Одиссея талантливого художника-самоучки
Судьба Николая Матвеевича Абрамова
В своей работе о Григории Тимофеевиче Чеснокове я уже писал, немного, о его друге художнике-инкрустаторе Николае Матвеевиче Абрамове. Биография Абрамова, которую я тоже обнаружил в архивном фонде Василия Георгиевича Пленкова, оказалась просто фантастически интересной.
Из автобиографии Николая Матвеевича Абрамова от17 декабря 1948 года:
«Родился я 6 мая 1900 года в селе Красногорье Гвоздевской волости Котельнического уезда Вятской губернии.
Отец, Матвей Михайлович Абрамов был ветеринарным фельдшером.
Мать, Мария Ильинична, вела домашнее хозяйство.
Я был старшим из детей, а всего их было двенадцать.
Существовала семья на получаемое отцом жалование, кажется 21 или 22 рубля с копейками в месяц. Отсюда совершенно очевидна наша постоянная нужда.
Себя я помнил с трехлетнего возраста, когда отец служил фельдшером в селе Сорвижи.
Затем отца призвали на русско-японскую войну, и мы были вынуждены уехать из села Сорвижи. К тому времени нас, детей, было уже трое.
Меня мама сдала на попечение ее матери, моей бабушки, а сама ютилась в жутком углу, предоставленном ей старшим братом отца, достаточно богатым торговцем. Мой дядя ненавидел отца за отказ по пути торговли, и быть ему помощником. Отец выбрал себе путь скромного и самостоятельного труженика, за что и был нелюбим в семье дяди, а, следовательно, были нелюбимы и мы.
Мама за время русско-японской войны претерпела столько горя и пролила столько слез, что вряд ли иному человеку придется пережить за всю жизнь. Будучи в то время несколько раз у мамы, я был свидетелем страшных сцен издевательств и унижений ее, которые навсегда остались в моей памяти, как кошмарное видение.
По возвращение с войны, отец был назначен ветеринарным фельдшером Пишнурского участка Котельнического уезда. Там, в селе Пишнур, я окончил начальное земское училище. Я до сих пор вспоминаю с особым благоговением мою учительницу Марию Ильиничну Золотухину, которая потом уехала в Яранск, где долго жила и работала.
Как помню себя, я всегда много рисовал и чаше всего лошадей и зимние пейзажи, в которых всегда находили себе место русские елочки, стог сена и домик. Признаюсь, что и до сих пор меня влекут к себе больше всего именно зимние пейзажи с елками.
По окончанию школы, когда наша семья была уже очень большая, отец, будучи человеком передовых взглядов, решил, во что бы то ни стало, дать образование хотя бы одному из своих детей. Эта честь выпала на мою долю.
Отец, видя мои наклонности, хотел поместить меня в Казанское художественное училище, но это требовало гораздо больше средств, чем в Котельническую гимназию, а средств-то и не было. И я стал гимназистом.
Когда я был еще во втором классе гимназии, мои рисунки уже отправляли на ученические выставки Казанского учебного округа.
К моему величайшему сожалению, я не оправдал надежд отца. Будучи предоставленным самому себе, я учился из рук вон плохо и был примерным только по рисованию и пению.
В результате, во втором классе я был оставлен на второй год, а затем, за неуспеваемость, и совсем изгнан из гимназии. Отчаянию моих родителей не было границ, а я вернулся в село.
В довершении этой беды, началась русско-германская война 1914 года. Мне было тогда 14 лет. Отца забрали в армию и мы, в числе уже девяти человек детей, остались совсем ни с чем.
Я поступил переписчиком в Пишнурское волостное правление на жалование 1 рубль 50 копеек в месяц. Такая сумма не могла удовлетворить семью и я уехал искать заработка в город Котельнич.
Вот когда я начал познавать жизнь со всеми ее перипетиями.
Поступил переписчиком в городскую управу в Котельническую городскую управу. Проработав том короткое время, я был обвинен в краже скольки-то фунтов сахара, предназначенного для утреннего чая служащих управы. Хотя я в том и не был повинен, но поскольку из малолетних служащих я был один, то меня легче всего было обвинить и с клеймом вора выкинуть на улицу.
Вскоре я поступил, по случайной протекции, на службу к лесничему на должность (представьте себе!) культурного надзирателя, то есть специалистом по культурам лесных массивов. Не имея понятия в культурах леса, я, фактически, выполнял работу переписчика, рассыльного и мальчика в личном услужении у лесничего. Жалование мне было положено по штату – 30 рублей в месяц. Такого счастья мне даже во сне не могло присниться. Но длилось это недолго. Приехал ревизор и предложил уволить меня за несоответствие, что было немедленно и сделано.
Я долго скитался без дела и, наконец, был принят делопроизводителем к судебному следователю (к сожалению, забыл его имя и фамилию). Он как-то сразу полюбил меня из сострадания у моему положению. Платил он мне 15 рублей в месяц.
Почти все заработанные деньги я отсылал матери, сообщая ей, что сам живу прекрасно. На самом же деле я голодал и жил просто ужасно.
Я снимал маленькую грязную комнатку на окраине города у одной бедной женщины за ничтожную плату. Голодал постоянно. Не ел по 2-3 дня.
Как-то ночью, выйдя на кухню, я увидел на полке два каравая хлеба. Голод мой был так велик, что я не нашел в себе воли сдержать себя. Предприняв все меры предосторожности, я отрезал тонкий ломтик у начатого каравая. Утром хозяйка, обнаружив воровство, выгнала меня на улицу.
Несколько ночей я ютился на вокзале, пока не нашел себе жилья в одной семье с с сомнительным поведением.
В 1915 году мне вдруг улыбнулась фортуна. Я был принят в Котельнический Волжско-Камский банк на должность конторщика с окладом 30 рублей в месяц.
Однако, сумма эта была условной, так как фактически мы, работники банка, получили гораздо больше в виде почти ежемесячных, как тогда выражались, вспомоществований, по случаю удорожания жизни. Иногда получали до трех месячных окладов, не считая самого жалования.
В это благополучное время я уже не только прилично помогал семье, остававшейся в Пишнуре, но и взял к себе двух старших братьев и сестру, которым дал, в дальнейшем, высшее образование.
Отец, вернувшись с войны, нашел семью более обеспеченной, чем это было при нем. На скопленные деньги он купил в деревне Демины (теперь Тужинского района), как выражались тогда, поместье (дом, землю, лес и луга). И с тех пор мы всей семьей были приписаны к этой деревне, гражданами которой числимся и до сих пор.
Продолжая работать в банке, я в 1916 году поступил в драматический кружок и был там самым деятельным членом до 1918 года. Кроме того, я, с первого класса гимназии, был участником, а чаще всего солистом, всех хоров, включая и церковные.
После национализации частных банков я поступил в театральную труппу актером-профессионалом.
В 1919 году я был призван в ряды Красной Армии и оставлен в Котельническом гарнизонном театре. Там я работал на первых ролях. Труппа состояла преимущественно из артистов петербургских театров, приехавших в Котельнич в эвакуацию.
В 1922 году, демобилизовавшись из рядов Красной Армии, я уехал в Сибирь, где проработал до 1924 года. С работой мне не повезло, и я остался ни с чем.
Поэтому решил, почти зайцем, уехать в Москву, надеясь на помощь жившего там приятеля. Приехав в Москву, я узнал, что его там нет. А я сам был как раз на мели. Отчаяние мое было безгранично.
В октябре я уехал в Тулу. После долгих различных перипетий, я устроился в Тульский городской банк заведующим отделом переводов. Но и тут мне не повезло. По ошибке я выдал по переводу 5.000 рублей не тому лицу и был немедленно снят с работы и отдан под административный суд.
В 1929 году я возвратился в Москву и устроился заместителем главного бухгалтера в Московскую областную контору плодоовощной кооперации. В последующие годы, до 1935 года, работал в различных учреждениях в качестве инспектора, ревизора и главного бухгалтера.
Рисованием я занимался всегда, и это было моим отдыхом.
В 1935 году я заболел неврастенией в очень тяжелой форме. Я получил инвалидность, и мне было запрещено заниматься умственным трудом.
В начале 1936 года я устроился на работу на 6-ю Московскую мебельную фабрику в качестве чернорабочего, но, благодаря стечению обстоятельств, уже через три месяца превратился в художника-инкрустатора и стал оформлять инкрустациями мебель. Дело в том, что по различным техническим причинам, фабрика была вынуждена выпускать мебель с некоторым внешним браком. На этом фабрика несла значительные убытки, вынужденная понижать сортность при отпуске торгующим организациям.
Моей обязанностью было изготовлять инкрустации и вставлять их в забракованные места мебели. Поскольку инкрустации представляли из себя орнаментальные рисунки, выполненные из разных пород древесины, то они, будучи вставленными в мебель, не только удаляли брак, но и украшали собой мебель. Фабрика стала выпускать мебель за полную цену и иметь значительную прибыль. Ввиду того, что такая новинка в нашей мебельной промышленности появилась впервые, она была отмечена в прессе. Вскоре я получил от редакции журнала «Стахановец лесной промышленности» предложение дать в журнале обстоятельную статью, что мною и было сделано (журнал №2 за 1937 год).
Однако, через 14 месяцев с момента моего поступления на фабрику я, из-за косности руководства, вынужден был уйти с работы.
Я решил серьезно изучить все особенности основных ценнейших пород древесины и заняться творческим трудом, как художник-профессионал, используя вместо красок различные породы древесины. После многочисленных опытов, экспериментов и исканий, результаты не замедлили сказаться.
Я сделал несколько небольших панно с тематическим содержанием и в 1937 году был принят на учет в Московский городской комитет художников-оформителей. В том же году газета «Лесная промышленность» опубликовала мою работу «Кукушка и стрелок», а одна из лучших моих работ «Герб СССР» была экспонирована на международной выставке в Париже.
В 1939 году несколько моих работ экспонировались на международной выставке в Нью-Йорке.
С тех пор мои работы помещаются в некоторых музеях СССР, в том числе в Центральном музее В.И. Ленина и экспонируются на на всесоюзных и международных выставках (Каир, Париж, Александрия, Лондон). На выставке в Каире в 1946 году была особо отмечена моя работа «Узбечка с виноградом».
В 1941 году (18 апреля) в газете «Правда» был помещен мой портрет и статья о моих работах.
В 1944 году я был прият в члены Союза Советских Художников и Художественного фонда СССР.
В 1946 году я вступил в члены Московского товарищества художников.
К своим наиболее значительным работам я отношу:
1. «С.М. Киров в облаве на волков».
2. «Мавзолей В.И. Ленина».
3. «Узбечка с виноградом».
4. «Лось».
5. «Портрет Н.А. Дуровой».
6. «Зимний пейзаж с воронами».
7. «Не пройдут».
В настоящее время работаю над панно «Партизаны».
Пишу книгу о своем труде.
17 декабря 1948 года.
Рукою Пленкова приписано: подлинник в Яранском краеведческом музее».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.29-34).
В 1961 году Николай Матвеевич Абрамов скончался от кровоизлияния в мозг.
Из письма Н.М. Абрамова от 4 мая 1951 года:
«Родился я в починке Вновь-Михнинском в одной версте от села Красногорье, к церкви которой и был крещен.
В 1917 году мой отец продал недвижимость, находящуюся в починке Вновь-Михнинском, и приобрел себе дом, покосы, землю и лес в деревне Демино Верхошижемской волости.
Я был актером и певцом, организатором и руководителем всех без исключения балов и вечеров, самым отъявленным танцором, забиравшим все призы».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.69).
Статья Макса Поляновского «Новые работы художника Н.М. Абрамова» - газета «Моряк» (Одесса), 1951, 10 июля 1951, с.4.
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.60).
Из письма доктора искусствоведения В.К. Макарова (ГПБ им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде) в адрес В.Г. Пленкова от 31 марта 1952 года:
«Интарсия – орнаментация деревянной поверхности вырезанными пластинками дерева. Эта техника известна с глубокой древности (Керченский деревянный саркофаг V века до нашей эры в Эрмитаже с изображением ветвей, выполненных интарсией). Наибольшего развития достигла интарсия в XV и XVI веках в Италии. Художники-интарсиаторы украшали гротесками и символическими фигурами стенные панели и мебель церквей, дворцов и общественных зданий. В большом ходу были изображения интарсией фантастических городских улиц и интерьеров, выполнявшихся с большим знанием перспективы.
С XVII века интарсия вытесняется более быстрой и богатой возможностями техникой наклейки на простое дерево фигурной фанеры из цветных древесных пород – маркетри.
Мастеров маркетри готовит в Москве Центральное (Строгановское) училище художественной техники. В Ленинграде – высшее художественное промышленное училище».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.98).
Из статьи В.Г. Пленкова от 3 мая 1953 года:
«Зрители восхищаются искусством картин, когда узнают, что они выполнены деревом по дереву. Это редкое искусство называется ИНТЕРСИЕЙ.
Интарсия существует много веков, однако, в виде станковой интарсии (как картинной живописи) она является новой в изобразительном искусстве.
Пионером этого редкого искусства является наш земляк Николай Матвеевич Абрамов.
При создании панно и картин Николай Матвеевич пользуется древесиной с естественной натуральной окраской, используя при этом все многообразие ее оттенков.
Правда это не дает художнику той широкой палитры, которую дают краски. Но в этом художник находит прелесть, что и разнит труд Абрамова от других художников.
Искусство интарсии очень сложно и чрезвычайно трудоемко. Основным материалом для произведений Абрамова служат тонкие листочки фанеры разных древесных пород. Более двадцати пород деревьев, разных по цвету и фактуре, служат палитрой Николая Матвеевича.
Здесь клен и груша. Орех, карагач. Чинара и красное дерево. Ольха и береза и другие».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.75-78).
Из письма Н.М. Абрамова от 20 декабря 1953 года:
«Радикулит меня держал в позапрошлом году много месяцев и отпустил меня только в бане после применения страшно варварских средств. Меня пропарил в ужасающей жаре, в течение 20 минут такой чертило, как небезызвестный чемпион СССР, боксер Николай Королев (1). Врачи говорят, что я остался жив случайно. Когда я рассказал им все примененные Королевым манипуляции, они в ужас пришли.
Так вот, если у Вас хорошее сердце, все-таки попарьте поясницу. Вернейшее средство, хотя и варварское».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.126).
Из письма Н.М. Абрамова от 2 августа 1954 года:
«На днях купил книгу Л. Никулина «Федор Шаляпин». На странице 110 имеется такая выдержка из письма Шаляпина: «Здесь множество русских. Все эти русские очень любят Швейцарию. У нас в Казани даже места с пригорками названы Русской и Немецкой Швейцарией. А я, ХОТЯ И КАЗАНСКИЙ, а не люблю Швейцарию…».
Что ты на это скажешь?».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.142).
Из письма Н.М. Абрамова от 21 июня 1955 года:
«Работал над панно «Индира Ганди в Красной Пахре». Работа была очень спешной по личному заданию В.М. Молотова для поднесения работы от имени Правительства СССР Джавахарлала Неру. Работу я закончил в срок. Она была рассмотрена и утверждена на Президиуме ЦК КПСС без малейших замечаний.
Стоимость ее я назначил 50.000 рублей. Размер 110х90 см.
Жду посещения своей мастерской Министром культуры СССР Н.А. Михайловым. Поставлю перед ним ряд серьезных вопросов, связанных с моей областью искусства.
Сию минуту получил от тебя газету «Комсомольское племя». Спасибо.
До чего же малограмотные люди сидят в этой редакции. Сколько в этой заметке ошибок.
К сожалению, малограмотностью отличаются и работники центральных газет, включая и «Правду». Во всем этом виновато отсутствие общей культуры».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.156).
Из письма Н.М. Абрамова от 26 июля 1955 года:
«В самых первых числах августа решил мобилизовать все свои силенки и поехать в свои родные края поклониться праху родителей. Путь туда очень тяжел, но поеду. Это будет наверно моей последней поездкой. Ничего, кроме могил родителей, там не осталось. Живет там брат, но и он намерен бежать оттуда, куда глаза глядят».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.159).
Из письма Н.М. Абрамова от 15 марта 1957 года:
«Стаью о тебе, что ты послал мне, я показывал Николаю Сергеевичу Калинину. Ты знаешь, что он сейчас работает в ЦК КПСС помощником Фурцевой».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.182).
Из письма Н.М. Абрамова от 3 декабря 1958 года:
«В Котельническом театре пролетарской культуры я играл первые роли, в частности:
- В пьесе «Без вины виноватые» играл Незнамова.
- В пьесе «Бедность не порок» играл Гордея Торцова и Любима Торцова.
- В пьесе «Дни нашей жизни» Леонида Андреева играл Михаила и Ануфрия.
Одновременно я был участником отличного хора под руководством Миши Мансурова. Я много солировал и выступал с пением в концертах и спектаклях.
С большим удовлетворением вспоминаю своих бывших сослуживцев по театру:
1. Прекрасного актера К.Ф. Степанова-Колосова, теперь заслуженного деятеля искусств.
2. Л.И. Куровскую (правильно Куровская З.Л. – А.Р.) (3).
3. Замечательного комика Милохина.
4. Альского.
5. Бойко.
6. Чумак.
7. Васю Фатеева.
8. А.С. Еремина, прекрасного певца и драматического актера.
9. Баруханова, великолепного художника-декоратора.
Все мы работали тогда с каким-то упоением и радостью».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.194).
Из письма Н.М. Абрамова от 8 июня 1959 года:
«Одну книжку (переплетенную) «Выдающиеся деятели ВЯТКИ» (подготовлена библиографами Герценки – А.Р.) я подарил профессору Н.Г. Машковцеву».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.209).
Из письма Н.М. Абрамова от 2 апреля 1960 года:
«Начал лечиться у гомеопата. Поможет ли это, не знаю. В мае мне исполнится 60 лет».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.221).
Из письма Н.М. Абрамова от июня 1960 года:
«Моя работа «Дж. Неру в Московском Кремле» приобретена К.Е. Ворошиловым и подарена Неру.
Теперь, когда Николай Сергеевич Калинин стал помощником Министра культуры СССР, наши отношения очень испортились. Мы стали недругами. В сложных случаях я защиты от него не получу. Более того, он утопит меня в чайной ложке всюду, где ему это будет выгодно».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.220).
Из письма В.Г. Пленкова от 2 июля 1960 года:
«Недавно был у одной старушки. Ей 110 лет, но она еще бодра и оптимистична. Она говорит, что в молодости жила в большой семье, где, кроме ее, мужа и детей, жии свекор со свекровью и еще три женатых брата мужа. И все жили так дружно, что никогда никто не сказывал плохого слова друг другу. Жили в мире и согласии. Это очень полезно для здоровья.
Меня удивляет твое сообщение, что Николай Сергеевич Калинин стал тебе почти «недругом».
Но из-за чего?».
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.219).
Из письма Марка Николаевича Абрамова (сына художника) от 6 января 1974 года:
«Две работы отца, панно «Иван Сусанин» и «Три богатыря», находятся на дизель-электроходе «Россия», что плавает по Черному морю.
Панно «Мороз – красный нос» было в свое время приобретено Русским музеем в Ленинграде и несколько лет назад было еще в экспозиции.
В 1969 году в издательстве «Просвещение» вышла книга А.С. Меликсетяна «Мозаика из дерева». В этой книге опубликовано несколько работ отца и достаточно много о нем пишется (с.46-52).
(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.202, с.172-173).
Примечания:
(1) Королев Николай Федорович, родился 14 марта 1917 года в Москве. После окончания школы работал на заводе «Нефтьгаз». Путь Николая Королёва в большой спорт начался в 1933 году под руководством Ивана Степановича Богаева — одного из зачинателей советского бокса. Вскоре Николай поступил в техникум физической культуры при Парке культуры и отдыха имени Сталина и стал тренироваться у Константина Градополова, а затем у Аркадия Георгиевича Харлампиева. 22 октября 1936 года в Москве в здании цирка на Цветном бульваре впервые разыгрывалось звание абсолютного чемпиона СССР по боксу. Противником Королёва был очень сильный и опытный Виктор Михайлов. Проведя 6 раундов по 3 минуты, Николай стал первой перчаткой Советского Союза. В 1937 году он победил на Всемирной рабочей Олимпиаде в Антверпене, нокаутировав двух противников в первом раунде. Николай окончил школу тренеров, получив один из первых дипломов в Советском Союзе. В 1939 году Николая призвали на военную службу. Он стал курсантом школы лётчиков-истребителей. Однако из-за аварии самолёта и тяжёлой травмы в феврале 1941 года Королёв был вынужден уволиться в запас.
Во время Великой Отечественной войны Николай Федорович служил в отряде Героя Советского Союза, полковника Дмитрия Николаевича Медведева. Он дважды выносил раненого Медведева с поля боя (любопытно, что Медведев в своих книгах не упомянул Королева, как и знаменитую разведчицу Марию Фортус (2), которая руководила в отряде действиями группы Николая Ивановича Кузнецова). В послевоенные годы Николай Фёдорович более 10 лет служил на Северном флоте.
В 1944 году Королёв снова вышел на ринг. В трудном поединке с Евгением Огуренковым он вернул звание абсолютного чемпиона СССР, а в 1945 году повторил это достижение. В 1946 году Николай Федорович стал победителем международных турниров в Хельсинки и Праге.
Умер Н. Ф. Королёв 12 марта 1974 года. Похоронен на Введенском кладбище в Москве.
(2)Фортус Мария Александровна, родилась в 1900 году на Херсонщине. Во время революции 1917 года принимала участие в подпольной работе местных партийных ячеек эсеров и большевиков. С 1919 года — на службе в органах ЧК в Херсоне, Елизаветграде, Одессе. Выполняла агентурную задачу в одном из отрядов армии Махно. В 1930-е годы проживала в Испании вместе с мужем — испанским коммунистом, выполняя при этом задания внешней разведки. После трагической гибели мужа некоторое время находилась на нелегальном положении, а во время гражданской войны в Испании была переводчиком советских представителей, совмещая это с выполнением различных особых поручений. По возвращении на родину окончила Военную академию имени Фрунзе. Во время Великой Отечественной войны была начальником штаба авиаполка под командованием Марины Расковой, потом находилась в партизанском отряде Дмитрия Медведева, где на протяжении определенного времени действовала совместно с советским разведчиком Николаем Кузнецовым. В составе разведывательного отдела Третьего Украинского фронта готовила разведывательные группы для засылки в глубокий тыл противника, сама неоднократно десантировалась со специальными заданиями на территорию Румынии и Венгрии. После войны продолжала работать в разведке. Награждена двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, многими другими наградами СССР и иностранных государств. Умерла в 1980 году.
(3) Куровская Зинаида Леопольдовна, родилась в 1895 году в семье железнодорожника в той России, которая еще сохраняла иллюзию размеренности, еще крестила своих младенцев и не предполагала, что их век будет иным. И Зиночка росла в крошечном Артемовске вдалеке от социальных потрясений, от «модных» революционных тревог. Да и какие тревоги! Легкая, подвижная, она будто бы и земли не касалась – парила. И замирало сердечко, когда ощущала она силу своего голоса, преодолевающего шум мчащихся поездов…
Петербургская Консерватория даст ей всевозможные авансы – многообещающие отзывы комиссии, первые вокализы и оперные арии, стипендию Глазунова. От природы богатый голос все более расцветает, чувствует себя вольготно, но самой Зиночке так хочется движения, танца, искрящейся веселости!
Вне занятий очаровательную жизнерадостную девушку буквально преследуют поклонники. Вскоре один из них, статный гардемарин Елагин – родственник владельцев Елагина острова, поведет ее под венец…
Первым с творчеством выпускницы петербургской Консерватории ознакомится Харьковский театр миниатюр, где она начнет карьеру под псевдонимом Светланова. На долгие годы Харьков запомнит молоденькую дебютантку, которая «поражала всех своим блестящим пением». Зиночка же окончательно понимает: ее призвание не опера, а королева блеска и ритма – оперетта. Она поступает в опереточную труппу и отправляется с ней на гастроли по югу России.
После революции Елагин эмигрирует за границу. Она же не мыслит себя без России! Оглядываясь на творчество бывших примадонн, Зинаида пытается вдохнуть какую-то совсем другую жизнь в запылившиеся опереточные образы. И судьба будто бы идет ей на встречу. Инициативная группа молодых артистов мечтает создать в Москве первый стационарный опереточный театр. На амплуа главной героини приглашают прогремевшую в провинции Зинаиду Светланову.
Театр на Большой Дмитровке открылся опереттой Р. Штольца «Фаворит» и быстро стал набирать популярность у столичной публики. Новые же постановочные решения требовали актеров новой формации. И они появились! Идеальным образцом такой актрисы стала Светланова, по свидетельству выдающегося актера оперетты Митрофана Днепрова: «Она прекрасно пела, хорошо танцевала, обладала большими драматическими способностями и была на редкость обаятельна! Словом, в ее даровании сочетались качества, необходимые опереточной артистке. Мне всегда казалось, что она должна стать родоначальницей новой школы и уж во всяком случае, новой плеяды советских опереточных артисток. И, вероятно, для многих Светланова была примером того, как надо служить нашему искусству, как следует работать в синтетическом театре. Ей удавалось в значительно большей степени, чем прежним примадоннам, достигать характерности образа, в полном смысле этого слова перевоплощаться».
В истории Московской оперетты Зинаида Светланова осталась первой исполнительницей ведущих женских партий в классических опереттах: в 1922 году она спела Сильву («Сильва» И. Кальмана), в 1923 году Анжель Дидье («Граф Люксембург» Ф. Легара), в 1927 году Елену («Прекрасная Елена» Ж. Оффенбаха).
Настоящий триумф ожидал приуроченную к Дню Красной Армии постановку оперетты И. Кальмана «Баядера». Спектакль готовили в ограниченные сроки, но он оказался лучшим спектаклем сезона 1922/23 годов. Артистка оперетты Ольга Грекова-Дашковская вспоминала: «Исполнительница главной роли молодая героиня Зинаида Леопольдовна Светланова получает полное признание зрителя… Благодаря прекрасным внешним данным, очень хорошему голосу и большой музыкальной культуре она становится лучшей исполнительницей этой роли в Советском Союзе».
23 февраля 1924 года в Вене состоялась премьера новой оперетты И. Кальмана «Марица». А уже 28 декабря того же года, несмотря на мучительный репетиционный процесс и полную уверенность в провале, ее представили русскому зрителю молодые московские артисты. Их ждал невероятный успех, бисировались все номера, а царила над всеми великолепная графиня Марица – Зинаида Светланова.
Коротким ярким следом осталось в душе новое замужество. Ее избранником стал сын итальянского певца и артистки МХТ Дмитрий Джусто – один из лучших актеров оперетты на амплуа «простак»…
В 1932 году в Ленинграде, в здании бывшего Пассажа, появился новый опереточный коллектив — Государственная музкомедия. Созданный усилиями Алексея Феона и Николая Дашковского театр сразу заслужил любовь ленинградцев, тем более что большинство актеров были им известны. Среди новых имен были совсем молодой Анатолий Королькевич (в будущем автор книги «А музы не молчали…») и прима Московской оперетты Зинаида Светланова.
В 1936 году Светланова вновь в Москве, она в полном расцвете своего таланта. Происходят изменения и в личной жизни. Зинаида Леопольдовна выходит замуж за председателя ЦК РАБИС (работников искусств) Ю. М. Славинского.
Впереди были годы наполненной радостной жизни. Жизни, обрушившейся обыкновенной ночью 1937 года…
Наталья Сац встретила ее в Темлаге – закрытом лагере «для жен самых ответственных врагов народа»: «Зинаида Светланова – примадонна Московской оперетты и тут держалась, зная себе цену. Помню ее чудный голос. Спрашиваю, поет ли она здесь. Она презрительно кривит губы: «Птица в клетке не поет».
Зинаиду Леопольдовну реабилитировали в 1950 году. Некоторое время она прожила в городе Майкопе, затем по ходатайству А. А. Яблочкиной и Е. Д. Турчаниновой получила разрешение вернуться в Москву. Последние годы жизни провела в Ленинграде.
Она никогда не вернулась на сцену. И оказалась «недостойна» Театральной энциклопедии. Ее документы изъяли из петербургской Консерватории, а ее могила на Ковалевском кладбище – утрачена.
Александр Рашковский, краевед, 5 марта 2016 года.
