придумал, что по офису ходит толпа вечно голодных мужиков. Предложил ей место буфетчицы, на что она не раздумывая согласилась и даже какое-то время работала вполне сносно. А вот о ее стряпне песню сложить было трудновато. Мягко говоря, готовила Ира посредственно. Позже, не отходя от прилавка, прямо на работе начала закладывать за воротник, отчего он довольно быстро приобрел бурый оттенок. Девка скатывалась в известном направлении. Злоупотребляя моей зависимостью от жилья, приворовывала. Терпение лопнуло, когда хмельная, да что хмельная - «никакая», еле держащаяся на ногах экс-инженер-буфетчица Ира, прихватив с собой четыре банки кофе и кое-что по мелочи, растянулась в дверях офиса... Мы распрощались в тот же день. А в принципе, она была незлобным созданием рук Божьих, никогда не имевшим своего собственного мнения и неспособным справиться с душевным бунтом…

Спустя какое-то время я переехал в собственную квартиру, наивно полагая, что это конец одного из многочисленных жизненных эпизодов. Слышал, что Ира работает кондуктором в автобусном парке и живет с водителем, оставив сына на попечение строгой бабушки…

Парень сидел напротив, понурив голову, а я смотрел на него и мысленно повторял: «Нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного»... Я знал, что все равно буду ему помогать, но мне нужно было время, чтобы принять это. По сути,  они даже были чем-то похожи с Ирой: такие же оба безвольные - успокаивал я себя...

Заехав в тюрьму, не зная ни ее нравов, ни обычаев, да еще по такой грязной статье, его сразу опустили. Теперь он принадлежал к касте «обиженных» - грязная, неблагодарная работа и секс услуги... Временем позже, встретив его на проверке, подошел я к нему, поздоровался за руку, спросил, почему он не приходит в церковь. Он пробормотал что-то невнятное... Буквально сразу же подошел один из его отряда:

• Зачем ты с ним здороваешься? Он же «пробитый», а тебя здесь уважают! - громко сказал он.
• Ну, я же его не поцеловал, - отшутился я.

Через пару дней парень все-таки зашел ко мне церковь и я отдал ему подготовленные листки, в которых, возможно, был шанс к сокращению срока и спасения от тех бесконечно долгих, уничтожающих тело и душевные силы испытаний.

• Бери  жалобу, переписывай своим почерком, расписывайся и неси в спецчасть, - сухо сказал я, показав, что чем мог - помог.

На глазах у бедного мытаря наворачивались слезы. Ах, ты, ёшкин кот! Да он не умеет писать!.. В голове замелькали эпизоды уголовного дела и события как-то вдруг приобрели иной - очеловеченный, что ли, силуэт событий: Х и Y сначала познакомились, тяпнули самогонки, вышли в поле погулять. Хмель и чувство слияния с природой пробудили инстинкт, за которым последовала неудачная попытка первого в жизни секса... Насмешки с ее стороны вылились в агрессию - бил жарко, от обиды и бессилия, а когда пригрозила сообщить в милицию - испугался. Сработал дикий закон самосохранения, и он тупо добил пересмешницу… Редко кто прощает свидетелей личного позора, но действуют все по-разному, что от мозгов зависит напрямую, да и от многого другого... Затем был ленивый государственный адвокат, «добрый» следователь, «гуманный» суд и... семнадцать лет и шесть месяцев унижений, сексуального насилия и рабства как расплата за физическую несостоятельность, особенность психики и спровоцированное убийство.

На следующий день, подготовив чистовой вариант надзорной жалобы, помог ему поставить подпись, написав его фамилию на листке бумаги, чтобы он мог перерисовать его в жалобе.

• Ну, вот. Теперь неси в спецчасть, - сказал я.

Пришел он через неделю. Стоял передо мной и протягивал два стограммовых пакета гранулированного чая - благодарил за работу. В тюрьме свои тарифы, что уж там!

Не надо, тебе нужней. Пойдем лучше поставим свечку и помолимся за упокой рабы божьей Ирины.

• Я не знаю молитв, - растерялся он, но предложение ему понравилось.
• Не страшно, - сказал я. - Можно и своими словами.

Подведя его к кануну (столик в православном храме для заупокойных свеч), помог ему зажечь свечу от лампадки. Парень встал на колени и закрыл глаза. Я тихонько отошел в свой уголок и сел за стол. Не знаю, молился он или просто стоял на коленях. Минут через десять встал и тихо вышел. Как сложилась в дальнейшем его судьба и смог ли я ему помочь - не знаю, но срок ему скостили прилично.

Вскоре обнаружилось, что здоровье мое изрядно шалит и, как следствие, потеря сознания прямо на проверке. Меня вывезли на больничную зону, откуда я уже назад не вернулся, но лагерную церквушку иногда благоговейно вспоминаю.

Перед самым  отъездом из Новосибирска я позвонил Ириной маме. Она сразу узнала меня. Рассказала, что умерла старшая дочь, потом убили Ирочку, которую незадолго до трагических событий отправили работать в ведомственный пионерлагерь от автопарка. Я сказал, что видел убийцу ее дочери, и он сильно сожалеет о случившемся, но ее это уже не волновало.

• Ты же помнишь Вадика, Ириного сына и моего внука?
• Да, - ответил я. В прошлом году его призвали в армию. За день до призыва пошел он с друзьями отмечать. И утонул. Я осталась совсем одна, даже не знаю для чего мне жить. Жизнь потеряла смысл.
• Крепитесь, - ответил я.

Жизнь странная штука. Человек взял ответственность за жизнь других людей, жестко вел их по жизни, принимал за них ключевые решения, в итоге потеряв всех. Может быть, если бы им дали свободу выбора, их жизнь пошла бы по другому руслу... Как знать. Как знать…