Великая Отечественная - это, несмотря на несметное количество написанных книг, огромная тайна. Оставшиеся документы почти ничего не говорят о том, что чувствовал, думал человек, попавший в эту вселенскую катастрофу. Личных документов мало, а оставшимся трудно верить. В войну вступило поколение напуганное до уровня генного кода "великим террором", сформировавшим навыки безопасного не только поведения, но и мышления. Любой честный документ мог быть аргументом под смертным приговором. А потом на это наслоилась военная цензура, переплавлявшаяся в самоцензуру. Кто в этих условиях будет писать искреннее письмо, достойное быть историко-человеческим документом? Журналистам, писателям военного времени верить не могу в силу сугубой функциональности их творчества.
А после войны еще десятилетиями историческая память была под прессом цензуры. В какой мере достоверны мемуары выживших и написавших в годы расцвета мемуаристики? Те же сомнения у меня и относительно художественной литературы. А когда писать правду стало можно, выжившие уже потеряли былую форму, да и восстановить восприятие той эпохи через десятилетия проблематично.
И при таком осторожном отношении к самой больной странице нашей истории я наткнулся на "Запретный дневник" Ольги Берггольц. Честно говоря, ее стихи краем уха слышал, но сознательно не читал, зная, что она писала их на злобу дня, выполняя долг и зарабатывая кусок хлеба. Что можно ждать от них читателю, ищущему документы об истории не государства, а человека?
И вот наткнулся на этот дневник, опубликованный лишь в 2010 г. Честно говоря, был восхищен.
«Жалкие хлопоты власти и партии, - пишет она в своем потайном дневнике, - за которые мучительно стыдно... Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут... Артиллерия садит непрерывно... Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству... Это называлось: "Мы готовы к войне". О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!”.
Эти слова - как печать достоверности записанных переживаний. Если она рискнула это написать в годы войны, хотя и прошла школу допросов в НКВД, то можно верить и всему остальному. Писала не для современников, а для далеких потомков.
Рекомендую: http://lib.rus.ec/b/416262/read
типичная еврейская линия поведения, обслуживать власть и хорошо жить, а потом вдруг * типа всю жизнь был ее антогонистом*. Вперед, абрашки. мудулятур, так пойдет или опять удалишь, зильберман нехороший...
А почему "типичная еврейская линия поведения"? Это правда жизни:
"Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству... Это называлось: "Мы готовы к войне". О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!"
И спасибо автору за:
"В войну вступило поколение напуганное до уровня генного кода "великим террором", сформировавшим навыки безопасного не только поведения, но и мышления."
- Смешно смотреть сегодняшние фильмы о войне, где солдаты ползают в чистой отутюженной новой форме, говорят, как студенты театрального института. И главное - нету страха в глазах, телосложении.
Ветераны войны молчат.
Те, которые настоящие.
Потому что правда ужасна.
А ложь отвратительна...
Я помню рассказы фронтовиков на сенокосе в середине 60-х. Понятно, что возле большого костра с батареей из бутылок вина. Помню слезы и мат. Которыми проклинали командиров( больших), иногда комиссаров и замполитов, почти все со злобой вспоминали особистов и заградотряды. Помню как материли со злобой, когда вспоминали Г. Жукова. Но иногда как ругательство могли сказать слово " троцкист". Хотя среди них немало было членов партии, партийное руководство всегда оценивали нелестно.
Помню и рассказ на рыбалке К. Матвея, который открыто рассказал, что выстрелил себе в пятку, чтобы его списали. И он действительно выжил, правда до самой смерти сильно хромал. То есть после смерти Сталина люди перестали бояться.
Потом в 70-х это сошло на нет. Большинство израненных фронтовиков, по настоящему воевавших , умерли, а оставшиеся в живых постепенно примолкли. На людях, на публике уже не откровеничали. Если только один на один в доверительных беседах. И это уже был брежневский застой, когда снова стали поднимать на щит Сталина.
"Помню и рассказ на рыбалке К. Матвея, который открыто рассказал, что выстрелил себе в пятку, чтобы его списали."
Ты о нём, как о герое говоришь, с восхищением!!! И с сочувствием: - хромал он, бедный, всю жизнь оставшуюся..
А вот мой отец ни в пятку себе не стрелял, и с финской до 45-го на передовой...
Так что, с твоей логикой, К.Матвей умный, а те, кто прошёл всю войну, дураки, не осмелившиеся себе в пятку выстрелить?
Читаешь, слушаешь тебя, и думаешь, как же не везло Володе Пыстину с людьми то, всё ему попадались какие то несчасные, всегда властью обиженные, или самострелы и предатели...
Где ты их находишь? Или у тебя память выборочная, помнишь только то, на чём можно погоревать и посетовать на власть и страну???...
Ну, и стельнул себе в пятку, ну, струсил немного, ну предал товарищей и Родину. Всякое бывает. Вот Клейн у Пыстина предатель. А К. Матвей герой. Мне иногда думается, что В. Пыстин пишет что - бы написать.
Что- то я не нашел, что Пыстин написал, что Матвей- это герой. Это только Щиголеву мнится, хоть он и подписался Читарем. Пыстин против православия и мне это нравится. Частенько не соглашаюсь с ним, но наговаривать то, чего нет, это слишком уж по советски. По замполитовски.
Можно согласиться, что слово герой не совсем правильно. Как вам нравится такой вариант - К Матвей простой солдат ненавидящий сталинский режим? Так устраивает?
Матвей - ссыкун, который перестал бояться после смерти Сталина. И ему насрать на Сталина и Хрущева, ему своя жизнь дороже. Матвей - это такой же Клейн. Только Клейн служил немцам для спасения своей шкуры, а Матвей сам себя покалечил. Только почему он рассказал Пыстину про свой " подвиг", мы не знаем.
Только почему он рассказал Пыстину про свой " подвиг", мы не знаем.
------------------------------------------------------------------
Может рассказывали, но не ему, просто Владимир подслушал. Тогда он ещё не совсем понимал кто такие предатели. Это он потом, плзже стал люто их ненавидеть. А тогда для него К.Матвей был простым ветераном, спасающим свою шкуру " самострелом".
Щиголев - политрушко, ты убогий человек. Вечно свои фантазии приписываешь другим, а потом злобствуешь. Лечиться не пробовал.
Щиголев ты вечно восхваляешь палачей, убивавших евреев. Среди твоих близких никто к немцам в плен не попадал? Иначе откуда такая ненависть к евреям и такая любовь к их палачам? Кто- то же должен был вложить в тебя человеконенавистничекую идеологию?
"Сознаюсь" даже вам, жалкие анонисты: в плену была моя мама, когда из-за неправильного направления, данного в штабе, обоз с раненными вышел прямо на немецкий части. Пробыла две недели, и бежала, прихватив двух германских солдат.
На счёт фантазий, не понял, где их Вы увидели. Хотя, если Вы потомки и поклонники К. Матвеев, то тогда понятно, почему Вы считает, что не было тех, кто не мечтал сбежать с фронта, и даже, (трудно вам представить) были добровольцы. Так же понятно, почему пишите анонимно. Пятки бережёте.....
Обычно завербованных агентов перебрасывали обратно через десять - двадцать дней после пленения...
Тебе видней, потомок К.Матвеев и власовцев. Береги пятки....
Ленинградскую беду
Руками не разведу,
Слезами не смою,Анна Ахматова. Стихи о блокаде Ленинграда
В землю не зарою.
Я не словом, не упреком,
Я не взглядом, не намеком,
Я не песенкой наемной,
Я не похвальбой нескромной
. . . . . . . . . . . . . .
А земным поклоном
В поле зеленом
Помяну...
Анна Ахматова. Причитание. 1944, Ленинград