Воспоминания бывшего спецпоселенца,
он же ссыльно-поселенец и спецпереселенец тож
http://www.berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer11_12/Berenson1.php
Мы вам протянули руку дружбы, а ноги сами протянете
(советско-бессарабская шутка лета 1940 года)
В 1941 году мне шёл 15-й год, и запомнилось всё-всё. Даже фамилии тех трёх агентов, что ночью 13 июня пересадили нас из квартиры в "карету МВД": Марченко, Мамаренко и Мальчикпрочитал в подписываемом мамой акте изъятия "антисоветской литературы" - театральные программки на идише. Они не скрывали разочарования столь скромным уловом компромата и откровенно дивились нашей явной материальной и финансовой несостоятельности, когда разрешили прихватить с собой немного дорогих носильных или ценных вещей. Запомнилось: несколькими десятками рублей одарила нас многолетняя домработница (прислуга) болгарка Анна, провожая к грузовику, - своих денег в семье не было, до получки (аванса?) оставалось 3 дня.
Клиповые вспышки памяти: ночной арест в Измаиле, на юге Бессарабии, доставка на ж.д. станцию Болград, «скотские» вагоны, до отказа набитые разномастной, разноплеменной, разновозрастной высылаемой публикой. Теснота и сутолока, гробовая тишина, кивки знакомым и взгляды удивлённые, недоумённые и даже радостные - есть свои.
Через сутки, когда план по очистке территории от "враждебного элемента" был выполнен, вагоны наглухо задраили, и товарняк покатил. На станциях и полустанках вагоны не открывались, эшелон стоял часто, пропуская встречные, особенно после начала ВОВ.
Эпопея месячного железнодорожного путешествия богата уймой трагических и трагикомических эпизодов (даже слабая фантазия может себе представить, какой стороной оборачивались человеческие повадки, какие низменные страсти бушевали в этом психопатическом людском скопище в борьбе за лишние 20 сантиметров в пространстве, за двухминутное «полуместо» у оконной решётки, за глоток обжигающего «свежего» воздух из дверной щели в третьем ряду за спинами более рослых пассажиров (фантазируя на эту тему, стоит помнить, что в вагоне были грудные дети, беременные женщины, старики и старухи с больными сердцами, с недержанием мочи и эпилептики, скандалисты, хулиганы, жидоеды, воры, живущие по законам зоны. Одну картинку из этой истории ВКП(б) приведу.
Параша в углу вагона была причиной ссор, драк и… шантажа со стороны уголовников: кто-то из братвы занимал её, уступая только своим, фрайера получали доступ к ней только в обмен на воду, съестное, алкоголь, какую-нибудь вещицу или вещь. Время пользования стульчаком дозировалось на тех же условиях.
Поездное начальство решало подобные физиологические вопросы по-своему. Состав останавливался в степи, под наблюдением многочисленной охраны и долгожданную команду «Выходи!» обезумевшие «пассажиры», зная, что место и время для… ограниченно, выпрыгивали, вываливались, выползали из вагона и, опережая команду «Под состав!», спешили туда, чтоб занять место поближе к двери: через 5-10 минут раздавался финальный приказ этого действа «Давай в вагоны!» - отстающих подгоняли пинками и прикладами. О том, что не все успели облегчиться, вагон сразу и надолго чувствовал.
А в нечастые эти остановки было много человеческих драм: кто-то не умел это делать прилюдно и пытался уединиться в придорожных кустиках – вслед летел холостой выстрел: чей-то ребёнок замешкался и вбрасывался конвоиром в вагон; кто-то оставался бездыханным под вагоном; помню случай, когда один немолодой мужчина бросился убегать от состава в пустынную степь – за ним никто из охраны не помчался: знали по опыту - сам вернётся совсем вскоре и, измордованный кулаками и «копытами» молодых мордатых красноармейцев, тюфяком вбрасывался в вагон… В пути проводились жестокие селекционные акции по извлечению мужчин: поезд останавливался в совершенно безлюдном месте, в вагоны заходили офицеры-энкаведисты из нашего «почётного эскорта» и, назвав несколько фамилий из их списка мужчин, уводили их - мы уже знали - не в парикмахерские, как издевательски объясняли чекисты. Каждый заход – и другие жертвы, а оставшиеся либо молились, либо стенали, прощаясь со своими семьями в ожидании своей очереди «в парикмахерскую». Я никогда не забуду состояния и выражения лица моего отца, ожидающего после каждого перегона своей участи. Он сохранил эти ощущения обречённости и бессилия на всю оставшуюся жизнь, хотя в 15-летней его ссылке было много драматических эпизодов. Но он остался в семье – единственный из молодых и нестарых трудоспособных мужчин в нашем вагоне. «Виной» тому моя мама – выслали именно её (сионизм, председатель бессарабского отделения ВИЦО при румынах), а мы с папой были лишь членами семьи репрессированной. Помнится, как на одной из остановок, сдавая вахту сменщику, караульный предупреждал: следи за этой опасной рыжей жидовочкой, она главарь какой-то троцкистской партии.
…К 20 июля наш эшелон подогнали к станции Джизак (Уз.ССР), что у подножия отрогов Туркестанского горного хребта, по соседству с Голой степью и бесконечными песками Кызылкумской пустыни. Под крики «давай, давай» и болезненные пинки выгрузили нас на большом привокзальном пустыре, велели сесть на землю, под страхом расстрела никуда не отлучаться и… дожидаться. Без еды, под палящим солнцем (благо сердобольные местные жители водой нас обеспечивали) прошли сутки, пока мы узнали, что начальство эшелона сгинуло в неизвестном направлении, формально передав нас (т.е. списки) местному НКВД. (Уже начинал властвовать анархический универсальный закон «война всё спишет». Потом мы узнали, что первоначально нас везли в Джезказган, на медные рудники, но в связи с реалиями первого месяца войны вся немалая команда «обслуги» нашего эшелона спешно отзывалась в приграничные районы, ещё остающиеся советскими.) Эти сутки запомнились солнечными ударами, голодными обмороками, ночными истошными воплями «помогите, убивают, грабят» и ощущением полного «беспросвета». (Слово «беспредел» пришло позже, на новом витке цивилизации.)
На следующий день появились «чины» в сопровождении «покупателей». Это были представители окрестных каракулеводческих совхозов и колхозов, набиравших бесплатных помощников чабанов, стригулей, обслугу больших густонаселённых семейных юрт, подсобных рабочих на плодовоовощные орошаемые арычной системой подсобные хозяйства. Повезло ремесленникам, ветеринарам, врачам. Мой отец был бухгалтером, и нам тоже повезло. Маме, в недавнем прошлом учительнице еврейской школы «Тарбут», работы по специальности в совхозе Кок-су сразу не нашлось. Она вязала (шерсти было много) кофты, перчатки, шарфы, обменивая их у местных матрон преимущественно на кукурузу. Через два года, окончив заочно учительский институт в Чимкенте, стала преподавать русский язык в казахской местной семилетке и так до получения «вольной» в 1956 году. (От её учеников в нашу семью пришли пословицы: "Не потопаешь - не полопаешь", "Будет курочка - сварит и дурочка".)
Я работал на подхозе, а потом погонщиком волов у пахаря молдаванина по имени Мырча. Был он дремуче невежественным, адски злобным и фанатическим жидоедом. Натерпелся я от него – есть что вспомнить. Дело ещё в том, что природный хлебопашец, был он необыкновенно вынослив, дневной план пахоты старался перевыполнить, зарабатывая тем лишнюю норму хлеба, почему меня погонял нещадно. В дневной перерыв он заваливался в единственное затенённое место – под арбу, где тут же могуче захрапывал, а я, накормив и напоив волов, нырял туда же, отбиваясь от мошкары, мух и слепней. Тогда же я впервые наказал жидоеда. Правда, неудачно. Так, лёжа под арбой, вижу, как с могучей выи супостата сползает каракурт - самый ядовитый и даже смертоносный паук. Прутиком я повернул его в обратную сторону, к волосатому уху, чем, видимо, обозлил, и тогда он ужалил Мирчу. Тот слегка почесался и продолжил храп. Ну, думаю, до завтрашнего утра ты отбросишь копыта. На рассвете, полный надежд, бегу три километра до пахоты, где к ужасу своему вижу совершенно безмятежного молдаванина, вдевающего налыгачи в надетое уже на быков ярмо. От деспота спасла меня трудармия, куда в страшное военное лето 1942 года забрали из совхоза всех мужиков призывного возраста (не казахов). Папу отбил директор совхоза Берешев, самодурный и влиятельный казах, ценивший профессионализм отца и его уникальную по тем местам честность. Второго еврея в совхозе, ссыльного Хаймовича, тоже не взяли – оставили умирать от хронической дизентерии.
Мы не голодали – Сыр-Дарья кормила рыбой, перепадали тушки ягнят, убитых в утробе матерей за две недели до окота: их незавившийся ещё каракуль – нежная и мягкая каракульча считалась золотом высшей пробы. (Золото не метафора: тысячи шкурок каракуля и каракульчи переправлялись через Иран в разные страны, где шли как валюта. Всем заправлял Микоян, нарком внешней торговли, чьими «крепостными» были и ссыльные всех каракулеводческих хозяйств). В пойме реки водились фазаны – не худшее птичье мясо. Всё хорошо, но…
Ссыльные получали тушки и брынзу из овечьих отар, забракованных по причине страшной болезни - бруцеллёз. Есть эти продукты можно только после шестинедельной выдержки в специальных консервантах. Немногие преодолевали это препятствие. Боже, как страдали заболевшие, какие невыносимые и неутолимые боли во всех костях и мышцах испытывали они, как молили о спасительной смерти и как часто добровольно шли под её косу. Выжившие на десятилетия стали рабами приступов этой болезни…
«Век-волкодав» сказал о нами пережитом времени Мандельштам, и это ещё не зная ГУЛАГа, Второй мировой и Холокоста.
1. Примечание документальное:
Правовой базой для операции, помимо решений руководства страны, было "Положение о порядке применения ссылки на поселение для некоторых категорий преступников", а также ряд инструкций за подписью Берия. 16 мая 1941 года ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров приняли совершенно секретное постановление № 1299 -526 "О выселении социально чуждых элементов из Прибалтийских республик, Западной Украины, Белоруссии и Молдавии". Через 3 дня (19.05.41 г.) народный комиссар ГБ В. Меркулов подписал директиву № 77 "О выселении антисоветских, криминальных и социально опасных элементов их названных республик".
Согласно этим инструкциям операция по выселению из Прибалтийских республик и Молдавской ССР проводилась одновременно, в день,назначенный НКВД СССР. В тот самый день зам. Меркулова комиссар ГБ 3-го ранга Серов утвердил Инструкцию о порядке высылки антисоветских элементов из Литвы, Латвии, Эстонии. В начале июня оперативный штаб при НКВД ЛССР обсчитал сколько вагонов необходимо для выселения людей их Литвы, было определено как их рассадить по вагонам, чтобы не было шума и паники. Серов в своей директиве указал, что в один вагон садятся не менее 25 человек (11; с. 5).
Судя по некоторым отчетам, выселение началось 11 и 13 июня. Однако основная часть операции осуществлялась 14 июня 1941 года. Именно в этот день Берия утвердил план мероприятий по этапированию, расселению и трудоустройству спецконтингентов, высылаемых из Литовской, Латвийской, Эстонской и Молдавской ССР. План предписывал порядок и места депортации почти75 тыс. выселяемых, в том числе: 22 885 глав и 46 557 членов семей. Главы семей и более 4 тыс. уголовников подлежали высылке в лагеря, а члены семей - на спецпоселение. Для обеспечения операции выделялось 7 тысяч охранников (7; с.56).
2. Примечание личное:
Многие из высланных/сосланных евреев выжили, избежавшие и оставшиеся страшно погибли.
