Если задуматься и посмотреть вокруг, внимательно вслушаться в смысл слов, которые произносят политики, военные, телевизионные дикторы, то начинаешь понимать: из состояния внутренней войны, начавшейся двадцать лет назад, мы - россияне еще не выходили.
Но зависит ли от нас, какой эту войну назовут будущие историки? Сомневаюсь, что двадцатилетней. Потому, хотя бы, что мы два десятка лет спокойно смотрим на то, как красивые и холеные дикторы уверенные (почему-то?) в своей правоте, повторяют, например, замыленную от частого употребления фразу : -«Уничтожено столько-то боевиков из чеченских бандформирований». А какой суд им сказал, что уничтоженные люди были именно боевиками? И что они из чеченских бандформирований? Почему без суда и следствия в условиях не объявленной войны мы пачками уничтожаем людей?
Или в нашей стране уже не действует закон? Если он действует, то давно нужно признать, что страна живет по законам военного времени, а не мириться с тем, что происходит де факто.
В организации Солдатских Матерей часто звонят матери призывников: -«Обещали, что сын будет служить в России, а его посылают в «горячую точку». А эта горячая точка оказывается на Северном Кавказе, т.е. в России. Пока нас самих не коснется, мы привыкли считать, что война – это не у нас.
Еще одна сторона той же «медали» - кем-то негласно принято решение, что ребят с Кавказа не призывают в российскую армию, не берут в военные училища. Это что, тоже по закону военного времени?
В Общественной наблюдательной комиссии по контролю за соблюдением прав человека в местах лишения свободы мне часто приходится сталкиваться с сотрудниками, вернувшимися из «командировок». Замечаю, что у большинства из них завышенный порог внутренней готовности применения силы, агрессии и заниженный порог ответственности за свои поступки. Они всегда готовы оправдать себя тем, что их агрессия направлена против преступников, но как-то у нас не принято задумываться даже над тем, что человек уже осужден. И не дело тех, кто оказывает услугу обществу по его охране, выступать в качестве судьи. Это явное превышение служебных полномочий, которое с удовольствием и безнаказанно позволяют себе многие тюремщики.
Такие «командировочные» легко отдают приказ или сами участвуют в организации незаконной тотальной «проверки документов» на улицах или в общественных местах «невоенных» российских городов.
В метро или на вокзалах, рискуя опоздать на поезд, я всегда останавливаюсь, когда такие вояки проверяют документы у «лиц кавказской национальности», стоя на пути потока спешащих пассажиров. «Вам что, женщина?» - спрашивает меня такой полицейский, когда я ставлю прямо у его ног тяжелую дорожную сумку и начинаю слушать их разговор с очередной жертвой. А, надо сказать, что за десятки таких случаев не оказалось ни одного, чтобы такая проверка была обоснованной. В ответ прошу полицейского, чтобы он извинился перед человеком при возвращении ему документов, и объясняю, что не хочу, чтобы полицейские продолжали позорить себя и мою страну, давая лишний повод называть нас полицейским государством.
В Мурманске с фактом такого поведения я не встречалась. Удивилась, когда на видео в деле Алексея Расходчикова увидела полицейского, проверяющего документы у «каждого встречного». Как бы эта зараза в виде практики проверок документов «а ля война» окончательно не перекочевала на улицы моего родного города.
Совсем недавно мне лично пришлось столкнуться с агрессией человека, отслужившего год в СИЗО 1 в Нальчике. Для него не составляет труда отказать членам наблюдательной комиссии в составлении протокола по факту их личного досмотра. И самому вытолкнуть из СИЗО наблюдателя, который осмелился настаивать на выдаче копии протокола досмотра.
А как изменились при нем сотрудники нашего СИЗО, которое он сейчас возглавляет! Ранее равнодушные становятся агрессивными, а добросовестные служащие вынуждены защищаться маской равнодушия и стороннего наблюдателя. А особо рьяные прихлебатели теперь могут составить и липовый протокол.
Похоже, что и до Мурманска добрались последствия войны, которая «всё спишет».
