Моё мнение о спектакле "Панночка" Республиканского театра кукол Йошкар-Олы

В начале пьесы завязывается конфликт столкновения колдовства и веры, дневной и ночной жизни.

Сначала нужно уяснить смысл фундаментальных для жизни хуторян и смысла пьесы понятий. “Наука” в их глазах – объяснение всех явлений причинами, непосредственно не связанными с колдовством (хотя часто связанными с народной религией). Это очень отдалённо похоже на привычную нам рациональность. “Вера” – вмешательство доброго начала в жизнь людей, главным образом религии. “Чудо” в глазах хуторян – что-то связанное с колдовством. Оно противоположно “науке”. Но наука не в силах объяснить колдовство и защитить от него. Это может сделать только вера.

Дневной мир представлен в “Панночке” как добрый и светлый, предполагающий присутствие божественного начала; и, судя по словам героев, им в нем уютно, хотя они там только едят и придаются праздным разговорам. “Нормальная жизнь”– что-то не требующее объяснений и толкований, как “наука”, но и не чудесное. Здесь хуторянам не нужна “вера”. Ночной мир – мир колдовства и чудес. Нам дают прямой ответ на заданный в начале пьесы вопрос: нужны ли чудеса зачем-либо человеку? Нет, не нужны. От них лишь одно насилие, а мир от них совершенно не становится лучше. Чудо в пьесе тождественно нечистой силе. Автор не ставит вопрос, почему “чудо” может быть только таким страшным.

Настоящая роль хуторян в пьес проясняется только в конце спектакля. Они с в сделке с нечистой силой. Ценящие свою “дневную” жизнь жизнерадостные люди знают о существовании “ночного” мира и опасаются его. Для того, чтобы это зло осталось в каких-то рамках, они подкармливают свою панночку проезжающими.

Для прояснения смысла пьесы нам важен вопрос, почему Хома Брут из самоуверенного весельчака, уверенного в “науке”, превращается в спокойно идущего на смерть стоика? Природа этой эволюции остаётся непонятной. Почему Хома не цепляется за жизнь до самого конца? Он идет на смерть, пытаясь заткнуть собой дыру, из которой "хлещет мрак гнойный и мерзость смердящая". Но, по финалу спектакля, ничего он не затыкает.

У Хомы Брута сильна естественная для живого человека тяга к “дневной жизни”, свету – недаром он проливает слезы умиления над повешенными на забор для просушки горшками. Эти горшки становятся для Философа одним из проявлений этого “божьего мира”, его конструктивным началом.

В то же время панночка не просто устрашает Хому, но фактически соблазняет, внушает чувство сродни любви. А, может, именно этим, пусть и подсознательно, объясняется решение Хомы идти на смерть? Судя по пьесе, вера способна защитить Хому от колдовства, но наряду с верой в нём есть какое-то непонятное не ему, не зрителям влечение к панночке.

По ходу пьесы Философ осознаёт бессилие “науки” в его судьбе и силу “веры”. Развязка пьесы – гибель Хомы, ему не хватает своей веры, чтобы не смотреть на панночку, ночная жизнь сильнее дневной в этом случае. Вера могла бы спасти его, но он сделал другой выбор. Наше понимание выбора Хомы, хотя этот выбор ведёт к его гибели – и есть катарсис. Мы видим неоднозначность жизни.

В пьесе нет никаких указаний на то, что панночка стала наказанием Хомы за плохо прожитую жизнь, кроме его собственных слов. Колдовство упоминается в пьесе и применительно к другим людям. Нет никаких оснований считать, что за наши проступки в жизни мы где-то и когда-то мистическим образом понесём воздаяние.

Визуальные эффекты спектакля хороши. В описании жизни панского двора мы ощущаем поэзию “естественной» животной жизни. Кошмары и странное влечение Хомы и панночки переданы убедительно.

Я не могу ответить на вопрос, что хотела сказать мне Нина Садур, написав “Панночку”. Мне непонятно, как всё показанное в пьесе имеет к жизни современных людей, к проблемам, которые им приходиться решать, к категориям, в которых они рассуждают. Впрочем, скорее всего, это моё восприятие идёт от того, что я не приучен понимать модернизм.