4. История болезни Литвиненко
К сожалению, у нас очень мало информации о событиях, происходивших не только до отравления Литвиненко, но и непосредственно после него.
В частности, очень интересно: а что именно происходило в тех двух больницах, где он провел три последние недели своей жизни? Ведь все это также могло бы дать ключ к заказчикам и исполнителям преступления...
Например, интересно было бы заглянуть в подлинную историю болезни Литвиненко! Увы, у нас ее нет — но мы можем хотя бы попробовать ее реконструировать.
4.1. Почему Литвиненко не торопился попасть в больницу?
Допустим, что Литвиненко действительно был совершенно здоров до 1 ноября, и внезапно заболел вечером того же дня. Когда человек внезапно заболевает, его реакция обычно предсказуема: ему хочется побыстрее попасть к врачу, пока не стало еще хуже.
Далее, мы будем весьма обстоятельно цитировать интервью, взятое израильской журналисткой Натальей Мозговой у вдовы покойного. В интервью вдова рассказала очень много интересного (возможно — даже больше, чем планировала сама...). Вот ссылки на (обе части) оригинала интервью:
(Все подчеркивания в цитируемом тексте, как обычно, наши.)
Итак, Марина Литвиненко рассказывает про вечер 1 ноября:
"Когда вечером началась эта рвота, мне это показалось странным, потому что мы ужинали вместе. Но я предположила, что, может, это какая-то инфекция. После того, как его вырвало второй раз, я развела марганцовки, промыли желудок – а у него опять начинаются спазмы. И когда это случилось в третий раз, он мне говорит: "Марина, тебе в 6 вставать, Толю в школу отвозить – давай я лягу в другой комнате, чтобы тебя не беспокоить". В 2 часа я заснула – а в 6 заглянула к нему, и вижу, что он еще не спит. Он мне говорит: "Это так странно, мы, когда в школе военной учились, проходили такие симптомы – как после химической атаки". Я говорю: "Саш, ну что ты говоришь". Он: "Ну видно, меня траванули".
У него с самого начала было ощущение, что это отравление, это была первая мысль, из-за интенсивности рвоты, но он пытался не зацикливаться на своих догадках. Может, это защитная реакция – ведь страшно поверить в то, что тебя отравили. И когда есть хоть малейший шанс поверить, что речь идет о другом заболевании – ты цепляешься за него. Хотя за два дня он практически потерял все силы. Он говорил: "Марина, мне никогда в жизни не было так плохо". Уже на второй день он сказал: "Я больше не могу".
Возможно, у отравленных и встречается какая-то «защитная реакция» — но вот к данной истории это явно не относится! Литвиненко ведь не просто заболел — но и открыто заявил, что «его траванули». Литвиненко был уверен, что отравился — причем об этом он сказалоткрытым текстом. Так что, если у Литвиненко и была некая «защитная реакция» — то она помешала ему отнюдь не признать свое отравление, а сделать то, что в его ситуации сделал бы любой вменяемый человек: незамедлительно обратиться к врачу.
А вот как раз к врачу отравленный почему-то не спешил:
Ощущение было, что его просто выворачивало всего, не хватало воздуха, он все время просил открыть окно, хотя температура тела была очень низкой. На следующий день я ему привезла лекарство для восстановления баланса в желудке – я решила, что из-за рвоты тамуже такое раздражение началось, что желудок не принимает даже воды. Позвонила одному русскому врачу, он обещал подъехать на следующий день, но ночью Саше опять было очень плохо. Он сказал: "Марина, я больше не могу это терпеть, вызывай "скорую помощь".
Не правда ли, с каждой фразой эта история выглядит все более и более дикой?
Отравленный (и, как считается теперь — даже смертельно отравленный) почему-то делает все от него зависящее, чтобы не оказаться в больнице, где ему могли бы спасти жизнь! Он усердно занимается самолечением с помощью жены («я ему привезла лекарство...», «развела марганцовки, промыли желудок...»). И только когда ему становится намного хуже — собирается позвонить «одному русскому врачу» (который, впрочем, может приехать лишь на следующий день!) А зачем ему был так нужен русский врач? Неужели в Лондоне и окрестностях мало британских врачей, которые могли бы приехать и помочь ему незамедлительно? Литвиненко, правда, был не силен в английском — но для врачебного осмотра это не так существенно. Кроме того, жена могла бы перевести вопросы врача и ответы пациента.
"На следующий день, когда пришел этот русский врач, тоже все было непонятно. Когда он потрогал его живот, Саша сказал, что очень больно. Тот говорит: "Ну похоже, что была инфекция, а теперь начался воспалительный процесс, это уже не для дома, везите его в больницу". Когда они, наконец, приехали, и Саша попытался встать – это был ужас, что могло с человеком произойти за считанные дни. Он настолько себя плохо чувствовал, что просто не мог идти. Сначала он был очень слаб, вымотан этой рвотой.
Итак, когда «русский врач» наконец-то приехал — он обнаружил, что состояние пациента настолько серьезно, что он тут сделать ничего не может: нужна госпитализация. (Очевидно, что прийти к этому выводу вполне можно было, и не вызывая врача!) И только лишь после этого — была наконец-то вызвана «скорая»...
Как все это можно объяснить? Вот список возможных причин:
-
недостаток хороших врачей (или же выходные/нерабочие дни для больниц и клиник)?
Британия — не Африка, и уж со врачами, предположительно, проблем там нет никаких. 1 ноября 2006 года — была среда, Литвиненко промучился дома весь четверг и пятницу и как раз в субботу он оказался в больнице — так что дело отнюдь не в выходных днях.
-
загруженность текущими делами и/или страх потерять работу?
К Литвиненко это не относится — он де-факто был безработным. На работу, во всяком случае, он ежедневно не ходил. (Впрочем, в подобном состоянии, работать бы он все равно не смог.)
-
необходимость постоянно заботиться о ком-либо из близких?
О сыне Литвиненко вполне могла позаботиться его жена. Собственно, судя по ее рассказу — даже в нормальных обстоятельствах, именно она в основном сыном и занималась («Марина, тебе в 6 вставать, Толю в школу отвозить»).
Больше ни о ком из близких, кажется, отравленный заботиться не должен был. -
банальная нехватка денег?
Причина, возможно, и веская (с деньгами у семьи было, действительно, не очень). Однако, в итоге, на пребывание отравленного в больнице какие-то деньги все-таки нашлись? Значит, денежный фактор здесь, все-таки, не решающий.
-
страх перед результатами обследования?
А вот это — единственная версия, которая выглядит убедительно!
Очевидно, что при пристальном медицинском обследовании, врачи быстро могли выяснить, чем болен Литвиненко (и/или чем он отравлен). Трудно избавиться от ощущения, что Литвиненко боялся этого намного больше, чем последствий самого отравления!
Итак, почему же он так боялся того, что врачи выяснят причины и обстоятельства его отравления? Для «невинной жертвы загадочных отравителей» — это более чем странно...
4.2. Почему Литвиненко лечили антибиотиками?
Мы продолжим цитировать интервью...
За первую неделю он потерял килограммов 8. Потом он просто пожелтел – и когда я спрашивала, почему он такой желтый – мне опять никто ничего не мог объяснить. Когда у него в желудке обнаружили бактерию, которая якобы вызвала инфекцию, никто не мог объяснить, как это она так вдруг активизировалась, если появляется она, как правило, после курса антибиотиков. Так что же было у него изначально? И опять же, это бактерия, которая вызывает диарею, а не рвоту. То есть, они объяснения находили, но они никогда не были полными. Потом они сказали, что возможно, антибиотик, который они дали, вызвал какой-то побочный эффект, потому что анализ крови показал резкое снижение иммунитета".
Прервем цитату, ибо все сказанное как-то очень странно и плохо объяснимо.
Как мы видим, и неназванный «русский врач», и врачи в госпитале Барнет первоначально были едины в своем диагнозе: желудочно-кишечная инфекция. Более того, врачи в больнице не только поставили диагноз, но и начали лечение, прописав пациенту курсантибиотиков. Думаю, не надо говорить, что антибиотиками от радиационных отравлений не лечат — ими лечат от бактериальных инфекций.
Более того: ни один здравомыслящий врач не пропишет больному курс антибиотиков (тем более, сильнодействующих) без серьезных показаний к этому! Антибиотики — вещь вредная (особенно, способные «вызвать побочный эффект»), и их никогда не прописывают «на всякий случай». А вдруг у пациента на них аллергия? Их прописывают лишь при полной уверенности, что поставленный пациенту диагноз правилен.
Так что, мы лишь присоединяемся к вопросу «Так что же было у него изначально?», потому что это очень хороший вопрос. Мы, к сожалению, не знаем ни обнаруженной «бактерии», ни предписанных «антибиотиков». Но вот с финальным «полониевым» диагнозом — все это категорически не согласуется!
4.3. Как развивалась болезнь Литвиненко?
Сейчас нам постоянно и со слезами на глазах рассказывают, что с самого момента своего предполагаемого «отравления» состояние Литвиненко постоянно ухудшалось — и это логически завершилось страшной кончиной больного.
Вот только: правда ли это? Даже рассказ его вдовы — заставляет этом усомниться. Цитируем его дальше:
В какой-то момент мы перестали понимать, почему, если медики не находят полного объяснения, не делаются какие-то дополнительные проверки. И мы обратились к специалисту-токсикологу в Америке, который захотел взглянуть на результаты анализов. Но все это было не так быстро – а процесс шел очень быстро... У него началось воспаление гортани, сначала он пожаловался, что у него болит горло. Я посмотрела на горло – и это было не обычное воспаление, как при ангине. Я сказала персоналу, а они говорят – ну, это антибиотики, они убивают всю хорошую флору... Когда я пришла к нему в воскресенье, он уже практически ни глотать не мог, ни говорить. Я таскала ему чай в термосе – он не мог его пить, но ему было важно, чтобы он был, потому что он верил, что ему будет чуть лучше и он сможет его выпить. Все время шла жуткая борьба за жизнь. Потому что он верил, что выкарабкается.
В воскресенье ему дали какое-то лекарство от горла, для снятия воспалительного процесса после приема антибиотиков. Я сказала: "Этого достаточно?" Тогда ему уже вводили питательные растворы, он не мог ничего есть. В понедельник – это пошла уже вторая неделя – он уже не мог разговаривать вообще. И когда у него уже язык не поворачивался, это было так страшно, что я просто не выдержала, выскочила на ресепшен и начала там орать: "Вы что делаете? Вчера я ушла, мой муж мог хотя бы говорить!" В этот момент прибежали все доктора, начали мне объяснять, что, может, это побочный эффект антибиотика, хотя один из показателей не подходит, а может, неправильное лечение.
Здесь очень любопытно упоминание про «специалиста-токсиколога» из США. Кто он? Видел ли он результаты анализов? Если видел — то к какому выводу пришел? Ответов на все эти вопросы — нет.
Ну и, если верить этому рассказу — состояние здоровья Литвиненко быстро стало удручающим. Он ведь даже не мог говорить! Мы бы охотно поверили, но... читаем дальше:
И когда они в четверг обнаружили у него в крови токсин, они проверили его и на внешнюю радиацию, которая ничего не показала... Они сделали несколько анализов на токсины, и вечером приходят, говорят: "Мы обнаружили таллий, и назначили антидот". Мы даже обрадовались – слава богу, наконец поняли, отчего это происходит, причина ясна, антидот назначен, теперь Саша поправится. И он сам этой верой постоянно жил.
Итак, таллий (а не полоний!) в организме больного все-таки был обнаружен! Учтем это. Таллий, даже не радиоактивный — тоже весьма опасный яд. Кстати, и выпадение волос у больного вполне согласуется с версией таллиевого отравления.
После обнаружения таллия они приняли решение перевести его в другую больницу, к этому моменту подключилась и полиция. До того мы могли говорить что угодно и просить сколько угодно, никто нас не слушал. В новом госпитале, в гематологическом отделении, он с первого дня начал давать показания. Полицейские эти просто преклонялись перед ним за то, что он в таком состоянии давал показания. Ему давали все время обезболивающее, но я не знаю, как он это вынес. Мне потом объяснили, что раздражение, которое у него было в горле – это все было внутри, кишечник, пищевод, желудок, все было в этих язвах (плачет).
Когда ему назначили этот антидот, ему принесли его в виде порошка. А он не совсем растворялся, там оставались такие острые кристаллики, ему было так больно... И когда он давал показания по 3-4 часа, я даже просила их не пускать, когда он засыпал, чтобы дать ему отдохнуть хоть немного.
Странности продолжаются: Литвиненко, который якобы уже «не мог говорить» — тем не менее, был способен давать показания полиции, причем по 3—4 часа ежедневно! Правда, это — якобы — был такой подвиг, что полицейские «просто преклонялись перед ним». Но ведь полицейским вообще не следовало требовать от больного совершать подвиги, чтобы потом «преклоняться»! Мы все-таки живем в 21-м веке: когда больной не может говорить — они вполне могли взять его показания в письменной форме, или с помощью компьютера. Это нормальная практика. И если Литвиненко все-таки давал показания устно — значит, как ему, так и полиции это было проще. Значит, говорить он вполне мог без существенных проблем.
Более того: несмотря на свою «неспособность говорить», Литвиненко, как предполагают, еще успел дать интервью, и не одно! Впрочем, вопрос об его интервьюерах темен (мы его подробно рассмотрим в главе 6). Но одно совершенно достоверно: он дал интервью BBC 11 ноября (его полный транскрипт мы приведем). Значит, даже на одиннадцатый день после своего предполагаемого отравления Литвиненко вполне был в состоянии говорить (другое дело, что, похоже, не особенно горел желанием это делать).
Впрочем, давать показания полиции он начал только после своего перевода в University College Hospital — что произошло 17 ноября. И в этот день, и в следующие, он, очевидно, говорить еще мог. Да и не только говорить:
В понедельник, это было в последнюю неделю, его перевели из гематологического отделения в реанимацию. Если, когда его перевезли в эту больницу, он еще вставал, даже походил немного, чуть обустроил себе кровать, пошел в душ, кран починил – то, когда его перевели на третий этаж и подключили ко всем трубкам... Не то, чтобы я поняла, что это уже конец, но я поняла, что это нехорошо".
В понедельник «в последнюю недель» — это ведь уже 20 ноября. Мы специально выделили слова про «починенный кран». Согласитесь, они плохо сочетаются с образом «умирающего». Некоторые ведь и в абсолютно здоровом состоянии починить кран не способны — а Литвиненко починил (хотя, якобы, был уже практически при смерти...)
Литвиненко в больничной палате (по видимому, уже в UCH)
И еще. Если (как нам рассказывают сейчас) Литвиненко последние недели жизни провел исключительно на внутривенном питании — то почему же мы не видим никаких следов этого на снимке, приведенном выше? Капельница на снимке присутствует — но не малейших следов того, что она подключена к больному почему-то не видно. Впрочем, если б от капельницы к руке больного тянулась пластиковая трубка — она бы определенно помешала больному сложить на животе руки так трогательно, как мы видим на этом снимке. А зачем тогда в палате капельница, если она больному не нужна? Может быть, исключительно в постановочных целях?!!
Приходится сделать вывод, что так упорно рассказываемая нам история о «медленном умирании больного» — это ложь. Если в какие-то момент он действительно «не мог говорить» — то ко времени переезда в UCH говорить он был в состоянии (а также мог сам ходить и даже чинить водопроводные краны). Более того, сам факт переезда свидетельствует о том, что больной был транспортабелен — если б его состояние было действительно плохим, его бы никуда не повезли! Зачем врачам брать на себя такую ответственность? И похоже, что временные проблемы с горлом (если они и были) действительно были всего лишь реакцией на антибиотики (как это и предполагал изначально персонал больницы — имеющий, в отличие от Марины Литвиненко, некое медицинское образование).
Напрашивается следующий вывод. Если предположить, что он был отравлен полонием — то похоже, что к этому моменту большая часть токсина уже вышла из организма. Это, разумеется, не означает, что у него в дальнейшем не было бы проблем со здоровьем (например, риск развития раковых заболеваний увеличился бы многократно)! Но непосредственной опасности для его жизни, как нам кажется, к моменту переезда не было.
Тем не менее, уже через неделю после переезда в новую больницу... Литвиненко умер. Потому что состояние его начало ухудшаться опять — и на этот раз, действительно, в катастрофически быстром темпе! Всего за три дня (с 17 по 20 ноября) — состояние его здоровья ухудшилось настолько, что его пришлось перевести в реанимацию (в чем раньше ни разу необходимости не возникло). А еще через четыре дня — больного не стало.
Итак, подведем итоги. Пока Литвиненко находится в клинике Барнет, и власти не проявляют к нему никакого интереса — состояние его здоровья определенно становится лучше (даже несмотря на то, что лечат его неизвестно как, и непонятно от чего). Но как только он переезжает в UCH (где его начинает активно допрашивать полиция) — его состояние тут же начинает стремительно ухудшаться, вплоть до самой его смерти в ночь с 23 на 24 ноября.
Если это и совпадение — то какое-то не очень хорошее совпадение.
4.4. Почему Литвиненко умер настолько своевременно?
Наверное, одним из странных фактов этого дела — является удивительное, почти мистическое совпадение между моментом смерти Литвиненко, и моментом, когда была обнаружена истинная (?) причина его отравления: полоний-210. Далее цитируем книгу Гольдфарба («Саша, Володя, Борис...»):
Нам так и не сообщили, каким именно образом обнаружили точную причину отравления. Возможно, послушавшись профессора Генри, в больницу привезли детектор альфа-частиц. Или отвезли образцы мочи и крови в Центр ядерных вооружений в Алдемарстоне в графстве Беркшир, где вскоре сосредоточилась вся следственная работа. Так или иначе, но как раз в тот момент, когда он умирал, сыщики наконец поняли, что же, собственно, его убивало — это был радиоактивный изотоп Полоний-210, эмиттер альфа-частиц.
Итак, каким образом был обнаружен полоний — нам в точности неизвестно. Но вот время его обнаружения удивительнейшим образом совпало со временем смерти Литвиненко! Но представьте себе, что следователи соображали бы побыстрее — или же смерть Литвиненко наступила бы медленнее. В обоих случаях — полоний в его организме был бы выявлен еще до наступления смерти. И кто знает — возможно, у следователей возникло бы желание задать отравленному какие-нибудь интересные вопросы? Увы, в реальности — даже еслиинтересные вопросы возникли, задавать их было уже некому. Отравленный был мертв.
Еще одно нехорошее совпадение?
4.5. Так отчего же все таки умер Литвиненко?
Наверное, вопрос звучит вызывающе. Может быть, это вообще самый еретический вопрос в этой книге.
Ну, как это — отчего? От полония, разве не так?? Разве не это нам упорно твердили и продолжают твердить??? Когда в течение нескольких лет подряд нам упорно вбивают в голову эту мысль — нет ничего странного, что любые попытки усомниться выглядят ересью.
А мы, тем не менее, все-таки сомневаемся. Поскольку на самом деле мы ведь до сих пор не знаем, отчего умер Литвиненко.
Медицинское заключение о причинах его смерти — до сих пор засекречено. Почему? И если там так прямо и написано, что он умер от отравления полонием — почему же оно секретно? Нет никакого смысла держать в секрете то, что всем и так прекрасно известно! Обычно засекречивают как раз именно то, что неизвестно никому.
Похоже, что непосредственной причиной его смерти послужил инфаркт. Более того — этот сердечный приступ был не первым: за сутки до этого, он перенес еще один! Заметим, что у Литвиненко было совершенно здоровое сердце: он не курил, почти не пил, был в хорошей спортивной форме. Так почему же его сердце вдруг начало так резко отказывать??
Мы никак не ставим под вопрос тот факт, что Литвиненко был отравлен полонием-210. Однако, он ведь был далеко не единственным отравленным! В той или иной степени отравились еще несколько человек: Луговой, Ковтун, Скарамелла, другие, совершенно посторонние, люди... Однако, из числа других отравленных — никто другой почему-то не умер.
Почему? Потому что Литвиненко получил большую дозу полония? Или же потому, что он мог рассказать про этот полоний намного больше, чем все прочие жертвы отравления? Или справедливо и то, и другое?
Сам Литвиненко нам уже ничего не расскажет. Но где-то в больничных архивах ведь остались его история болезни. И, разумеется, где-то есть еще официальное заключение о причинах его смерти. Если все эти документы до сих пор не представлены общественности — значит, там есть что скрывать...
Однако, как бы там не было — бывший Александр Литвиненко (на момент смерти его звали то ли «Эдвин Редвальд Картер», то ли даже «Абдулла»?) скончался в лондонской клинике University College Hospital в четверг, 23 ноября 2006 года в 21 час 21 минуту вечера. Впрочем, это по лондонскому времени. Если же перейти на московское (+3 часа), то можно даже считать, что Литвиненко успел дожить до пятницы, 24 ноября. Хотя для умершего это вряд ли что-либо существенно изменило...
Но по какому времени не считай, его жизнь — хорошая или дурная — в этот момент кончилась. Зато, как часто принято говорить, началось бессмертие. Вот только: а хотел ли сам покойный такого бессмертия?
Возможно, тело покойного еще до конца не остыло, когда бывший «друг и соратник» покойного Гольдфарб уже торжественно предъявил общественности «завещание Литвиненко». Но об этом замечательном документе мы подробно поговорим в следующей главе.
