Беспредел

      Недавно встретил своего давнего, армейского еще, товарища. Только что вышел, отсидел за убийство, по 105-ой. Поскольку я принял косвенное участие в его судьбе, расскажу его удивительную, но не такую уж редкую в современной России историю.

     Леха, так я назову своего приятеля, бывший работник разогнанной когда-то налоговой полиции, долгое время после увольнения болтался без работы, забухал, потерял семью, в общем, света белого не видел.

     Однажды утром, лежит Леха, похмельем мучается, вдруг, звонок. Открывает, ему удостоверение в харю – опера. Сразу вопрос: «Зачем бабушку пришил?» Оказалось, соседку Лехину нашли мертвой. В морге сказали, что места живого на бабке нет, все ребра переломаны. В общем, притащили Леху к себе и давай разъяснять ему конституционные права, на растяжке. Правда, между растяжкой и профилактикой наливали по 50 грамм, просили одно – признай, что бабушку за горло подержал, будет года полтора условно и сейчас же пойдешь домой.

        К концу вторых суток написал Леха чистосердечное признание – да, было, подержал бабушку за горло, не более 10 секунд. Его сразу же на ИВС, обвинение по 105-ой, потом СИЗО, где Леха, протрезвев, от своего «чистосердечного», естественно, отказался.

        У правоохранителей праздник, руки потирают, ждут премии, звания, шутка ли, убийство раскрыть за два дня.

      Но случилась маленькая неприятность, пришла судмедэкспертиза в которой эксперт установил, что все переломы у бабки посмертные, полученные при транспортировке полусгнившего трупа, а отчего старая умерла, эксперт установить не смог. Черт его знает, ей 78 было, болела астмой,  скорее всего сама преставилась, по собственной воле.

        Но Леха-то уже две недели сидит за ее убийство, его отпускать, можно сразу на комбайнеров переучиваться.

            Выход есть всегда, появляется в деле некий бомж, который сидел вместе  с Лехой в клетке и слышал как тот ему рассказывал, что «задавил бабку». Старый, испытанный прием, на наших судей действует безотказно, ну, в самом деле, не отпускать же человека.

            На суде судья орал, ногами топал, требовал признать вину: «Иначе дам на всю катушку!», адвокат по назначению просил признать вину, всего-то лет семь будет. Леха на принцип, не убивал я, идите вы…

         В общем получил Леха одиннадцать. Отсидел почти половину, прокурор вышел с представлением в Президиум. Собралась судейская элита и порешила: поскольку судья учел чистосердечное раскаяние как доказательство вины, то оно должно считаться смягчающим обстоятельством. Скинули год.

        Так и отсидел Леха свой срок за убийство бабушки, которая, царство ей, умерла сама.

      За время сидки пришел к вере, каждый день ходил в тюремный храм, молился. Я вижу, что совсем другой он, знает то, что нам и невдомек, верит, искренне и беззаветно. Женился. Не пьет совсем. Вроде, все в порядке. Дай ему Бог!

        Вычислил я нескольких из тех, кто «уговаривал» его. Излом, да вывих. Кто спился, кто изгнан из органов, кто уехал на заработки и сгинул, никому в рюмочных, которые они курировали, бесплатно уже не наливают. Одно осталось – злоба на всех, какая-то безутешная злоба на весь мир, да пенсия, для тех, кто сумел дотянуть.

         Стоило ли?

БЕСПРЕДЕЛ

Дождались, дострадались, домучились,

Тихой сапой проник и осел,

Настоящий, кондовый, дремучий,

Но такой нам родной беспредел.

Ненавижу словечко тюремное,

В нем баланда, и нары, и шмон,

Безутешное царство подземное,

Где один лишь синоним – закон.

Но другого не вспомнить, не выдумать,

Словари до утра вороша,

Но другого не ведала, видимо,

Заключенная наша душа.

По конвейеру, вниз, отштампованы,

Опускаются грешники в ад,

Где на все спальных мест уготовано,

Что поделаешь, щепки летят.

Застучали кузнечные молоты,

Молоточки судейских громил,

Папки дел, все прошиты, проколоты,

Каждый чашу свою пригубил.

Без разбору молотят молодчики,

Опера поставляют сырец.

Утрамбовывай, делозаводчики,

Под решеточку, под венец!

И не трогай гнездо прокуророво,

Не беда, если сядут не те,

Пашут истово, споро и здорово,

Показатели на высоте.

Конституцию в грудь сапогом внести,

Из подвалов не вырвется крик,

Проворачивай жернов законности,

Перемалывай зерна, мясник.

Говорливая власть, но слаба умом,

Ковыляй, есть клюка и сума,

И в конце пути, за шлагбаумом,

Дои родимый и грешный – тюрьма.

Крутит мельница, может стерпится,

До седин дотянул, не сидел,

Эх, свеча моя, еле теплится,

Упаси меня Бог в беспредел!