Партия трех оболов

Ничто в мире не верно само по себе,

но все — смотря по обстоятельствам.

Николо Макиавелли

Удивительно, но и в современном мире перед демократиями стоят все те же самые проблемы, что в античной Греции и средневековой Италии. Природа человеческая не меняется, и чем более богаты граждане, тем более их образ правления устойчив; чем больше нищих имеют право голоса, тем больше шанс передела собственности и прихода к власти диктатора.

Современный мир

Пожалуй, мало какое из утверждений столь очевидно, столь наглядно ложно, как утверждение о «демократии, разрешающей все проблемы».

Не все и не везде.

Есть США, которые в современном мире являются тем же, чем Афины были для Греции — примером работающей демократии. Кстати, США — бывшая колония Великобритании. Есть работающая демократия в Индии. Кстати, Индия тоже бывшая колония Англии. Есть работающая демократия в Австралии. Австралия тоже бывшая колония Англии. Есть работающая демократия в Канаде. Канада тоже бывшая колония Англии.

Однако если в бывших колониях Великобритании демократия работает очень неплохо, то о бывших колониях Испании этого не скажешь. Демократия в Латинской Америке развивается не многим лучше, чем в Кассандрее при тиране Аполлодоре или во Флоренции времен восстания чомпи.

 Нищий народ Венесуэлы голосует за полубезумного Уго Чавеса, а нищий народ Боливии — за полубезумного же Эво Моралеса. В Латинской Америке наибольших успехов добивались те страны, которые, как, например, Чили под руководством Пиночета, от демократии на некоторое время отказывались.

Любого человека, пересекающего границу между Боливией и Чили, поразит контраст: с одной стороны совершенно нищая Боливия, Ла-Пас, состоящий из драных лачуг, повсюду вместо рекламы революционные лозунги, отдельные кварталы с частной охраной, предназначенные для чиновников и полиции, и огромная очередь на единственном бульваре в центре города, по которому неопасно ходить (днем). Это очередь местных чомпи (наемных рабочих), приехавших, чтобы получить документы и иметь возможность проголосовать на очередных выборах за доброго Эво Моралеса, который чуть ли не каждому в безработной стране дает 200 боливианов — где-то 70 долларов.

С другой стороны — Сантьяго-де-Чили, один из самых красивых городов мира, в котором новые сверкающие небоскребы утопают в зелени и солнце, а привратник в роскошном Ritz, качая головой, говорит: «Пиночет — это было плохо. Пиночет отнял у нас свободу».

Еще хуже обстоит дело в Африке — даже в бывших британских колониях. Выборы порой начинаются с ритуальных убийств (в Сьерра-Леоне и Габоне полиция не раз фиксировала случаи, когда кандидаты приносят человеческие жертвы, чтобы заручиться поддержкой духов), а кончаются приходом к власти людоедов. Когда Зимбабве была колонией Великобритании, ее ВВП был меньше британского в семь раз; сейчас он меньше в 27 раз. Сложно ожидать от племен, еще не сложившихся в нации, что они будут более сознательными, нежели флорентийские ciompi или афинский охлос.

Наоборот, режимы Южной Кореи, Гонконга, Сингапура, а теперь и Китая показывают фантастические темпы роста. При этом китайский рост обеспечивается именно отсутствием демократии. Если ее ввести, то полмиллиарда нищих китайских крестьян проголосуют за нового Мао и в Китае станет как в Габоне.

Такой же парадокс на Ближнем Востоке: лучшие экономические результаты показывают не те страны, где в 60-х произошли народные революции, а те, в которых сохранились наследственные монархии. Дубай управляется эмиром аль-Мактумом куда лучше, чем ливийская Джамахирия — полковником Каддафи.

Европа

Образцом демократии, уважения к правам человека и общечеловеческим ценностям в настоящий момент является Европа.

При этом европейские политики, взирающие на все остальное человечество, включая США, с высоты своего неколебимого морального превосходства, дают понять, что именно демократические ценности и сделали Европу первой в мире. Это, мягко говоря, удивительное убеждение. Когда Европа начала покорять мир, ей правил вовсе не Якоб ван Артевельде и не Этьен Марсель. К началу великих географических открытий эра средневековой вольницы прошла и в Европе воцарились абсолютные монархии. Это на какое такое демократическое государство работал Колумб?

В разгар триумфального шествия по миру Европа не отличалась ни гуманностью, ни мультикультурностью, ни терпимостью. Она насаждала христианские ценности огнем и мечом. Кортес запретил ацтекам человеческие жертвоприношения, хотя это едва не стоило ему жизни. Англичане запретили самосожжение вдов в Индии, хотя это привело к восстанию сипаев.

Современная европейская демократия (читай, всеобщее избирательное право) весьма молода. Еще в конце XIX в. абсолютное большинство европейских стран были монархиями. К 1930-м годам большинство из них превратились в диктатуры. Мыслитель, который во времена Муссолини, Салазара, Франко и Гитлера вздумал бы рассуждать о «склонности Европы к демократии», выглядел бы странно. Конечно, схоласт мог бы спорить, что Французская республика ведет своими корнями к Этьену Марселю, (купцу и парижскому прево, в 1357 году ненадолго добившемуся учреждения конституционной, ограниченной монархии), но с таким же успехом можно в поисках корней демократии в Ираке цитировать упомянутый мною выше клинописный текст о народном собрании в городе Урук.

Расцвет демократии в Европе начался после Второй мировой войны и совпал с двумя уникальными обстоятельствами. Во-первых, с тотальной разрухой при высокообразованном, мобильном населении. Такая разруха обуславливает взрывной рост экономики, и даже самый ленивый sottoposti в таких условиях не потребует от государства многого.

Во-вторых, с угрозой со стороны СССР. Опасность завоевания мобилизует защитные силы общества, и в этом, кстати, одно из самых больших отличий современности от прошлых эпох. Военная угроза была губительна для народовластия в античности и Средневековье, но действует как виагра — сейчас. Агрессия извне погубила Афины, но ее угроза способствует укреплению демократии в государстве Израиль в наши дни.

Однако золотой век европейской демократии не продолжался и 50 лет. С распадом СССР ситуация начала меняться на глазах. Несмотря на высокий уровень благосостояния, европейские избиратели стали требовать от государства все больших и больших социальных гарантий. Стройными рядами они стали вступать в «партию трех оболов», и политики всеми силами принялись способствовать росту этой партии — ведь вместе с ней росла их власть.

 Европа стала превращаться в огромную социалистическую бюрократию, где регулируется все — от формы огурцов до веса яиц. Европейская бюрократия стала взращивать огромные иждивенческие слои населения, зорко следя за тем, чтобы человек, севший на социальное пособие, никогда не захотел с него слезть. Европейская бюрократия стала импортировать избирателей-иждивенцев из Африки и Ближнего Востока, опять-таки сажая их на иглу пособий и под предлогом «мультикультурности» и «сохранения национальных обычаев» строго следя, чтобы иммигрант не имел шансов адаптироваться в обществе и перейти к самостоятельному заработку.

Такая политика неизбежно кончается крахом. Социализм, в любом его виде, это практика передела чужих денег, а чужие деньги рано или поздно кончаются.

Европа сейчас напоминает Китай в описании Марка Поло. Когда Марко Поло приехал в Китай в XIII в., он был поражен богатством страны. В Европе того времени не было ничего подобного; однако Марко Поло описывал уже умирающий Китай — Китай, завоеванный монголами, Китай династии Юань.

Франция, бесспорно, сейчас семизвездочная страна. Приезжайте в Ниццу, или Куршевель, или Лион — удивительный город с публичными садами и общественными велосипедами. Самые красивые в этом городе кварталы — это кварталы, в которых когда-то жили лионские ткачи. В XIX в. работали по 13-15 часов и поднимали восстание за восстанием (те самые восстания, которые Мишле сравнивал с восстаниями чомпи), чтобы добиться человеческих условий труда.

Они добились своего. Во Франции 8-часовой рабочий день, 35-дневный оплачиваемый отпуск и пенсионный возраст с 62 лет. Права лионских ткачей надежно защищены. Вот только ткачей в Лионе больше нет. Они теперь в Китае.

К тому же то моральное превосходство, которое составляет главный капитал европейских политиков, на поверку оказывается весьма сомнительным. Огромные деньги, которые бюджеты европейских стран выделяют на международную помощь, приводят к тому, что  заинтересованные в их выделении политики становятся горячими поклонниками страдающих палестинских, иракских или нигерских детей и — соответственно — вернейшими союзниками диктаторов, людоедов и террористов, погрузивших этих детей в нищету.

Главным экономическим преимуществом стабильной Европы становятся гарантии, которые она может предоставить желающим инвестировать в европейскую экономику диктаторам. В этих условиях с диктаторами трудно бороться, а террористов трудно порицать. В результате канцлер Германии Герхард Шредер поступает на службу в Газпром, а в тот самый день, когда в Израиле террористами была вырезана семья из пяти человек, включая четырехмесячную девочку, вице-президент Еврокомиссии Кэтрин Эштон призывает Израиль к переговорам с террористами во имя «подлинного мира».

Как это ни парадоксально, но Европа не избегла того проклятия, который висел над демократиями в Греции и над коммунами в средневековой Италии.  Тогда нищие избиратели голосовали за тех, кто все раздаст и поделит, и господство немногих приводило к господству толпы, а господство толпы — к диктатуре. Теперь все больше и больше склонный к иждивенчеству избиратель голосует за тех, кто обещает ему еще и еще больше. Что сделали германские избиратели после того, как Китай обогнал Германию по объему экспорта? Ответ: они подняли пенсии. Еще бы — ведь германские пенсионеры составляют 40% населения.

Великобритания

Самые успешные и устойчивые демократии мира были построены в странах, бывших колониями Великобритании.

В этом смысле не совсем правильно говорить, что мир покорила Европа.  Мир покорила именно Великобритания — первая империя, над которой не заходило солнце и которой не было примеров в истории человечества.

Ответ на вопрос, как небольшому государству удалось построить такую огромную империю, очень прост: это была частная империя. Все британские победы, одержанные над Испанией, были частными победами. Война, которую Великобритания вела против Испании на море в XVI-XVIII вв., была частная война — ее вели частные корабли, водимые и оплачиваемые частными гражданами. Даже флот, выставленный Англией против Непобедимой армады, большею частью состоял из этих самых armed merchant ships.

Ост-Индская компания была частной компаний. Даже в конце XIX в.  Африку завоевывали частные компании, будь то British South Africa Company Сесила Родса, National African Company Джорджа Голди или Imperial British East Africa Company Фредерика Лугара. Это привело к необыкновенной экономии солдат и чиновников. Индией управляла тысяча чиновников, народ матабеле завоевали 700 наемников.

Пожалуй, двумя лучшими примерами того, насколько эффективность частной инициативы в Англии превосходила эффективность государства, является история двух видов оружия: морской пушки карронады и пулемета «максим».  Карронада — пушка, которая обеспечила триумфы английского флота в начале XIX в. — производилась на частном заводе Carron и была впервые принята на вооружение частными английскими торговыми судами  (адмиралтейство долго противилось ее введению). 

Пулемет Хирама Максима, перевернувший представления о войне и обеспечивший английским частным компаниям завоевание Африки, был запущен в производство на деньги Ротшильда, компаньона Сесила Родса. До этого Максим безуспешно демонстрировал оружие высшим военным чинам американской, итальянской, австрийской и даже британской армии.

Вопрос: почему именно в Англии государство, которое обладает свойством поглощать все, делегировало частным компаниям даже право ведения войны и территориальную экспансию? Ответ очень прост: потому что в Англии было избирательное право, хотя это была монархия, а не демократия, и избиратели были налогоплательщиками.

И это принципиальная разница. Нищий избиратель голосует за то, чтобы государство дало ему побольше. Налогоплательщик голосует за то, чтобы платить меньше налогов.

Именно благодаря тому, что в Англии избиратели были налогоплательщиками, Англия построила крупнейшую империю в истории человечества. Как только избиратели перестали быть налогоплательщиками и стали халявщиками, Англия эту империю потеряла.

Отцы-основатели США также ограничили круг избирателей кругом налогоплательщиков. Несмотря на декларацию независимости, гласившую, что all men are born equal, они не предоставили права голоса ни женщинам, ни рабам, ни беднякам. Если бы они это сделали, то США ожидала бы судьба Гаити.

По мере подъема экономического благосостояния, круг налогоплательщиков расширялся, и долгое время рост экономики обгонял рост числа избирателей. Это соотношение было впервые поколеблено во время «Нового курса» Рузвельта. Государство впервые расширило свои права, а в США впервые появилась значительная прослойка избирателей, заинтересованных не в минимизации, а в максимизации государства. Американская экономика продолжает оставаться экономикой номер один в мире. Однако размер «партии трех оболов» в американском обществе все растет, и США угрожает та же участь, которая постигла Европу.

Popolo grasso и popolo minuto

 «Демократия — наихудшая форма правления, если не считать всех остальных», — заметил Черчилль. По правде говоря, мне куда более справедливой кажется фраза Никколо Макиавелли: «Ничто в мире не верно само по себе, но все — смотря по обстоятельствам».

Демократия работает только в том случае, если ваш избиратель является налогоплательщиком. Лозунгом американской революции было «no taxation without representation»; верно и обратное: никакого представительства не бывает без налогов.

Избиратель, являющийся налогоплательщиком, заинтересован в том, чтобы минимизировать государство. Избиратель, не являющийся налогоплательщиком, заинтересован в том, чтобы получать от государства как можно больше.

Позвольте мне проиллюстрировать все то, что я сказала, одним личным примером. Так получилось, что я живу в небольшом дачном поселке с узкими проселочными дорожками. В этом поселке и летом-то машинам трудно разъехаться, зимой же, когда на дорожке всего одна обледеневшая колея, и вовсе невозможно.

Ездят по поселку разные машины — и навороченные иномарки, и простые «жигули». И тем не менее разъезд никогда не представляет никакой сложности. Всегда одна из машин (а иногда и обе сразу) сворачивает в карман, уступая дорогу. Выбор, кому свернуть, никогда не зависит от статуса машины, а всегда зависит от того, кому свернуть удобней. Имущественное положение людей, едущих по дороге, очень разное, но их всех объединяет некий имущественный минимум — наличие машины. И поэтому без всякой власти, без всяких знаков, шлагбаумов, без платоновского правителя, который соединяет «величайшее могущество с разумом и рассудительностью», и даже без прозаического гаишника — люди прекрасно освоили процедуру саморегулирования и заключили, на всей территории поселка, неписаный общественный договор: кому удобнее, тот и уступает.

Кроме дороги, в поселке есть лес. С давно протоптанными тропинками. И вот некоторое время назад я стала замечать, что эти тропинки кто-то специально перегораживает упавшими деревьями. Я оттаскивала эти деревья с дорожек, но кто-то клал их снова и снова. Причина, по которой люди в здравом уме и твердой памяти будут специально перегораживать тропу, мне была непонятна, и я обратилась к прохожим с вопросом: «Вы не знаете, кто это делает?»

Ответ меня сразил: «Ездют тут всякие, на багги! Портят дорожку! Вот чтобы эти жирные коты не ездили, мы и перегораживаем».

Иными словами, та часть прохожих, которая принадлежала к неимущей обслуге санатория, жителям пристанционных пятиэтажек, специально тратила массу усилий на то, чтобы перегородить лесную тропинку, по которой ездил «богач» на «багги».

Тот факт, что по тропинке ездят велосипеды и ходят мамы с колясками (да и самим неудобно ходить) — их не волновал. Более того, их ничуть не волновал трактор, на котором пьяный лесник ездил по этой дорожке в магазин за водкой! Поведение местного popolo minuto было вызвано обыкновенной и довольно глупой завистью: у меня нет багги, так и ты ж не езди.

На мой взгляд, эти две истории очень хорошо характиризуют устройство любого социума. Если вы имеете дело с ответственными собственниками, облакдающими неким минимумом имущества, они легко выработают правила пользования дорогой даже без вмешательства власти. Если ваше общество разделено на владельцев «багги» и на санкюлотов, то санкюлот посвятит немалую часть своей энергии просто на то, чтобы испортить жизнь владельцам «багги» .

По странному совпадению еще ни разу в истории не было зафиксировано, чтобы партия нищих требовала предоставить ей возможность заработать. Все, абсолютно все лозунги, которые она выдвигала со времен греческих полисов и кончая Октябрьской революцией, заключаются в том, что государство должно предоставить бедным социальные блага, перераспределив их — с помощью убийств или с помощью налогов — с теми, кто уже заработал.

Ни одно развивающееся общество, которое предоставило «партии трех оболов» право голоса, не имеет шанса на успешные реформы.

Более того: даже развитое общество, которое даровало право голоса всем своим избирателям, всегда стоит перед серьезной опасностью со стороны «партии трех оболов» и потворствующих ей политиков.  Как сказал победитель империи зла президент Рональд Рейган: “Freedom is never more than one generation away from extinction”.

Юлия Латынина

Источник: "Ежедневный журнал"