На развалинах цивилизации

 

фото: Getty Images/Fotobank

 

Бывали ли вы в Афинах?

 

Если бывали, то, конечно, помните эту картину: над городом парит Парфенон, а внизу, в буквальном смысле на другом уровне, обитают современные греки…

 

Это, как правило, милейшие люди, только они не имеют уже никакого отношения к тем, кто создавал Парфенон. Они просто живут на том же месте — ну, и генетически, с поправкой на три века под Османской империей, кое-как восходят к Аристотелю и его современникам…

 

Но не генетика создает художественные стили и философские школы. Их создает цивилизация.

 

Русская цивилизация достигла своей высшей точки в XIX веке, с захватом начала XX. Вчерашние азиатские задворки Европы вдруг выдали на-гора уникальную культуру: Толстой, Достоевский и Чайковский, Чехов и Рахманинов, Павлов, Менделеев, Шагал, Вернадский… Имена, без которых уже не может представить себя человечество. Абсолютные вершины.

 

Наш Парфенон.

 

Эти вершины вырастали на исторически новом для России европейском самосознании, на преодолении всех этих уваровых-победоносцевых… Так яхта, при правильно поставленных парусах, идет против ветра.

 

Но слабость системы определяется, как известно, слабостью слабейшего звена…

 

Окаменевшая византийская политическая культура, трагическая неспособность к самоорганизации швырнула Россию на камни ее XX века — со всеми прелестями тоталитаризма. Чеховские сестры если и избежали изнасилования революционными матросами, то только по возрасту.

 

В воспоминаниях Нины Берберовой с аккуратным отчаянием зафиксированы судьбы тех, кто составлял просвещенный слой России, ее несбывшееся будущее: расстрелян, репрессирован, умер от тифа, пропал в лагерях, убит при попытке перехода границы… Сама она десятилетия напролет жила в изгнании на грани нищеты, голодал и ее муж, великий поэт Ходасевич, даром не нужный свихнувшемуся времени.

 

Те, кто остался, выжили в СССР, либо перерождались в нечто печально-советское, либо доживали жизнь маргиналами, благодарными судьбе за саму возможность сохранения этой жизни.

„  

Дмитрий Рогозин так и не поместился в брусиловский окоп на западном направлении, и братьев Турбиных трудно представить себе под командованием Шойгу  

Новое Российское государство в 1991 году сгоряча объявило себя наследником той великой цивилизации и по инерции продолжает сегодня делать вид, что оно наследник и есть, но одного взгляда в биографии российских начальников достаточно, чтобы понять: они наследники тех, кто эту цивилизацию угробил. Выходцы из комсомола и Лубянки с важными ломброзианскими лицами рассуждают о патриотизме, но песок — неважная замена овсу, Путин — Столыпину, а Скойбеда — Анне Ахматовой. Дмитрий Рогозин, надо заметить, так и не поместился в брусиловский окоп на западном направлении, и братьев Турбиных трудно представить себе под командованием Шойгу…

 

Не срастается картинка.

 

Государство, разумеется, пускает на экспорт Наташу Ростову и русский Серебряный век, но внутри давно правят бал ущербные середняки с навсегда погубленным сознанием.

 

Недавнее столетие со дня смерти Льва Толстого хозяева страны стыдливо спустили на тормозах и правильно сделали: от Льва Николаевича им прилетает прямым в голову из каждого абзаца; конечно, не стоило расстраивать россиян отношением Толстого к «патриотизму» и казенному православию.

 

А уж нынешней России, почти пародийно совковой и сходящей с ума в военно-патриотическом угаре, хоть запрещай Толстого вообще!

 

Парфенон великой русской культуры высится над нами как память о былом величии, к которому мы, здешние, уже не имеем почти никакого отношения. Кстати, и генетически тоже, потому что потомки тех, кто создавал этот плодородный слой, по преимуществу убиты или рассеяны по белу свету. Потомков убийц по понятным причинам осталось больше.

 

И воспоминания Нины Берберовой — с погребальными списками людей Сребряного века — читаются сегодня как страшное пророчество для тех, кто хотел бы жить на Родине, но в европейской цивилизации, а не в азиатчине, подогретой державными фантазиями.

 

Тех, кто еще пробует тут что-то изменить, уже в явном меньшинстве.