Задержанный 19 сентября в Москве руководитель республики Коми Вячеслав Гайзер стал вторым за чуть более чем полгода действующим главой субъекта Российской Федерации, отправившимся из высокого кабинета в тю­ремную камеру. При этом впервые чиновник такого ранга обвинен в том, что возглавлял организованное преступное сообщество (а все думали – успе­шно развивавшийся регион). Список обвинений и масштабы вещественных доказательств незаконного обогащения в обоих случаях схожи – и не стоит сомневаться в том, что коллекции часов стоимостью в миллионы долларов, равно как и чемоданы наличности есть ещё у многих, кто за­ни­мает высокие должнос­ти в современной России. Политические и экономические порядки, установившиеся в полностью подчинённой воле начальства стране, не располагают к са­моотверженному труду на благо общества.

Российские эксперты и комментаторы сразу же выдвинули массу теорий, призванных объяснить причину столь радикальных шагов правоохранитель­ных органов, о которых, разумеется, не мог не знать президент Путин. Я не готов сейчас спекулировать о версиях, но считаю более важным останови­ться не на причинах, а на возможных последствиях предпринятого Кремлём неординарного демарша.

Как в последние годы показывают все опросы общественного, кор­рупцию российские граждане воспринимают как одно из самых больших общественных зол. Однако власть никогда не пыталась всерьёз задействовать этот ресурс повышения собственной популярности – и на то она имела мас­су причин. Главной из них, на мой взгляд, был «второй путинский консен­сус»: сделка между высшей частью элиты и бюрократией, по которой после­дняя обеспечивает поддержание «стабильности» на местах, нужные резу­ль­таты «выборов» и «соблюдение интересов» федеральных монополий в ре­ги­онах, а первая позволяет местным чиновникам бесконтрольно обогаща­ть­ся «в пределах их зоны ответственности» и вершить беспредел в тех вопро­сах, которые касаются их лично. Примеры многочисленны – от формирова­ния локальных бизнес-империй (как вокруг семьи бывшего краснодарского губернатора Александра Ткачёва) до избиений неугодных журналистов (типа того, к ко­торому, возможно, причастен псковский губернатор Андрей Турчак).

Это соглашение верховной власти и низовой бюрократии являлось и явля­ется одной из фундаментальных основ существующего в России режима. По сути, оно превратило государственную службу на всех уровнях иерархии в самый доходный (и во многом самый безопасный) бизнес, участники кото­рого полностью избавлены от коммерческих рисков, и в значительной мере – от риска столкнуться с правоохранительными органами, которые на местах либо подчинены региональным властям, либо неформально тесно связаны с ними. Даже сами факты того, что оба арестованных губернатора хранили дорогие коллекции часов, десятки миллионов рублей и компрометирующие их документы в своих служебных кабинетах или официальных резиденциях, указывают на их полную уверенность в собственной неприкасаемости. Именно этот фактор и обусловливал высокую степень политической и персональной лояльности, которая годами присутствовала в России по всей лестнице «вертикали власти».

Разумеется, в системе случались эксцессы – достаточно вспомнить «дело», в которое оказался замешан министр обороны Анатолий Сердюков, его любовница, родственники и коллеги министра. Но дело, казавшееся «стартом» мощной антикор­рупционной кампании, быстро сошло на нет. В 2012 году многие полито­логи всерьёз говорили о том, что Кремль хочет раскрутить тему борьбы про­тив коррумпированных чиновников, чтобы выбить козырь из рук оппозици­онных политиков и найти новую точку общественной консолидации. Но, скорее всего, попытка была признана слишком рискованной – а после крым­ских событий ещё и бесполезной. Поэтому самое громкое дело в современ­ной России было «спущено на тормозах», а его фигуранты, если и оказались в местах лишения свободы, то всего на несколько дней.

Сейчас ситуация иная – и проблема, рискну предположить, не в системной борьбе с коррупцией, а в росте недовольства президента тем, как мини­стры и чиновники делают свой большой и маленький бизнес в тех новых ус­ловиях, в которых оказалась страна. Владимир Путин после «крымской кампании», похоже, уверовал в то, что задача нынешней элиты – это реализация некоей исторической миссии страны, и поэтому «есть вещи поважнее фондового рынка». Однако практически никто из госслужащих не приходил на службу с той же мотивационной матрицей: пара крепких региональных компаний, записанных на родственников, несколько офшоров, коллекция автомобилей и часов, недвижимость в России и за границей – вот за чем все они шли во власть (даже безусловно мотивированный идеей «величия страны» Владимир Якунин и тот отказывался декларировать своё имущество, не говоря об активах родственников). Сегодня вполне можно предположить, что Кремль постепенно меняет приоритеты и подходы к тому, что дозволено его сатрапам, а что – нет, но сами чиновники не готовы к «работе в новых условиях». Это может объяснять и отставку привыкшего к помощи государства его компании гла­вы РЖД, и жесткие действия против региональных начальников.

Случайность это или нет, но отставки губернаторов с формулировкой «в связи с утратой доверия» начались (не считая случая с Юрием Лужковым) именно после принятия Путиным решения по Крыму (единственный губернатор, ранее подвергшийся уголовному преследованию и ныне отбывающий срок в тюрьме, Вячеслав Дудка, был сначала «тихо» уволен летом 2011 года с поста руково­дителя Тульской области, и лишь потом отдан под суд). Но в марте 2014 года жёсткая формулировка была применена к Василию Юрченко (Новосибирская обла­­сть), а в сен­тябре 2014-го – к Николаю Дёмину (Брянская), которые подозревались в незаконном обогащении. Случаи Александра Хорошавина, обвинённого скорее персонально, и Вячеслава Гайзера, подозреваемого в создании ОПГ, выглядят разви­тием этой линии. Кремль настоятельно напоминает своим назначенцам, что ситу­ация в стране изменилась (если бы это было иначе, власти нашли бы ва­ри­ант «не выносить сор из избы»). Однако, на мой взгляд, этот «новый курс» чрезвычайно опасен для сложившейся в России системы.

Коррупция, повторю ещё раз – это не отклонение от нормы, сложившейся в России в 2000-е годы, а сама эта норма. Злоупотребление властью и право принимать формально законные решения, бенефициарами которых выступают чиновники разного ранга – главный мотиватор тех, кто идёт в России на государственные должности уровня выше среднего. И если массе народа ещё можно посредством отлаженной пропагандистской машины объяснить, что в новых обстоятельствах следует на время забыть о росте благосостояния и сплотиться в «борьбе» с «фашистской» Украиной и «зловредным» Западом, то донести эту мысль до чиновников окажется неизмеримо сложнее.

В марте 2014 года Путин принял крайне рискованное решение во внешней политике – но это решение было тактически просчитано. Президент пони­мал, что ЕС и США не предпримут никаких силовых шагов и был убеждён, что экономические санкции не смогут свести российскую экономику с наез­женных рельсов (что и было бы так, не вмешайся в процесс цены на нефть). Он осознавал, что народ выразит полную поддержку аннексии, и, что самое важное – он может всецело положиться на тех, кого сам выбрал и назна­чил на руководящие посты и кто собрался в Георгиевском зале Кремля 18 марта, чтобы послушать его «Крымскую речь». Однако последние события начин­ают порождать опасения: президент столь уверовал в свои неограничен­ные возможности, что решил «начать войну» и на внутреннем фронте.

На мой взгляд, эта инициатива имеет все шансы довольно быстро разрушить сплочённость элит, крайне необходимую сегодня для функциониро­ва­ния сложившейся в России неэффективной управленческой системы. Осо­знание, что период, в течение которого высшие чиновники действи­тель­но были неприкасаемыми, заканчивается, может не столько вдохновить оп­по­зицию (которая, с одной стороны, не очень популярна в народе, а, с другой, не обладает необходимыми инструментами продвижения своих инициатив), ско­ль­ко спро­воцировать внутренние конфликты внутри правящего класса, создав условия для пресловутой «войны всех против всех».

Слабость современной российской политической системы (в отличие, на­пример, от той, что сложилась в начале 1990-х и пережила то бурное и неоп­ределённое десятилетие) заключается в том, что все её фигуранты обязаны сво­им статусом исключительно Владимиру Путину. Сегодня нет относительно самостоятельно сформировавшихся групп влияния (каковыми при Борисе Ельцине бы­ли «группы» Черномырдина, Лужкова- Шаймиева, Чубайса и т.д.), а все имеющи­еся борются только за один ресурс – за внимание президента. Такая система может пойти вразнос от даже относительно небольшой внутренней деста­билизации, триггером которой, повторю, вполне может оказа­ться складывающееся в элитах ощущение того, что они перестают быть неприкасаемыми.

Борьба с коррупцией – прекрасный инструмент мобилизации чиновничества и сплочения народных масс там, где она давно институционализирова­на и стала устойчивой практикой (как, например, в Китае). Однако в стране, политическая и социальная система которой основана на избирательности применения норм и законов, её запуск чреват недопустимыми перегрузка­ми. Поэтому, на мой взгляд, Владимир Путин начал на днях опасную игру – и не исключено, что та смелость и решительность, которая пока сходит ему с рук во внешней политике, может погубить его в его собственной стране. Потому что это Запад считает Россию принадлежащей лично её президенту, а отечественная бюрократия уверена, что именно она является её коллективным хозяинои.

ОРИГИНАЛ