Франкфуртштейн. Культура и власть

Боже, помоги, сильный,
Боже, помоги, правый,
Пастырям своим ссыльным,
Алчущим твоей правды.

Александр Городницкий

Один из ведущих русскоязычных интеллектуалов нашего времени как-то сказал: «Без культур нет мультур». Мысль эта хоть и не новая, но крайне меткая и точная. Роль культуры в становлении человеческих общностей, в том числе и политических, отмечали Тойнби и Хантингтон, а немецкий ученый и политик Рудольф Вирхов в 1873 году ввёл термин культурная война, «Kulturkampf». Нам этот термин известен благодаря «железному канцлеру» Отто фон Бисмарку, который эту самую культурную войну вел с католической церковью, мешающей, по его мнению, германскому единству. Бисмарк был мудрым политиком. Не в политиках он видел своих главных соперников и был прав. Современники, к сожалению, не оценили. Но сейчас Бисмаркова правота раскрывается по полной. Именно культура и культурные коды задают те «мультуры» общественной жизни, которые мы имеем.

Взгляните на нынешнюю полемику в странах Запада, да и в России тоже. На полемику прежде всего политическую и экономическую. Она уже давно вышла за сферы политики и экономики, стала всеобъемлющей. Если раньше партии и идеологии противостояли друг другу по сферам больше политическим, то сейчас они сталкиваются на поле, так сказать, нейтральном. Обсуждаться могла экономическая система, способы управления. Но никто не пытался пересмотреть, например, вопрос о полезности семьи. Сейчас же предметом спора выступают и базовые структуры нашего общества. Их очевидность яростно разоблачается вот уже восемьдесят лет. Гендер это социальный конструкт, все люди одинаковы, важна не форма, но содержание, ну и такое прочее.

Настало время тотальной полемики, полемики всеобъемлющей, где политика вторгается во все сферы жизни общества. Демократическое государство, несмотря на сменяемость власти и разделение ветвей в оной, стало вполне себе тоталитарным.

Изменилось само понятие политики. То ли она всё захватила, политизировав все слои общества, то ли наоборот полностью растворилась в нём, тем самым деполитизировав их. Единого мнения на этот счёт нет. Для нас важно не это, а то, что рядом с политической властью появилась новая, куда более всеобъемлющая и фундаментальная. Культурная власть.

В нашем мире, мире социальных сетей и блог-площадок, где высказаться может каждый, нейтральности не стало. Молчать – значит отдавать власть тем, кто говорит. И занятая нами политическая позиция, религиозная принадлежность или следование какой-либо философской доктрине начинает находить своё отражение в любой нашей деловой и социальной активности.

Особенно хорошо это поняли и уловили марксисты, создав собственное понятие культуры, предельно точное. Культура – это идеологическая надстройка, зависящая от экономической структуры общества. Её задача – формировать сознание в соответствии с действующей идеологией. Меняется экономическая модель, меняется и надстройка, всё просто.

Неомарксисты переосмыслили это утверждение, перевернув порядок причин и следствий. Для них идеология имела обратную связь с хозяйственной стороной человеческого бытия. Воздействуя на культуру, на доминирующие в обществе идеи, можно влиять на сферы политические и экономические, до чего первым дошёл итальянский коммунист Антонио Грамши, которого называли основным теоретиком «культурной власти», а воплотить попытался Мао Цзэдун в ходе своей «культурной революции» воспитывая новое поколение коммунистов. В Советском Союзе Грамши не любили и не ценили, а тем временем на Западе он считается одной из самых знаковых фигур левого движения, играющих в нём решающую роль. Признают это даже православные публицисты, такие как Егор Холмогоров.

А как (и главное что) у Грамши получилось, сейчас попробуем разобраться. В двадцатых годах прошлого века дела у итальянского коммунистического движения шли неважно. Да что там неважно, оно потерпело полное поражение, проиграв фашистам в борьбе за умы пролетариата и, что самое главное, интеллектуалов. А Грамши, как один из его самых видных деятелей, отправился в одиночную камеру. Там у него было достаточно времени, чтобы подумать о своём (и чужом, в частности, ленинском) поведении. В книге «Тюремные тетради» он анализирует опыт итальянского коммунистического движения и устанавливает логику своих неудач. Выводы однозначные: сознание людей отстаёт. Классовая сознательность для современного ему пролетария лишь пустой звук, а своё повиновение власть имущим они считают абсолютно естественным. Грамши приходит к выводу, что есть два состояния, противоположные друг другу: гражданское общество и общество политическое.

Термин «гражданское общество» в оборот пустил Гегель, но Грамши дал ему собственное толкование. Для него это совокупность сфер, культурной, интеллектуальной, религиозной, моральной. Именно через них, по мнению идеолога «новых левых», и происходит политическое администрирование в развитых обществах. А сведение государства лишь к политическому аппарату – огромная ошибка коммунистов. С помощью обозначенных выше сфер государство имплементирует свою идеологию в обществе, она становится нормой, общепринятой для большинства его членов. Это Грамши называл «организованным согласием». В дальнейшем неомарксисты отталкивались именно от этой идеи, например, Луи Альтюссер, французский философ-неомарксист, говорил о «репрессивном» и «идеологическом» аппарате государства, которые работают in parallela.

Именно отсюда и пошло коренное расхождение «новых левых» с ортодоксальным марксизмом, ибо Маркс сводит гражданское общество к противоречию между пролетариатом и буржуазией. Грамши, пусть и не акцентируя на этом внимания, говорит о тесной взаимосвязи идеологии и нравов, ментальной структуры общества. Общественный консенсус, явно или неявно, опирается на философию, религию, на все интеллектуальные виды деятельности.

В демократиях модерна ввиду диффузности политической власти именно дух времени приобретает решающую роль. Поэтому в Европе двадцатых восторжествовали ультраправые, а не ультралевые. Не смогли коммунисты уловить дух эпохи и загнать его под себя, не оценили, не учли при разработке своих стратегий. Во многом из-за ленинского успеха семнадцатого года, достигнутого, однако, вооружённым путём. Да и после полугода Временного правительства какой-то господствующей в обществе идеологии не оказалось.

Поэтому Грамши взялся за разработку новой концепции. По его мнению, социализма можно добиться не путём путча, а путём преобразования всей доминирующей общественной парадигмы. Культуре же здесь отведена роль командной высоты, с которой корректируются ценности и идеи. Такой подход может показаться эволюционным, но это ни что иное как «ползучая революция» с медленной переделкой сознания. Революция, чьё влияние мы сполна видим сейчас, просто оглядевшись по сторонам.

Социальная группа может и даже должна стать ведущей задолго до того, как она завоюет правительственную власть: это одно из главных условий самого завоевания власти

У интеллектуалов в этой борьбе ведущая роль. Они miles de cultura, солдаты на передовой его революции. Именно они должны донести до пролетариата весь ужас его нынешнего положения и сообщить, как это положение исправить. Интеллектуальное доминирование левых публицистов должно, таким образом, заменить и превзойти диктатуру пролетариата.

Пользуется Грамши не только правильным, эльфийским, но и орочьим оружием. Он сделал правильные выводы из успехов фашистских и парафашистских движений в Восточной и Центральной Европе. Поэтому для социалистической агитации счел наиболее важным переворот ценностей, ведь именно к природному консерватизму масс апеллировали фашисты. Социализм должно продвигать не только со страниц листовок и прокламаций, но и через искусство: песни, театр, стихи, создание новых, социалистических, героев. Для построения левой культурной власти необходимо учитывать и национальные менталитеты: чехам, например, говорить о богатой социалистической традиции в виде гуситов и Табора, а итальянцам – про «друга бедных» Джузеппе Гарибальди.

Прекрасно понимал Грамши и то, что первые постфашистские годы в Италии не станут социалистическими, доминировать в политике будут либералы. Демократический период он планировал использовать, либеральный плюрализм – это отличная возможность для левой агитации. Не нужно сметать либеральное правительство, наоборот, нужно полностью использовать открывшееся окно возможностей для культурной инфильтрации в среду прежде всего интеллигентов. Постепенное нарастание массы левых публицистов, журналистов и деятелей искусства либо маргинализирует, либо ассимилирует остальных, традиционных интеллектуалов, начиная с ультраправых и заканчивая ортодоксальными марксистами.

Грамши не пророк, но удачно напророчил. Как уже было сказано выше, роль интеллектуалов в социальной ткани нашего общества велика как никогда. И дело не только в значимости масс-медиа, а еще и в приверженности политических лидеров мнению различного рода экспертов, находящихся в их окружении. Добавьте к этому приверженность пропаганде и различного рода провокативным вбросам в медийном поле, украсьте льдом и долькой лимона. Коктейль готов.

Свою роль сыграло и широкое распространение идеи плюрализма в Европе. Либерализму приходилось либо терпеть инфильтрацию умов своих граждан далеко не либеральными идеями или поступаться собственными принципами. Предпочитали терпеть, конечно. Да и сложно её запретить, инфильтрацию. Можно запретить аборты или разрешить их, но побороть общественную дискуссию о них куда сложнее. И именно в общественной дискуссии интеллигенция сполна выполняет роль, возложенную на неё Грамши. Это порочный круг, порочный круг медленного и отложенного самоубийства либерального общества. Чем плюральнее порядок, тем быстрее плюрализм будет исчезать. Создаётся очень много демаркационных линий и всё меньше и меньше становится вещей, в которых подавляющее большинство членов общества окажутся единодушными.

Культурная власть ниспровергает принцип идеологического большинства. Потому что она и только она создаёт это самое идеологическое большинство, соблазняя его миражами модных течений и идеологий.

Оригинал