Соросовская программа образования в области точных наук
http://lebed.com/2014/art6571.htm
№721 от 2 октября 2014 годаВалерий Сойфер
Продолжение 3. Начало , продолжение 2
В. Сойфер (слева) и Дж. Сорос
Неожиданно Уотсон (нобелевский лауреат — ред.) сменивший Ледерберга на посту Председателя Правления МНФ (Международный Научный Фонд) , предложил обсудить разработанную мной процедуру присуждения грантов профессорам вузов и вообще «философию» предлагаемых мною шагов в этом направлении не на Правлении МНФ, а на заседании Российского Наблюдательного Совета в Москве, чтобы затем, послушав, что скажут наши коллеги в России, подумать над тем, что же следует делать дальше в рамках Правления Фонда. Я прилетел в Москву, где предварительно Скулачев раздал мой проект отбора профессоров вузов для получения грантов членам его Совета. Однако поддержать мои планы члены Совета отказались наотрез. Несколько академиков Российской Академии наук стали мыслить вслух, повторяя один за другим, что фонд их — научный, что отражено в самом названии. Что в России, и еще больше в остальных странах, бывших некогда республиками Советского Союза, традиционно сложилось, что вузовская наука — слабая. Что ни в какое сравнение она с академической идти не может. Что поэтому даже заводить разговор о выделении части причитающихся чистым ученым денег на нужды этих «полупрофессионалов из вузов» было бы ошибкой. Речь может идти только о присуждении таких грантов лучшим ученым, у кого, например, большее число публикаций в иностранных журналах, у кого есть совместные с западными учеными гранты, у кого, наконец, число аспирантов больше. Причем деньги на этих профессоров Сорос должен выделить отдельно от средств, предоставленных МНФ.
Второй аспект, из-за которого Исполнительный Совет долго обсуждал программу и никак не мог прийти к согласию, была придуманная В. Н. Сойфером методика отбора. Он предложил двухступенчатую систему отбора активно работающих профессоров: сначала проведение открытого конкурса, а потом опрос студентов, которых эти профессора учили. Такая схема казалась многим членам Совета амбициозной, а массовый опрос студентов — едва ли выполнимым Хочу сделать одно замечание: в планах МНФ данная программа не была названа «Соросовские профессора». Сорос против такого прилагательного возражал, и члены Правления МНФ боялись ему перечить. Подпрограмма «Профессора» членов Наблюдательного Совета, академик К. И. Замараев из Новосибирска, слегка откинувшись в кресле назад и держа в вытянутой руке мой проект, стал медленно зачитывать строки о возможной финансовой поддержке будущих профессоров и, дойдя до цифры 500 долларов в месяц, стал громко возмущаться, что это, дескать, вообще безобразие.
— Что такое 500 долларов в месяц? — вопрошал он.
— Это же насмешка над здравым смыслом. Мы просто так, за здорово живешь, за какие-то три статеечки раздали по 500 долларов кому ни попало, а тут выдающимся людям, отягченным каждодневной исследовательской работой, дать всего каких-то жалких 500 долларов в месяц! Здесь и тысячи жалеть не надо!
К тому времени я прожил в США уже почти 5 лет, работая профессором, и знал цену пятистам долларам в стране, где доллар был основной валютой. Поэтому я сказал, что абсолютно отвергаю такие разговоры. Что если бы кто-то давал американским профессорам, дополнительно к их зарплате, по 500 долларов в месяц, это было бы манной небесной и огромными деньгами.
Мои слова возымели какое-то действие: дискуссия на тему о размерах вознаграждения прекратилась, а Скулачев даже перешел к тому, чтобы начать обсуждение пунктов моего предложения. Но время было уже позднее, народ явно хотел разойтись, так и не приняв никакого решения. Параллельно с усилиями по установлению института профессоров, преподающих в вузах, а не только работающих в лабораториях, я в приватном порядке обсуждал важность этой проблемы с Соросом и предложил ему еще один шаг: присудить звания Заслуженных Соросовских Профессоров тем из профессоров и крупных в прошлом ученых, достигших 70-летнего возраста, чьи достижения вошли в золотой фонд мировой науки и кто по мировым стандартам считался выдающимися профессорами. Соросу эта идея понравилась. Единственно против чего он возражал — эпитета Соросовские. Но я настаивал на том, что без такого четкого указания, люди, получающие звание, не будут отличаться от тех, кто никакого звания не заслужил.
Во время того злополучного заседания в Москве, я упомянул и вопрос о присуждении званий Заслуженные Соросовские Профессора. Идею тут же подхватил Скулачев, предложивший право выдвижения кандидатов в Заслуженные Соросовские Профессора предоставить его Наблюдательному Совету. Чтобы хоть в каком-то вопросе начать двигаться вперед, я с его рекомендацией согласился, и со своей стороны предложил краткий срок для такой работы. Совет срок принял, и с этим я уехал из Москвы. Списки кандидатов в Заслуженные Соросовские Профессора были подготовлены в Москве в установленное время, мы с Джозефом Дрезеном разработали проект диплома Заслуженного Соросовского Профессора, нашли типографию, где отпечатали первые 57 дипломов, потом я улетел с Соросом в Европу и как-то во время полета дал ему подписать первые 20 дипломов. Он сделал это с явным удовольствием.
Вопрос о статусе активных профессоров так и не был решен в рамках Международного Научного Фонда. Его обсуждение отодвигалось и отодвигалось (один раз его подняли на заседании директоров Фонда, об этом я расскажу позже), и в конце концов все дотянулось до марта 1994 года, когда Сорос объявил о создании нашей Образовательной Программы, в которой нашлось место и для профессоров, и для учителей средней школы, и для аспирантов, и для студентов. Вместе с тем я был очень рад однажды услышать от самого Сороса о преемственности МНФ и Соросовской Образовательной Программы.
В среду 8 октября 1997 года в гостинице «Националь» в Москве по случаю празднования десятилетия деятельности Фонда Сороса в России был устроен, как было сказано в приглашении, «торжественный прием, посвященный успешному выполнению программ Международного Научного Фонда». Джордж Сорос лично подвел итоги деятельности.
После окончания его выступления бразды правления на этом заседании взял Б. Г. Салтыков, перед которым лежал листочек с фамилиями многих людей, либо приглашенных выступить организаторами заседания, либо попросивших об этом Салтыкова заранее. Выступили несколько ведущих российских ученых, в их словах открыто прорывалась грусть, что столь важное дело завершено, что еще многого можно было бы добиться. Каждый выступавший отмечал какую-то черту в завершенной работе, которая казалась ему наиболее важной, многоплановость произведенных усилий и полученных результатов проступала все яснее. Но грусть была присуща почти всем выступлениям.
Тогда Сорос взял еще раз слово и сказал, обращаясь в мою сторону: «Продолжением МНФ стала Программа Образования В конце обеда Джордж открыл свой портфель, вынул оттуда четыре грамоты и вручил их А. К. Захарову, Б. Г. Салтыкову, В. П. Скулачеву и мне. Этот столь важный для меня документ начинался словами:
«Сентябрь 19, 1997 Д-ру Валерию Сойферу Выдающемуся Университетскому Профессору Университет имени Джорджа Мейсона.
Дорогой доктор Сойфер, Мы рады выразить нашу признательность Вам за работу в качестве члена Правления Международного Научного Фонда. Эта грамота — знак признания Вашего широкого ви-дения и Вашей цельной концепции, благодаря которой дан-ное историческое предприятие увенчалось столь видимым успехом. Ваше понимание нужд науки в бывшем Советском Союзе было весомо продемонстрировано.
Как Вы знаете, программа МНФ подошла к завершению. На протяжении четырех лет ее существования она играла решающую роль в помощи мириадам научных групп в странах бывшего Советского Союза. Эта помощь была исключительно полезной для того, чтобы заложить фундамент для новых путей, по которым пойдут будущие поколения исследователей и преподавателей в бывшем Советском Союзе».
Грамота была подписана Джорджем Соросом и лауреатом Нобелевской премии, Председателем Правления МНФ Джеймсом Уотсоном.
Непростой путь к принятию Соросом решения о финансировании будущей программы образования
Как Сорос пришел к тому, чтобы выделить огромные деньги на поддержку образования в России, Украине, Белоруссии и Грузии? Я не могу указать какую-то конкретную дату начала его интереса к российскому образованию. Наверное так же как созревает подспудно каждое явление, как растет плод на дереве или ребенок в окружении взрослых, так постепенно двигался к этой мысли Джордж Сорос. Для меня эта история окрашена в тона слишком личные, так как мне кажется, что я мог наблюдать ее созревание собственными глазами (как, возможно, могли наблюдать этот его поворот к вопросам образования еще несколько человек, таких как Теодор Шанин из Ман-честерского университета). Я уже писал выше, что идеи, положенные в основу Международной Соросовской Программы Образования в Области Точных Наук, привлекли его внимание не сразу.
Сначала Сорос относился к ним довольно прохладно, повторяя, что ни у одного человека в мире не хватит средств на решение этой проблемы, ею должно заниматься только само государство. Постепенно он стал более внимательно и долго выслушивать рассуждения о поддержке преподава-телей школ и вузов, а также лучших школьников и студентов, но повторял, что нужно разработать тонкий механизм, который позволял бы надежно отбирать этих лучших. В какой-то момент мне показалось, что лед тронулся, что еще немного и удастся убедить Сороса в верности этой идеи. Но вскоре я услышал его довольно резкий и даже раздраженный отказ говорить на данную тему.
Летом 1993 года мы оказались с В. П. Скулачевым у Сороса на даче. После обеда Владимир Петрович завел с Соросом разговор о том, что было бы неплохо выделить так миллионов 50 долларов на поддержку университетов России, в особенности Московского университета, где не хватает средств на то, чтобы достроить и оснастить современным оборудованием новый корпус молекулярно-биологических и биохимических исследований. Поскольку от предложения совершенно явственно исходил личный интерес о достройке здания, Сорос не просто взорвался, а стал резким тоном говорить о неприемлемости для него таких предложений. Я попытался заикнуться о том, что, возможно, надо иначе поставить вопрос и говорить о более широкой программе действий, но на это Джордж развернулся в мою сторону и ледяным тоном сказал: «Запомните, я никогда не буду больше развивать эту тему. Забудьте о ней!».
Однако замечательной чертой характера Сороса является то, что он открыт для выслушивания аргументов. Через какое-то время (примерно через полгода) в его нью-йоркском кабинете я снова завел разговор о желательности создания образовательной программы в области точных наук, в рамках которой можно было бы провести отбор относительно небольшого числа лучших преподавателей высшей и средней школы и лучших учителей, поддержки олимпиад нового типа, и вдруг Сорос попросил меня высказаться более конкретно. Я в течение минут трех изложил созревшую в моей голове схему.
Сказано все было в исключительно краткой форме, но Сороса явно эта тема заинтересовала. Он попросил меня высказаться также, зачем вообще нужна отдельная от МНФ программа, и согласился с несколькими принципиальными положениями, выдвинутыми в качестве аргументации относительно необходимости создания специальной программы поддержки образования в странах бывшего Советского Союза: (1) нужна поддержка преподавания именно точных на-ук, ибо она позволит сохранить уникальный потенциал, развитый в течение столетия или даже больше в России, потенциал, признанный во всем мире; (2) поддержка лучших из лучших в сфере образования в области точных наук критически важна для будущего индустриального развития страны, решающим образом зависящего от успехов в указанных областях науки; (3) воплощение в жизнь Образовательной Программы поможет лучшим образом использовать богатейший генофонд талантов, число которых исключительно велико в огромной стране, каковой является бывший Советский Союз, к тому же даст возможность сохранить формировавшиеся десятилетиями научные школы, которым подчас нет равных в мире; (4) Программа позволит существенно снизить внутреннюю и внешнюю утечку мозгов, когда потенциально сильные молодые люди уходят или в сферу коммерции внутри страны или вообще покидают страну из-за невозможности выжить в это экономически гибельное для них время.
Познакомившись уже с нападками на МНФ и аргументацией тех, кто делал это особенно часто и с откровенной злостью (бывшие коммунисты из числа оголтелых, да сотрудники так называемых правоохранительных органов), я счел нужным подчеркнуть, что новая Программа с самого начала должна целиком выполняться сотрудниками тех стран, где она будет развернута, причем без какого бы то ни было участия иностранных экспертов (этим подрубались под корень столь популярные у квасных патриотов истерические протесты против кражи мозгов и секретов).
Наконец, в будущем надо будет сделать все возможное для того, чтобы от тех, кто получит Соросовские гранты, не требовали отсылать на Запад в качестве отчетов за полученные деньги какие бы то ни было результаты их работы. Мы договорились, что я приеду специально через несколько недель в Нью-Йорк, чтобы обсудить эти предложения более детально. Решение о создании Образовательной Программы На второй встрече я изложил Соросу предлагаемые механизмы отбора лучших преподавателей вузов, учителей, студентов и аспирантов.
Я просчитал несколько вариантов бюджета и дал их Соросу. Он задумался над моим листочком, что-то просчитывая в уме. Я понял, что он старается определить, насколько реально совпадают обрисованные мною ожидания с предлагаемыми бюджетами и какой ему представляется вся схема в целом. Мы поговорили еще о каких-то деталях. Сороса удовлетворили мои объяснения, и в конце разговора он сказал, что подумает всерьез над моими предложениями. Хотя при этом разговоре идея массовых опросов студентов ему явно не понравилась, он тем не менее предложил мне подумать над общей схемой организации такой программы и дать ему письменные предложения.
Я вернулся в Вашингтон и за день закончил первый вариант проекта, тут же вечером отправив его на домашний факс Сороса. Через пару часов он перезвонил мне, сказал, что в целом его устраивают мои предложения, что он хотел бы обсудить их более подробно и что собирается быть в Вашингтоне на следующей неделе. Он будет на Капитолийском холме в одном из комитетов Конгресса США, и если я найду в центре Вашингтона неподалеку от 94 Решение о создании Образовательной Программы зданий Конгресса и Сената США место для беседы, то он приедет туда за час до того, как ему надо будет попасть в Конгресс. Мой ассистент в университете Джозеф Дрезен (сейчас он работает в знаменитом Институте Кеннана, од-ном из главных центров по изучению России), с которым я посоветовался о том, где было бы лучше найти место для встречи, сказал тут же, что его хороший приятель работает помощником одного из сенаторов США, председательствующего в одном из комитетов Сената США, и если сенатора не будет в этот день на месте, то, может быть, его друг получит у сенатора разрешение использовать его кабинет для встречи с Соросом. На наше счастье согласие сенатора было получено, и я назвал Соросу удобное место встречи.
Когда Джордж появился, мы прошли в пустой сенаторский кабинет для заседаний, Сорос достал мои бумаги, и мы начали обсуждение. Я думаю, что был достаточно неплохо подготовлен к этой встрече и предложил следующее: чтобы выявить лучших учителей средней школы, надо спросить студентов институтов: пусть они назовут лучших из своих бывших учителей средней школы. Ведь студентами вузов становятся те выпускники школ, кто не джинсами у метро торговать хочет, а те, кто собирается жить знаниями и умом. Чтобы высчитать, сколько студентов опросить, надо исходить из того, что мы не сможем дать гранты больше, чем одному проценту всех учителей. Точная цифра числа учителей средней школы, преподающих физику, математику, химию и биологию в старших классах во всех школах России, не была известна, я располагал лишь приблизительной оценкой, но она позволяла определить, что число победителей конкурса не должно превышать цифру 10 тысяч.
Если каждому студенту дать право назвать по одному лучшему учителю по каждой из названных дисциплин, то, чтобы выявить в первый год первые 3 тысячи из этих возможных десяти тысяч, надо опросить (соблюдая законы математической статистики) примерно 25–30 тысяч студентов, и если каждый студент назовет всех четырех учителей, будет получено 100 тысяч фамилий, а если кто-то назовет, скажем, только одного любимого учите-ля, то меньшая цифра. Затем надо будет просмотреть весь список названных и выявить, есть ли учителя, кого назвали бы не один студент, а сразу несколько. Их и надо отобрать для последующего конкурса. Сам же конкурс проводить на основе анкетирования этих учителей, причем вопросы в анкетах задавать так, чтобы получать количественные ответы, которые легко подсчитывать, вводя данные в компьютеры и разработав специальные программы для анализа огромного числа цифр. Тогда отпадут обычные беды, сопровождающие конкурсы: малая выборка кандидатов, понижение критериев отбора, протежирование и пр.
Я полагал охватить максимально большое число учителей, для чего надо было распределить достаточно равномерно по стране число опрашиваемых студентов. Тогда удастся выявить учителей и из удаленных от центра школ (в первый год мы разбили страну на 10 зон и опросили студентов более ста вузов, имея на каждую географическую зону около двух-трех тысяч опрошенных студентов, а, начиная с 1995 года, опрашивали студентов примерно в 260 вузах страны).
Описал я и отличные от учительского принципы отбора других категорий получателей грантов — профессоров, аспирантов и студентов. Для отбора лучших профессоров я предлагал сначала узнать, кто лучше других учит студентов, для чего опросить студентов в группах профессоров, подавших на конкурс, одновременно учесть научные достижения кандидатов (для этого просить тех, кто подаст документы на конкурс, представить списки научных работ, опубликованных в последние три-пять лет, и оценить качество этих работ на основании их цитируемости коллегами), а с другой стороны, постараться оценить творческий потенциал профессоров: получение ими грантов на исследования как от международных, так и от национальных фондов, плюс к этому узнать, на каких международных или отечественных конференциях и конгрессах они выступали с докладами.
Выслушав все эти раскладки, Сорос сказал, что они его устраивают, что он согласен с названием новой организации. Мы вкратце обсудили примерный состав будущего Правления Программы. Он добавил, что готов выделять примерно по 25 миллионов долларов в год на ее финансирование в течение пяти лет и что я должен готовиться ехать с ним в Москву. Еще он сказал, что ни в коем случае не согласится больше на то, чтобы образовывать в Москве новый фонд в добавление к уже существующим «Культурной Инициативе» и Международному Научному Фонду, и что поэтому мне придется выбрать, к какому из этих двух фондов я хочу приписать новую Программу. С этими словами он замолчал и с неким лукавством, слегка наклонив голову, уставился на меня, ожидая ответа.
— Думаю, что «Культурная Инициатива» предпочтительнее, так как, согласно Вашему решению, МНФ должен прекратить свое существование в течение следующего года. Мы тогда останемся бесхозными. Так или иначе Вы нас пристегнете к какому-то еще фонду, скорее всего к той же «Культурной Инициативе», так уж лучше сразу с нее начинать, — ответил я.
Пока я говорил, Джордж начал улыбаться все более открыто, согласно кивать головой, я понял, что высказался созвучно его собственным мыслям. Его ответ был кратким:
— Ну что ж, хорошо, поедете договариваться с Карпухиной [тогдашний директор «Культурной Инициативы»] о взаимодействии. Она будет Вашим начальником, значит, Вам надо с ней срабатываться. Надеюсь, что никаких трений с ней у Вас не возникнет. На этом наша встреча закончилась.
Все вместе мы вышли в коридор здания Сената США. Джордж отправился по своим делам, а мы с Джозефом вышли на солнечный свет в одном из красивейших мест столицы США, немного ошарашенные и радостно взволнованные. Джозеф, который впервые видел Сороса вблизи, сказал мне, что не ожидал оказаться при столь судьбоносных обстоятельствах. А случившееся относилось действительно к категории судьбоносных, наша жизнь приобретала новый важный оттенок.
Вскоре у меня состоялась в Нью-Йорке первая встреча с тогдашним директором программ Сороса в бывшем Советском Союзе Джоди Спиро, которая очень внимательно выслушала все мои выкладки и дала понять, что она будет нашим другом в зарождающихся начинаниях. Меня также принял второй после Сороса человек в его Фонде, занимавшийся реализацией планов в благотворительной деятельности, лидер движения за права человека (он много лет был исполнительным директором «Хельсинки Вотч» — всемирно известной организации, помогавшей борцам за права человека во всем мире), — доктор Арье Найер. Он задал довольно остро сформулированные вопросы, показавшие, что отлично понимает подводные камни в сфере, куда я вторгался. Как мог, я постарался дать сжатые, но информативные ответы. Хотя было видно, что деятельность такого размаха в области образования он еще не встречал, Найер одобрил мои планы и пожелал успеха.
Не раз мне приходилось на протяжении этих десяти лет обращаться к Найеру по поводу решения организационных трудностей, и каждый раз я получал от него быст-рую, конкретную и не сопровождающуюся лишними словами помощь. Он даже в своей точности и памяти на цифры и имена напоминал своего шефа — Сороса, хотя одно отличие было очевидным всегда: Сорос мог прибегать к шутке, иногда был неоправданно резок и неприкрыто провоцировал собеседника на чуть более откровенное выявление своей позиции, а Найер хранил невозмутимость и отрешенность. Во время наших встреч Джордж мог быть ироничным и радовался, когда встречал от собеседника такое же отношение к себе, но за всем тем четкость в вопросах дела, ясность позиций и умение ответить на самые неожиданные и резкие вопросы ценились им так же, как его ближайшим помощником Арье Найером.
Планы разворачивания Программы
10 января 1994 года я прилетел в Москву. На следующий день была запланирована встреча с Карпухиной. Я пришел в Козловский переулок, где располагалась дирекция Фонда «Культурная Инициатива». Меня провели в маленький полутемный кабинет директора Фонда Елены Алексеевны Карпухиной, и мы без всяких предисловий принялись обсуждать наши дела. Мы дважды до этого встречались с ней в офисе Сороса, он уже успел позвонить ей из Нью-Йорка, предупредив о моем прилете. По-видимому, был у нее разговор и с Джоди Спиро, которая (скорее всего, по распоряжению Сороса) тоже прилетела в Москву, и Карпухина сказала мне, что Спиро в гостинице ждет рассказа о наших переговорах. Конечно, мы приглядывались к позициям друг друга, но переговоры пошли гладко, многие вопросы мы согласовали буквально сходу, договорились о разделении функций, я передал ей список Правления, обговоренный с Соросом, она со своей стороны добавила, что в телефонном разговоре с ней Сорос согласился включить в состав Правления еще и заместителя министра образования России Виктора Александровича Болотова, с которым у Спиро и Карпухиной были вполне доверительные взаимоотношения. Но в одном пункте я Карпухину, видимо, удивил. Она стала мне рассказывать о том, что в проекте трансформации гуманитарного образования они ни разу не пошли на крупномасштабный эксперимент сразу, а сначала в течение года-двух «опробовали» новые идеи на «экспериментальных площадках», в «пробных школах». Ведь может что-то не пойти, зачем же рисковать?
Все эти идеи я сразу, и не очень даже выбирая уклончивые словесные формы, отверг, сказав, что намерен действовать сразу по всем направлениям программы, без траты времени на подготовку и предварительные шаги, так как если в первый год мы не истратим выделенные Соросом 25 миллионов долларов, то на следующий год рискуем потерять всё. Уместно заметить здесь, что чем больше я жил в Соединенных Штатах, тем больше мне начинал помогать многолетний опыт руководства лабораторией и институтом в СССР и опыт в общении с советскими руководителями (я описал этот процесс в книге «Компашка», опубликованной в журнале «Континент», 1999, #185;102 и 104).
К моменту встречи у меня уже был готов текст объявления об учреждении Программы. Я предложил Карпухиной все-таки посмотреть текст, сделать замечания и совместно подписать его для печати. Однако Елена Алексеевна проглядела текст по диагонали, сказала, что никаких замечаний и исправлений вносить не хочет, а от совместной подписи наотрез отказалась, добавив, что этот программный документ должен выйти за моей единственной подписью как автора Программы и что помогать в оформлении финансовых вопросов ее штат будет, но во все программные и организационные вопросы ни она, ни ее сотрудники, загруженные своими делами по горло, вникать не будут. Свою Программу мы должны будем делать сами. Тем самым вся ответственность за нашу деятелность ложится на меня, а так как я уже все придумал, продумал, взвесил, значит, ни она, ни ее заместители мешать нам не будут. Тем самым водораздел был ясно и твердо очерчен.
Я все понял и сказал, что ее осторожность понимаю и принимаю. Беру всю ответственность и за планы объявляемой Программы, и за их воплощение в жизнь на себя. Мы поговорили о том, как на практике будут осуществляться финансовые операции, как я буду принимать на работу людей, обговорили зарплаты будущих сотрудников. Разговор получился долгий, Елене Алексеевне пришлось позвонить в гостиницу ждавшей нас Джоди Спиро и сказать, что сегодня мы не сможем к ней приехать, а затем она повела меня знакомить с ее заместителями и помощниками.
Кажется, что это было всего лишь несколько дней назад, настолько ярко врезались в память встречи, посвященные созданию Программы, а ведь с той поры пролетело уже более десяти лет. Они даже затмили еще одно событие, которого я так много лет ждал и которое должно было осветить мою жизнь и принести одно из сильнейших возможных удовлетворений.
В годы бесправного сидения безработным в СССР почти 10 лет я об этом даже и подумать не мог, а оно свершилось вечером следующего дня. Я о нем не то что забыл, а оно как-то прошло вторым планом и не ассоциировалось с историей Программы. И только в процессе работы над этой книгой, просматривая дневниковые записи тех лет, чтобы еще раз проверить, не напутал ли я что-то, полагаясь только на память, я вдруг увидел краткую запись в ежедневнике за 13 января 1994 года — «Презентация моей книги “Власть и наука” в Центральной сельскохозяйственной библиотеке», а чуть пониже перечень тех, чьи выступления на презентации я запомнил — И. Л. Лиснянской, Д. В. Лебедева, В. Н. Войновича, А. В. Яблокова, С. П. Капицы, В. И. Иванова, Л. И. Корочкина, В. В. Борисова. Конечно, когда я работал над рукописью, я думал, что когда-нибудь смогу издать ее на Западе. Помечтать о публикации ее — тогда казавшейся мне самой важной моей книгой — в СССР мог бы только сумасшедший. Книга получилась критической и вышла на русском языке в США в 1989 году, перевод на английский был опубликован в 1994 году.
И вот времена сменились так стремительно, что и книгу переиздали в России в конце 1993 года, и даже ее публичное обсуждение стало возможным (хотя и не без трудностей — например, в моем бывшем родном институте, который был создан при моем участии и на базе моей же лаборатории, новый директор Г. С. Муромцев распорядился: кто придет на презентацию книги Сойфера, на следующий же день будет уволен; один человек все-таки пришел и даже ко мне сквозь толпу пробрался и попросил, чтобы я ему книгу подписал; вспоминаю сейчас, что и вице-президент ВАСХНИЛ А. Н. Каштанов пытался воспрепятствовать этому обсуждению, но тогдашний советник Президента Ельцина — член-корреспондент РАН А. В. Яблоков — перезвонил ему, и тот сделал вид, что ничего не запрещал).
Я вернулся в Вашингтон 15 января, а 1 февраля 1994 года прилетел в Нью-Йорк, чтобы утвердить у Джорджа Сороса последний вариант положения о Международной Программе Образования в Области Точных наук. Сорос еще раз придирчиво прошелся по написанному мной тексту, что-то еще раз подчеркнул. Во встрече принимала участие Джоди Спиро. Текст будущего объявления был одобрен, мы договорились, что во время приезда Сороса в Москву через полтора месяца он объявит о его новой крупномасштабной инициативе — создании ISSEP (так сокращенно по-английски называлась теперь наша Программа — International Soros Science Educational Program).
18 февраля Джоди Спиро прилетела ко мне в Вашингтон, мы проговорили почти весь день, обсуждая последние детали того, как я разверну работу офисов в Москве, Киеве и Минске, как планируются опросы студентов, многие другие детали. Мои планы по срочному опросу сразу 25 тысяч студентов для определения лучших учителей средней школы — их бывших школьных наставников — вызывали у госпожи Спиро явное сомнение, но Сорос план одобрил, и она сдерживала свои эмоции, как могла. 22 февраля я улетел в Москву, чтобы провести первое заседание Правления, состав которого Сорос утвердил. Программа начала материализоваться. Первые именные гранты — Заслуженным Соросовским Профессорам Как уже упоминалось выше, тремя месяцами раньше Наблюдательный Совет Международного Научного Фонда утвердил списки первых 28 Заслуженных Соросовских Профессоров. Теперь надо было в торжественной обстановке провести их награждение. Я считал, что если новая Программа начнет с выражения уважения самым заслуженным в науке людям, чьи труды вошли в сокровищницу 102 Первые именные гранты — Заслуженным Соросовским Профессорам мирового знания, это сразу привлечет к Программе внимание и придаст уважения в сообществе преподавателей и ученых.
Я уже упоминал выше, что первые двадцать дипломов Сорос подписал раньше, потом я еще раз слетал в Нью-Йорк, где Джордж с явным удовольствием подписал все остальные дипломы. 10 марта в одном из недорогих магазинов я нашел подходящие по размеру рамки, в которые можно было вставить дипломы и придать им вид настоящих памятных знаков.
На следующий вечер (накануне вылета в Москву) мы ужинали с Соросом (насколько я помню, в Вашингтоне), и я рассказал ему о купленных рамках. Вдруг он довольно строго спросил, сколько рамки стоят, а, услышав, что их цена меньше 5 долларов за штуку, спросил меня: — А не лучше ли было бы рамок не покупать, а добавить эти 5 долларов к гранту профессорам? Я всегда очень внимательно относился даже к шутливым словам Джорджа, а в тот момент он мне показался вполне серьезным. Поэтому утром я позвонил одному из тех, кому звание было присуждено, Даниилу Владимировичу Лебедеву в Санкт-Петербург, и спросил его, что он по этому поводу думает.
— А Вы передайте Соросу, что можно сделать и по-другому, мы можем сами оплатить рамки и вернуть Соросу деньги за них, но с рамками будет посолиднее. Мы оба с Соросом смеялись, когда несколькими днями позже — уже в Москве — я передал ему ответ Лебедева.
12 марта я вылетел в Москву снова, а 14 марта 1994 года мы пригласили в Москву первую группу ученых России, которым были присуждены звания Заслуженного Соросовского Профессора, чтобы вручить им дипломы и поздравить с вступлением в этот клуб избранных. Руководивший сбором первых Заслуженных Соросовских Профессоров Владислав Ильич Янкулин заботился о том, чтобы встретить и разместить в гостиницах приехавших немолодых людей (каждому Заслуженному профессору по статусу должно было быть за 70 лет), обеспечить их приезд в Дом Ученых. При помощи президента Российской Академии наук академика Ю. С. Осипова двери этого дома не только радушно распахнулись для убеленных сединами профессоров, но и был подготовлен торжественный обед. К сожалению, не все удостоенные этого звания смогли принять участие в церемонии. Заслуженным Соросовским Профессором, чье имя стояло номером первым в списке лауреатов, был утвержден Анатолий Петрович Александров, недавний президент Академии наук СССР, директор Института атомной энергии имени И. В. Курчатова. Я учился в 1961–1964 годах в аспирантуре радиобиологического отдела этого института, в том же отделе работал сын Анатолия Петровича Саша, с которым мы были в приятельских отношениях. Я не раз бывал у них дома — в большом коттедже, расположенном на соседней с входом в институт улице. Анатолий Петрович узнавал меня, когда встречал где-либо.
В момент подготовки подпрограммы Заслуженных Соросовских Профессоров я подумал, что было бы правильно присудить первым это звание Анатолию Петровичу. Как-то раз я поделился этим соображением с Соросом, имя Александрова тогда было широко известно из-за чернобыльской аварии, так как нашлись «знатоки», которые обвиняли именно его в принятии плана строительства в СССР атомных станций с атомным реактором РБМК, установленным в том числе и на Чернобыльской АЭС имени Ленина. Но я знал доподлинно, что Анатолий Петрович был человеком исключительной честности, порядочности и даже смелости. В семье и в близких к ней кругах ходило множество историй о принципиальном и даже бесстрашном поведении академика Александрова во многих случаях. Когда я предложил Джорджу присудить это звание Александрову, Джордж вскинул на меня глаза и спросил:
— А он сам-то примет это звание? Ведь он был членом Центрального Комитета партии коммунистов!
Я пообещал позвонить Александрову напрямую в Москву и спросить его об этом. На следующий день я разыскал в старой записной книжке домашний телефон Александровых, набрал код Москвы и попросил академика к телефону. Он взял трубку, я напомнил, кто я такой, и спросил, примет ли он предлагаемое звание и денежный ежемесячный грант.
— Эх, Валерий, — услышал я ответ. — Если бы такой вопрос задали мне лет десять назад, я бы скорее всего поблагодарил и отказался. Но сейчас… (и он задумался на какое-то время) …сейчас жизнь стала тяжела. А ведь у меня большая семья, дети, внуки… Приму. И благодарю за эту помощь.
Я очень обрадовался результату этого разговора еще и потому, что холодок ожидания, что какие-то очень уж строго патриотичные люди могут отказаться от такой поддержки, у меня сохранялся. Но на церемонию Александров прийти не смог. Он скончался через две недели после нашего разговора, оставшись в нашей памяти лауреатом номер один в списке Заслуженных Соросовских Профессоров.
Церемония награждения состоялась в старинном зале Дома Ученых. Джордж Сорос вручил каждому из вновь избранных привезенные из Америки дипломы, затем всех пригласили на праздничный обед. В церемонии приняли участие первооткрыватель двойной структуры ДНК Председатель правления Международного Научного Фонда Нобелевский лауреат Джеймс Уотсон и председатель Российского Наблюдательного Совета МНФ В. П. Скулачев. На обеде к нам присоединился председатель Подкомитета по науке Госдумы Николай Николаевич Воронцов и Главный ученый секретарь Академии наук Игорь Михайлович Макаров. Несколько человек выступило на обеде. Мне пришла в голову шутка, которую я мгновенно произнес вслух, обратившись к Соросу:
— Я знаю, Джордж, что в Вашей жизни такой шаг, как выделение денег на науку и образование в России, был предопределен. Хоть я и отвергаю категорически всякие гороскопы и роль звезд в судьбе человека, но судите сами: ведь Ваша фамилия SOROS — это аббревиатура наложенного на Вас завета — SAVE OUR RUSSIAN OUTSTANDING SCIENTISTS! (Спаси наших российских выдающихся ученых!). Сорос засмеялся и спросил, сколько ночей я не спал, придумывая эту шутку. В целом же звучавшие и во время вручения дипломов и в ходе обеда речи были полны радости и надежды на то, что новая программа Сороса сыграет свою важную роль.
На следующий день утром Правление Международного Научного Фонда собралось в фойе зала заседаний ученого совета Института биоорганической химии РАН. Обстановка была будничной, а я с волнением ждал момента, когда смогу увидеть свежий выпуск газеты «Известия», в которой должно было появиться объявление о создании нашей Программы. Наконец, кто-то из сотрудников Научного Фонда внес кипу газет, плотно перевязанную крест-накрест, и я хорошо помню чувство нетерпения, пока белую тесьму, связывавшую пачку газет, развязывали, а она не поддавалась, как я взял в руки газету и увидел набранное жирным шрифтом название: «Международный Фонд «Культурная инициатива» объявляет новую программу, предназначенную для улучшения преподавания точных наук на уровне среднего и высшего образования». Ниже шрифтом помельче было напечатано: «Программа финансируется г-ном Дж. Соросом в течение 5 лет». Завершался текст словами: «Автор Программы — проф. Валерий Николаевич Сойфер, директор Лаборатории Университета им. Джорджа Мейсона, США. Исполнительный директор Программы — Всеволод Васильевич Борисов».
В тот же день вечером Сорос должен был лично объявить о создании Программы на пресс-конференции для иностранных и российских корреспондентов, которая была созвана в зале гостиницы «Балчуг-Кемпински».
Мы поднялись в небольшой зал, где собралось несколько десятков корреспондентов. Сорос сделал заявление об учреждении Программы, попросил меня кратко сказать о будущих направлениях деятельности Программы, за мной выступил министр образования РФ Евгений Викторович Ткаченко, было задано несколько вопросов, но в целом все было спокойно и даже буднично.
После пресс-конференции мы прошли в соседний зал, куда пригласили более сотни директоров школ, съехавшихся со всей страны. Их школы победили в масштабном конкурсе инновационных проектов. Опубликованное объявление о создании Программы занимало в газете «Известия» полполосы. Оно было переводом на русский язык, сделанным мною с текста, который был передан Соросу. Сказано было об именных грантах, а также о финансировании поддержки профессиональных контактов преподавателей, по-новому организованных олимпиад школьников, издания и переиздания учебников.
Особо была отмечена необходимость в установлении информационных связей: «Одна из первоочередных задач ISSEP заключается в помощи в установке развитой электронной сети на территории бывшего Советского Союза и Прибалтийских стран и облегчении в установлении международных электронных связей. Таким образом, серьезное внимание будет обращено на программы информатики и прямых коммуникаций через компьютерные сети. С помощью обучения школьников и студентов, начиная с школьного периода, можно будет добиться прорыва в этом важном и даже критическом компоненте развития открытого общества. Хотя эта программа потребует существенного финансирования, развитие системы коммуникации со свободным доступом будет иметь неоценимое значение в установлении открытости общества».
Как известно, через полгода Сорос выделил это направление в специальную программу «Интернет Университетам», которая успешно развивалась под руководством Соросовского Профессора С. Л. Мушера. Конечно, при подготовке первоначального текста я старался охватить максимально большое число возможных форм поддержки образования и работающих в сфере образования людей. Этим можно объяснить появление в проекте таких разделов, к каким мы так никогда и не смогли подобраться или даже намеренно не стали их выполнять. В качестве примера можно сослаться на раздел об обмене преподавателями на международном уровне: 15 марта 1994 г. «Международные программы обмена преподавателей и учителей. ISSEP проведет специальную программу для облегчения обменов между лучшими преподавателями и учителями в бывшем Советском Союзе и на международном уровне. Эта программа предназначена для поддержки поездок на международные конференции, симпозиумы и конгрессы, посвященные проблемам высших достижений в области преподавания точных наук. Для участия в таких поездках будет необходимо представить официальное приглашение от организаторов конференций с указанием, что данный участник выступит с докладом или сообщением. Ограниченная поддержка будет оказана западным преподавателям, которые намерены преподавать спецкурсы повышенной трудности в школах и ВУЗах бывшего Советского Союза и стран Прибалтики (финансированию будут подлежать только расходы на проживание и весьма ограниченные размеры зарплаты, не превышающей зарплату местных учителей и преподавателей)».
Известие о создании нашей Программы не осталось незамеченным. Десятки газет в России поместили заметки корреспондентов, посетивших пресс-конференцию Сороса или слышавших его другие выступления, состоявшиеся в тот приезд. Статьи об этом событии появились в журналах «Nature» (vol. 368, 7 April 1994, p. 487) и «Science» (vol. 264, 27 May 1994, pp. 1281–1282).
