Виктор Суворов: Нацисты были побеждены вопреки Сталину

Писатель и историк дал эксклюзивное интервью «Голосу Америки» к юбилею Победы

Виктор Суворов (псевдоним, настоящее имя – Владимир Богданович Резун) – известный писатель и историк, бывший сотрудник советской военной разведки, получивший убежище на Западе. Он написал несколько популярных книг об истории Великой Отечественной войны, в которых размышлял о том, как эта война началась, мог ли Советский Союз лучше подготовиться к ней, и готовился ли Сталин обороняться вообще.

В интервью Русской службе «Голоса Америки», которое писатель дал уже после завершения в Москве масштабных торжеств в честь 70-летия победы над нацистами, состоялся разговор о том, что Виктор Суворов думает об этих торжествах, а также о причинах огромных потерь советского народа в той войне.

Данила Гальперович: Вы наверняка следили за тем, как Россия отмечала 70-летие победы в Великой Отечественной войне. Какое у вас от этого осталось впечатление?

Виктор Суворов: Я вижу массовое помешательство народа. Я вижу какой-то взрыв пошлости, совершенно чудовищной пошлости, и чудовищный же уровень, как говорил Александр Васильевич Суворов, «незнайства». Плюс какое-то дикарское ликование, как будто дикарям бусы дали, и они танцуют вокруг костра, на котором людоеды жарят своих пленников. Нет, я думаю, что праздник когда-то был действительно «праздником со слезами на глазах». Теперь он без всяких слез, и мне это не нравится. И эта Победа превращается в инструмент удержания власти, криминальной власти людей, которые обворовали страну.

Д.Г.: Во многих ваших книгах очевидна идея, что советский народ победил в Великой Отечественной войне вопреки, а не благодаря Сталину. Как вы думаете, насколько в той войне людям еще и приходилось преодолевать все то, что на них навешивала Советская власть, то, как она их гнула?

В.С.: Сталин готовился к нападению, и из-за этого Красная Армия потерпела чудовищное поражение в 1941 году. И все же народ переломил эту ситуацию и завершил войну так, как он ее завершил. Народы нашей страны – русские, украинцы, евреи, азербайджанцы, татары, грузины – завершили войну вопреки тем планам, которые готовили Сталин, его Генеральный штаб, Жуков и все остальные. Народ добился этой победы вопреки антинародному режиму.

Д.Г.: Советские историки практически не скрывали своего восторга от того, что Красная Армия первой вошла в Берлин, как будто в спортивном соревновании, обойдя в этом западных союзников. Чего стоило это соревнование? Насколько для Сталина быть в Берлине первым было важнее, чем добиться главной цели – разгрома Германии?

В.С.: Политический аспект присутствовал. Желание Сталина взять Берлин прежде, чем это сделают американцы, британцы, если бы мы могли его померить каким-нибудь измерительным прибором, было, наверное, раз в 10 сильнее, чем у союзников. Это соревнование присутствовало не только на уровне государств, но и внутри самой Красной Армии. Этого никогда и никто не скрывал, что Сталин довел разграничительную линию между Первым Украинским под командованием Конева и Первым Белорусским фронтом под командованием Жукова чуть-чуть дальше Зееловских высот, и остановился. Обычная военная практика – четкая разграничительная линия, есть специальные значки – вот этот населенный пункт включительно тебе, а вот этот – исключительно, этот твой, а этот не твой. Так вот, Сталин дорисовал линию до половины, а дальше – кто вперед возьмет. И была совершенно чудовищная гонка между Первым Белорусским и Первым Украинским фронтами, между Жуковым и Коневым. Это вносило огромную путаницу. Это было вопреки всей военной науке и военной дисциплине. Эта гонка стоила огромных жертв Красной Армии.

Д.Г.: В самом ходе войны, что для вас наиболее трагическое, нелепое, непостижимое в том, что вы о ней изучили?

В.С.: Самое для меня страшное – это отношение к бойцам и командирам Красной Армии, каким оно было на войне, каким оно было после войны, каким оно остается сейчас. Что я имею в виду? Был отец мой в окружении – это печать на всю жизнь. Был мой дед Василий Андреевич под оккупацией, во всех личных делах всегда писали – был под оккупацией. К ним относились с недоверием. Отвоевали люди – огромное количество калек в Москве, в Подмосковье, на московских вокзалах, на электричках – их всех однажды собрали и вывезли к чертовой матери на Валаам. Проходит какое-то время, и обещает наша родная власть, что к 20-летию Победы все ветераны войны будут обеспечены жилплощадью. Потом обещают к 25-летию, к 30-летию, 40-летию. Сейчас было 70-летие – то же самое. Когда я бываю в Германии и смотрю, как ветераны немецкие – проигравшие войну гитлеровцы – как они живут, а после этого смотрю на наших ветеранов, это непостижимо, непонятно.

Д.Г.: Насколько, по-вашему, на ход войны повлиял тот период самозабвенной дружбы между Гитлером и Сталиным, который продолжался с середины 1939 года, как минимум, по январь 1941 года? Только что Владимир Путин заявил, что пакт Молотова-Риббентропа был оправдан с точки зрения безопасности СССР.

В.С.: Однажды Константин Константинович Рокоссовский, которого я уважаю больше всех остальных советских полководцев, сказал, что эта дружба, конечно, внесла какую-то дезорганизацию во все наше восприятие гитлеризма. Конечно, это отразилось на поведении советских солдат в самом начале войны. Некоторые даже махали немцам, а немцы садили из пулеметов. Для состояния духа советского человека это был жестокий удар, что вчера они были друзьями, а сегодня напали! Как после этого верить политруку, как верить батальонному комиссару, полковому комиссару, наркому обороны и самому товарищу Сталину?! Кто-то уже говорил, что нападение Германии было настолько внезапным после этой дружбы, что наступило какое-то моральное расслабление Красной Армии и советского народа. Когда народ уже понял, что дело идет о выживании, только после этого по-настоящему началась Великая Отечественная война – где-то в октябре, может быть, ноябре 1941 года. А до того была полная дезориентация, Советский Союз потерял колоссальные территории, включая Эстонию, Литву, Латвию, Новгородскую область, Беларусь, Украину, Молдову и так далее.

Д.Г.: Как вам кажется, сколько продлилось реальное ощущение союзничества в войск, у тех, кто вместе воевал – у американцев и русских, у британцев и русских? Когда все поменялось?

В.С.: Я думаю, оно менялось мгновенно – сразу после войны. Например, когда в Архангельск, в Мурманск приходили конвои, то по приказу Сталина была разрешена какая-то особая свобода. Девушки приходили на танцы с британскими летчиками, моряками. Было несколько ситуаций, когда возникала настоящая любовь. И как только война кончилась, сразу же это было по приказу Сталина прекращено.

Некоторые были «женщинами легкого поведения» – погуляли и закончили, а некоторые сразу же попытались уехать в Британию. Им это запретили. Они бежали в британское посольство и там много лет жили, не выходя, потому что если выйти, сразу арестуют. И британцы их держали, а вывезти не могли. И некоторые сдавались через год, через два, одна через пять лет вышла оттуда. Конечно, их сразу вязали, сажали, давали сроки. Со стороны Советского Союза, со стороны товарища Сталина предел этому был положен сразу. «Спросите тех, кто воевал, кто вас на Эльбе обнимал» – так вот, если спросить, то они скажут, что все это кончилось немедленно.