Мимолетность хорошей мысли

Когда читаешь записные книжки Достоевского или Чехова, натыкаешься на некоторую тенденцию. Если представить мыслительную деятельность писателя-этика, то обнаруживаешь, что мысли рождаются сами по себе. Видимо это условие существование любой мыслительной деятельности. Но мысли рождаются, в силу каких-то внешних раздражителей и внутренних переживаний, наученный преобразовывать их в яркие образы или в яркие алгоритмы, писатель даже не может контролировать этот процесс.

Все как бы выскальзывает само и самое страшное, что как оно в равной же мере и растворяется в небытии с такой же скоростью. Отвлекло что-то и на тебе, уже образ поблек, логика рассыпалась, мысль превратилась в банальность, так и не успев хорошо наполниться. 

Осознав это, начинаешь искать технологию, способ как-то противостоять этой мимолетности хорошей мысли. У меня такое ощущение, что записные книжки писателей, мыслителей-этиков, мыслителей как таковых - это такой вызов брошенный забвению. То что приходит из небытия, сверкает ярко и тут же растворяется в небытии, надо совершить обряд, чтобы очистить эту молнию от забвения, что бы хоть малая толика этой вечности, хоть малая искра от молнии все же как-то осталась и стала согревать нас и, безусловно, порождала бы новые молнии во мгле забвения.

Этот обряд прост и ужасно сложен, с этим обрядом встречается человек испокон века, этот обряд формирует все человеческое в нас. Хотя он кажется очень простым. Озариться, удивиться, запихнуть удивительное в узкие рамки языка и как-то начертать это с расчетом на вечность. Да даже не важно, с расчетом или нет, просто придать этому форму более длительную, чем мелькнувшая в голове мысль. 

Когда думаешь об этом, невольно возникает горечь. О, Боже, а сколько не закрепленных, не вырванных из вечности мыслей, мелькнувших в головах мыслителей, так и не остались с нами, так и не смогли преодолеть бездну забвения, не смогли быть вырванными из небытия, хотя ведь мелькнули. Может даже был обряд, может даже они смогли достигнуть бумаги, но потом время сожрало их, в том или ином виде. Вот эта горечь неискупимая какая-то.

Оригинал