Розалия Степанова: Отыскать в стоге сена не иголку, а нить
http://club.berkovich-zametki.com/?p=11421
Июнь 14, 2014 ~ 1 комментарий ~ Написал Выпускающий редактор
Осенью 1918 года Мария Эдуардовна обратилась в ЧК за разрешением выехать заграницу на лечение. Взбудораженные чекисты (в этот день был убит Урицкий) без излишних церемоний заявили ей, что она и так прожила лишних два года сверх положенных (?!) 70 лет…
Отыскать в стоге сена не иголку, а нить
Розалия Степанова
Графиня Мария Эдуардовна Клейнмихель
На вопрос — была ли графиня Клейнмихель матерью Демьяна Бедного — ответ прост. — Конечно же, нет! А вот, была ли она матерью Ефима Алексеевича Придворова, скрывавшегося под этим псевдонимом, узнать уже не у кого. Все, кто мог бы ответить, умолкли. Остался только рассказ Ивана Гронского, старинного демьянова друга. С ним он поделился тем, что хранил на сердце, и поразительной тайной, которую хотела открыть ему престарелая графиня.
В отличие от той, что из «Пиковой дамы», она на закате дней пожелала облегчить душу, ради чего разыскала его в 1928 году в Германии, куда лечиться от диабета послала партия своего рупора и любимца. Да и Демьян был отнюдь не пушкинский Германн — от столь многообещающей встречи сам отказался. Побоялся оргвыводов, которые воспоследовали бы за известием о том, что ярый воспеватель расправы с бывшими, выходец из самых народных низов оказался умело замаскировавшимся великосветским отпрыском одиозной монархистки. — Скрыть-то встречу никак бы не получилось. — Недаром в письме тому, кого он называл «нежнейшим человеком» (!). а все остальные — дорогим Иосифом Виссарионовичем, он бесхитростно упоминал своего оплаченного партией переводчика как «сопровождаюшего от ГПУ».
Бедный, бедный Демьян Бедный, бывший вечно голодный Ефимка, нещадно избиваемый жестокой распутной деревенской бабой, его, так называемой, мамашей Екатериной Кузьминичной! Каково ему было отказаться от искавшей с ним встречи родной матерью, даже если бы это была и не графиня! В довершение великого блага подкрепление получило бы его ощущение принадлежности к высшим слоям российского общества, которое он в глубине души лелеял, не скрыв лишь от членов семьи и того же Ивана Гронского. Оно не оставило его даже после того, как обозначившаяся на затылке предательская возрастная неэстетичность привела к обидному отстранению от персоны великого князя Константина Романова (1858-1915), которого втайне он продолжал считать своим настоящим отцом.
Обоснованности этой внутренней убеждённости Демьяна Бедного посвящено моё предыдущее эссе «Уж лучше бы Ленин нашёл ему мазь!» Осталось выяснить — могла ли быть его матерью графиня Клейнмихель.
Но прежде, чем искать разгадку этой тайны, вглядимся прилежно в обстоятельства начала жизненного пути нашего героя, задерживаясь на том, что известно не с одних лишь его собственных слов. В глаза сразу бросается противоестественная ситуация ребёнка из самых бесправных низов общества, из бывших военных поселенцев, который с младенчества (1883 год) жил в Елисаветграде, ныне Кировоград, со сторожем отцом, в то время как его вполне здоровая мамаша обреталась в 20 вёрстах от него в деревне Губовка. Когда Ефимке исполнилось семь лет и отцу, казалось бы, стало легче его обихаживать, ситуация перевернулась: мальчик был отправлен к ненавидевшей его мамаше, и она вплоть до самого его отъезда на учёбу измывалась над ним хуже самой злой мачехи. Среди низменных дел, которыми она промышляла, отметим подпольную продажу местным бабам снадобий для вытравливания плода. Тех, кому не помогало, она тоже «выручала», переправляя нежеланных младенцев в Воспитательный дом. Не приходится удивляться, что, кроме Ефимки, детей у неё не было.
В тринадцать лет обученный дьячком грамоте мальчик из дальней деревни покинул свою лихую мамашу и оказался в неблизком Киеве, одной из культурных столиц империи. Удивительным образом, ему не помешал пресловутый закон о «кухаркиных детях» (дословно, детях «кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей»), и он был зачислен в Военно-фельдшерскую школу, да ещё на казённый кошт. По её окончании в числе лучших учеников Ефимий Придворов был представлен инспектировавшему учебные заведения Великому князю Константину Константиновичу и, почему-то избежав призыва на японскую войну и снова обойдя закон о кухаркиных детях, получил разрешение поступить в столичный Санкт-Петербургский Университет, причём не на медицинское, как естественно было бы предположить, а на престижное словесное отделение.
После такого стечения счастливых случайностей уже не удивляют ни разрешение застрявшему на 8 лет студенту продолжать проживание в столице, ни верноподданнический тон его первых поэтические опытов, ни дача на Карельском перешейке, в стенах которой сразу после революции отдыхал сам Владимир Ильич, прежде чем переехать к Бонч-Бруевичу.
Не кажется ли вам, что действующих лиц здесь явно не хватает? Что среди них присутствуют некие закулисные участники, которых давно пора пригласить на авансцену? Роль поэта К.Р., он же Великий князь Константин Константинович, страстный любитель простых парней из народа, была рассмотрена нами в предыдущем исследовании «Уж лучше бы Ленин нашёл ему мазь!».
Понятное дело, заботливому вмешательству Его светлости можно приписать только ту часть благодеяний, которых удостоен был выпускник, а затем и студент Ефимий Придворов. Распространиться на предшествующее его существование они, вроде бы, не могли. Но кто-то ведь исхлопотал сыну бесправного военного поселенца, крестьянину Алексею Софроновичу Придворову надёжное хлебное место церковного сторожа в Епархиальном училище для девочек, фактически предоставив, стол и кров. Не в придачу ли к младенцу Ефимке (дорога в Воспитательный дом оборотистой Кузьминичне была знакома) и в расчёте на его содержание даны были эти блага? Не потому ли и жил мальчонка не в деревне с ненавидевшей его гулящей мамашей, а в городе, с отцом, пока не подрос и держать его среди учениц стало невозможно?
Не та же ли самая заботливая рука обеспечила мальчику, которому по упомянутому указу и до кухаркиных-то детей было не дотянуться, зачисление на казённый счёт в Киевское военно-фельдшерское училище?
Могла ли это быть холёная рука графини Клейнмихель, на старости лет решившей покаяться перед отданным в чужие руки сыном? И если это была она, то почему для осуществления столь деликатных дел, опасных для её репутации, выбраны были именно Елисаветград и Киев?
Танцевать пришлось от печки, с выяснения того, какая из обладательниц этого титула, могла быть в состоянии — физическом и моральном — родить внебрачного ребёнка в 1883 году, при этом быть в живых в 1928 году, пребывать в эмиграции и располагать достатком, позволяющим оплатить поиски и возможную встречу с не афишировавшим своё пребывание среди «проклятых буржуев» Демьяном Бедным?
Всем этим условиям отвечает графиня Мария Эдуардовна Клейнмихель (1846 — 1931). Об эту фамилию спотыкался не один российский школьник, «проходивший» по обязательной программе некрасовскую «Железную дорогу». Невдомёк ему было, и не только ему, — в чём «соль» авторского эпиграфа:
Ваня (в кучерском армячке). Папаша! кто строил эту дорогу?
Папаша (в пальто на красной подкладке). Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
В отличие от нас некрасовские современники злободневный намёк улавливали. Он привлекал внимание к одиозному императорскому любимцу, чьё беспардонное казнокрадство в сочетании с тупой безжалостностью возбудило к нему всеобщую ненависть. О его жестокости эти строки:
«Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты,
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?»
Всё сходило ему с рук, даже то, что, рассердившись на станционного смотрителя за отсутствие почтовых лошадей, он забил его палкой насмерть. Привычку к насаждению палочной дисциплины и слепого подчинения он усвоил у своего патрона Аракчеева и неукоснительно поддерживал в военных поселениях, начальником Штаба которых, а позднее и главноуправляющим Департамента являлся. А вот инженеру, изобретшему устройство для забивания свай, он, «ничтоже сумняшеся», объявил строгий выговор за то, что «такую замечательную машину раньше не выдумал и тем самым казну в напрасные расходы ввёл».
Неизменную благосклонность монарха и его удивительную снисходительность Клейнмихель, действительно, заслужил. При бравой внешности он имел физический недостаток, ссылка на который позволила его первой супруге получить церковный развод. Однако вторая жена, молодая богатая вдова Клеопатра Петровна Хорват (эта фамилия нам ещё пригодится) подарила ему восьмерых детей, в чём, как утверждают осведомлённые злые языки, «помогла» ей золовка сестры, фрейлина Варенька Нелидова, неизменная фаворитка Николая I. Услужливые Клейнмихели ввели юную девушку в Зимний дворец, когда занемогла царская супруга.
За одного из молодых Клейнмихелей и была выдана замуж графиня Мария Эдуардовна Келлер, правнучка прусского и австрийского посла при российском престоле. Кстати, предок этот был не пруссаком и не австрийцем, а швейцарским подданным. В Киеве, где она родилась, отец её, граф Эдуард Фёдорович Келлер был инспектором дворянских училищ, позднее вице-губернатором, а впоследствии Минским и Волынским губернатором и членом Сената, а мать, Мария Ивановна Ризнич сербско-польского происхождения была внучкой киевского губернатора Адама Собаньского, дочерью директора киевского банка и, что немаловажно, племянницей Эвелины Ганской, жены Оноре де Бальзака.
Когда в 1878 году Мария Эдуардовна овдовела, ей было всего 32 года, но замуж она больше не выходила, предпочтя этому жизнь петербургской знаменитости, приближенной к членам императорской фамилии и хозяйки великосветского салона. Как фаворитка нескольких высших сановников Российской империи, включая всесильного графа Лорис-Меликова, она всегда была в курсе не только политических новостей и слухов, но и перемещений в правительстве. Её салон посещали видные государственные деятели, великие князья, дипломаты, политики, крупные чиновники, библиофилы и коллекционеры. Коллекционировала она, в частности, и автомобили (это в те-то времена!). Графиня обладала глубоким разносторонним умом, стойким характером, большой проницательностью и редкой находчивостью. О возможности революции в России она писала ещё в разгаре русско-японской войны, пребывая в своём Курском имении.
От гипертрофированного чувства вины перед простым народом она, в отличие от многих, не изнывала, сословную дистанцию держала с врождённой естественностью. Как-то приглашённые ею крестьянские поэты Есенин и Клюев прочли свои стихи на её званом обеде, за что им, надевавшим в передней свои тулупы, швейцар вынес на подносе 25 рублей. Ещё недавно такое распоряжение барыни-графини воспринято было бы как норма. Теперь же эти вчерашние крестьяне восприняли его с возмущением и демонстративно оставили эти немалые деньги швейцару «на табак». На подходе были иные времена и другие отношения.
В обществе, наэлектризованном февральскими событиями 1917 года, накопившаяся классовая ненависть вылилась в арест графини Клейнмихель по абсурдному обвинению в стрельбе из пулемёта по революционной толпе. В тот раз её вскоре отпустили, но выводы она сделала. В дни октябрьского переворота она повесила на своём, славившемся архитектурой и интерьерами доме табличку: «Вход воспрещен. Здание принадлежит Петроградскому совдепу. Графиня Клейнмихель заключена в Петропавловскую крепость». За несколько выигранных дней она собрала вещи и скрылась, успев 24 ноября продать свой уникальный особняк. У новоиспечённого владельца, купца первой гильдии Леонида Борисовича Немировского, дом тут же был конфискован и разграблен.
Осенью 1918 года Мария Эдуардовна обратилась в ЧК за разрешением выехать заграницу на лечение. Взбудораженные чекисты (в этот день был убит Урицкий) без излишних церемоний заявили ей, что она и так прожила лишних два года сверх положенных (?!) 70 лет, и получит паспорт, только если выдаст им местонахождение высокопоставленных лиц. Графиня всё поняла, обратилась в шведское посольство и уехала во Францию к давно ожидавшим её матери и брату.
В 1923 году она издала в Берлине написанные превосходным слогом мемуары «Из потонувшего мира». Раздражённый Троцкий откликнулся на них филиппикой: «Циничные мемуары старой интриганки Клейнмихель с замечательной яркостью показывают, какой сверхнациональный характер отличал верхи аристократии всех стран Европы, связанные узами родства, наследования, презрения ко всему нижестоящему и … космополитического адюльтера в старых замках, на фешенебельных курортах и при дворах Европы».
Относительно нравов вдовствующей графини наслышан был, вероятно, не один только Лев Давидович, так что предположить, что вскоре после отставки и отъезда Лорис-Меликова в Ниццу 37-летняя Мария Эдуардовна нашла утешение в чьих-то объятьях и в 1883 году произвела на свет сына, с которым много позже захотела свидеться, вполне согласуется с тогдашними обстоятельствами. Подозреваю, что на этот раз участником адюльтера был не К.Р. (всё-таки, он был моложе её на 12 лет), а, как бы это помягче выразить, — человек не её круга. В противном случае ребёнок не был бы отдан в крестьянскую семью, которую необходимо было минимально обеспечить.
Осуществить эту деликатную операцию, не дав пищи пересудам и домыслам, можно было «вдали от шума городского» и от мест, где имя графини Клейнмихель или фон Келлеров привлекло бы нежелательное внимание. Помимо этого важно было, чтобы среди близлежащих владетельных персон имелись доброжелатели, а лучше кровные родственники, на которых Мария Эдуардовна могла положиться в столь щекотливом деле.
Санкт-Петербургские и Московские края можно было сразу же отмести. Не годился и её родной Киев с окрестностями, и губернии Волынь и Минская, которыми в своё время управлял её батюшка, сюда же и Курская (собственное имение графини). Если же присовокупить Харьковские, а также прочие многочисленные имения богатейшей семьи Клейнмихелей, то поле выбора ещё более сузится. Другое дело — относительно недавно приобретённые Россией отдалённые территории, на которых по естественным причинам не было старинных землевладений и освящённых давней традицией связей.
Теперь посмотрим — отвечают ли этим требованиям места, где протекало детство Демьяна Бедного — Елисаветград и прилегающие территории, присоединённые к Российской империи лишь в середине ХVIII века. По удалённости от нежелательных зон — естественно годятся. Для того же, чтобы выявить возможных кровных родственников, то есть тех, кто, скорее всего, гордился связью со столь важной персоной, как графиня Клейнмихель, и, уж, во всяком случае, был лично заинтересован в сохранении чести семьи, пришлось просмотреть обширные списки местных землевладельцев — помещиков, хозяев экономий, влиятельных лиц.
Среди этого разнокалиберного множества удалось обнаружить пару-тройку значащих для нас имён. Конечно, об их связях с нашей героиней мы знать не можем, но, судя по фамилиям, они вполне моли быть с ней в кровном родстве. Прежде всего, это двое Келлеров. Конечно, это весьма распространённая немецкая фамилия, но в данном случае важно, что оба они, как и предок Марии Эдуардовны, швейцарцы. Другими потенциальными помощниками в устройстве маленького Ефимки могла быть семья Ганских, в которую была выдана замуж сестра её бабушки Эвелина, во втором браке — мадам Бальзак.
Благоприятствовала выбору графиней именно Елисаветграда и его недавняя история. Край этот известен нам как Новороссия, однако имя это изобретено было лишь в 1775 году, чтобы заменить прежнее — Новая Сербия. Крепость Елисаветград была построена в 1732 году перешедшим на российскую службу полковником Иваном Хорватом, сербом по национальности, по чьей поддержанной императрицей Елизаветой Петровной инициативе сюда были переселены из Австро-Венгрии, тысячи единоверцев, в основном сербов, а также греков и болгар. (Потомком этого человека, вероятно, был одесский штаб-ротмистр Хорват, первый муж Клеопатры Петровны Клейнмихель, оставивший ей значительное наследство.) В крепости помещалось главное управление Херсонского военного поселения, где и через два десятка лет после ухода прежнего грозного начальника и его супруги в мир иной ещё не отвыкли стоять навытяжку при одном упоминании имени Клейнмихелей.
Нажившего богатое состояние, при этом «прославившегося» деспотическими замашками и наглым казнокрадством Ивана Хорвата Екатерина Вторая отправила, в вологодскую ссылку, а на месте Новой Сербии образовала Новороссийскую губернию. Именно в Елисаветграде с 1857 года было сосредоточено отвечавшее за заселение херсонского края главное военное управление. А полковое казённое поселение Александрийского уезда располагалось … в деревне Губовка. Узнаёте? Именно к нему был приписан военный поселенец Софрон Придворов, чей сын Алексей официально считается отцом малыша Ефимки.
Если ко всему этому присовокупить ещё одного серба из Одессы, деда Марии Эдуардовны Ивана Ризнича (кстати, первого мужа рано умершей красавицы Амалии Ризнич, чьей памяти посвящено знаменитое пушкинское «Для берегов отчизны дальней»), который в здешних местах вполне мог иметь друзей и близких, то круг местных лиц, к кому могла конфиденциально обратиться его влиятельная петербургская внучка или её доверенное лицо, ещё более расширится. И устройство детской судьбы её внебрачного сына, с которым в свои немалые 84 года захотела она наконец-то встретиться, воспользовавшись редкой возможностью приоткрытия для него железного занавеса, приобретает довольно ясные очертания.
Ну а организация киевского отрочества воспитанника Ефимия Придворова до встречи с Его сиятельством поэтом К.Р. — задачка попроще. С ней мы легко справимся, вспомнив, что сама графиня Клейнмихель была киевлянкой, что здесь в начале своей государственной карьеры был инспектором дворянских училищ, а затем вице губернатором города её батюшка, граф Эдуард Фёдорович Келлер, и что нужные связи мог иметь и её уже упомянутый дед, Иван Ризнич, ставший киевским банкиром. Так что, для столь богатой и приближенной к трону дамы устройство безродного юноши именно в Киевское Военно-фельдшерское училище с зачислением на казённый счёт не покажется очень уж трудной задачей.
Сложней всего, по-видимому, было сохранить тайным благотворное вмешательство в его судьбу высокопоставленных особ. Именно эта проблема, но уже с диаметрально противоположных классовых позиций яростного разжигателя гнева народных масс Демьяна Бедного до такой степени заботила Ефима Алексеевича Придворова в этой новой его ипостаси, что даже впервые увидеть свою родную мать он так и не решился…
Вдохновившись этим принесшим результат отысканием иголки в стоге сена, естественно было бы заинтересоваться вторым участником адюльтера, биологическим отцом Демьяна Бедного. Как было сказано выше, никак не похоже, что он принадлежал не то что к высшему свету, но даже к дворянству. В противном случае ребёнка пристроили бы не в бедную крестьянскую семью.
Надежду очертить круг «подозреваемых» могли бы дать дневники любившего Марию фон Келлер и сватавшегося к ней в конце 1860-х годов адъютанта великого князя Константина Николаевича (не путать с К.Р.). Этим претендентом был впоследствии известный славянофил Александр Алексеевич Киреев, который имел неосторожность одолжить ей значительную сумму денег, но получил отказ. Эта тёмная история едва не закончилась его дуэлью с отцом и братом нашей героини и судебной тяжбой. Деньги Кирееву вынужденно вернули, причём к исправлению ситуации привлечён был его высочайший патрон, а также влиятельный клан Клейнмихелей. В итоге уже в 1872 году 26-летняя Мария Эдуардовна выдана была замуж в эту могущественную семью.
После её раннего вдовства Киреев ещё долго пытался завоевать руку и сердце этой незаурядной женщины. Свобода её женских предпочтений не могла не возмущать Александра Алексеевича, имена счастливых соперников он должен был знать, Вполне возможно, они присутствуют в его обширных мемуарных записях. Сам Киреев так никогда и не женился.
Так что, имя настоящего отца Ефима Алексеевича графине удалось скрыть, её она унесла с собой, скончавшись в 1931 году, и, судя по всему, в видениях, как пушкинскому Германну, никому не открыла. Если же её тайный сын унаследовал бы её поздние увлечения алхимией и духовными практиками и призвал её дух на спиритическом сеансе, то строго настрого запретила бы ему повторять это, памятуя приключившийся с ней конфуз.
Во время одного из успешных медиумических сеансов, которые она проводила в своём знаменитом украшенном алхимической символикой особняке, чей-то неосторожно вызванный дух распоясался до такой степени, что смахнул с её головы парик, открыв предательскую плешь. Не думаю, что из-за подобного недостатка внешности старая графиня была столь же безутешна, что и её внебрачный сын. К тому времени в её личной жизни все партии были уже успешно сыграны.
Может быть она, действительно, знала тайну трёх карт?
Библиография
«Баловень судьбы» Великий князь К.К.Романов в письмах и воспоминаниях. «Новый мир» №4, М. 1994
Борис Бурда. Происхождние тютельки.Левша, Кулибин, далее везде.
Войтоловский Л. Демьян Бедный. «Печать и революция», 1925.
Гордеева В. Расстрел через повешение. Невыдуманный роман в четырех повестях о любви, предательстве, смерти, написанный «благодаря» КГБ. М., 1995.
Гр. Клейнмихель М.Э. «Из потонувшего мира»» Мемуары. Петроград, 1922
Гр. Клейнмихель М.Э. и два её дома. Поэзия. Краеведение и немного хулиганства.
Гронский И.М. Из прошлого. М., 1991
История жизни великих людей. Демьян Бедный (Придворов Ефим Алексеевич).
Клейнмихель, Петр Андреевич Словарь Брокгауза и Ефрона:Кондаков И. «Басня, так сказать», или «Смерть автора» в литературе сталинской эпохи», Журн. «Вопросы литературы» 2006, №1
Сарнов Б. Сталин и писатели: Сталин и Демьян Бедный.»Эксмо» М. 2009
Тартаковский А.Г., Симмонс Т., Будницкий О.В. Россия и русская эмиграция в воспоминаиях и дневниках. М. РоссПЭН. 2003.
