На злобу дня. Карозерс

К моему большому стыду, только вчера впервые довелось познакомиться и прочитать статью Томаса Карозерса "Конец парадигмы транзита", в которой он в пух и прах разбивает теорию демократического транзита и предлагает отказаться от использования термина "переходные режимы". Увлекательнейшая статья. Я в восторге.
Автор предлагает термин "серая зона" для обозначения стран, находящихся между авторитаризмом и демократией. А далее он выделяет два типа режимов (2 синдрома), характерных для "серой зоны" - это бесплодный плюрализм и режим доминирующей власти. Россию он относит на периферию режима доминирующей власти, однако, если учесть, что эти 7 лет (а статья датируется 2003 годом) прошли "не зря", то современная Россия, на мой взгляд, очень даже подпадает под нижеприведенное описание.

http://zurenava.livejournal.com/5039.html

 
Режим доминирующей власти

Другим распространенным в серой зоне политическим синдромом является режим доминирующей власти (dominant-power politics). Страны с этим синдромом имеют ограниченное, но все же реальное политическое пространство, некоторую конкуренцию власти в лице оппозиционных групп и, по меньшей мере, большинство основных институциональных форм демократии. При этом одна политическая группировка – будь то движение, партия, семья или от дельный лидер – доминирует в системе таким образом, что в обозримом будущем смена власти представляется маловероятной.
В отличие от стран, пораженных бесплодным плюрализмом, ключевая политическая проблема в режимах доминирующей власти – размытые границы между государством и правящей партией (или правящими политическими силами). Главные активы государства – финансы, рабочие места, публичная информация (через государственные СМИ) и полицейская власть – постепенно начинают напрямую обслуживать правящую партию. Если при бесплодном плюрализме судебные системы в какой-то степени независимы, то судопроизводство в режимах доминирующей власти, как правило, находится в зависимом положении и является частью монополии власти. Выборы при бесплодном плюрализме часто достаточно свободны и справедливы, а для режимов доминирующей власти типичной является ситуация, когда выборы не откровенно мошеннические, но достаточно сомнительные. Правящая группа стремится срежиссировать хорошее избирательное шоу, чтобы получить одобрение международного сообщества, спокойно манипулируя на игровом поле выборов таким образом, чтобы гарантировать себе победу.
Как и в системах бесплодного плюрализма, в режимах доминирующей власти граждане разочаровываются в политике и отстраняются от политического участия за пределами голосования. Хотя никакого чередования власти не происходит, граждане не демонстрируют политическую установку «чума на оба ваших дома», типичную для систем бесплодного плюрализма. Но при этом оппозиционным политическим партиям, которые обычно существуют, трудно завоевать доверие общества, имея статус аутсайдеров на поле власти. Надежды на эффективную оппозицию режиму связываются с группами гражданского общества, которые обычно представляют собой слабоструктурированное множество правозащитных НГО и независимых СМИ (часто финансируемых западными донорами), вступающих в конфликты с правительством по проблемам прав человека, окружающей среды, коррупции, а также по некоторым другим публичным вопросам.
Государство в режимах доминирующей власти обычно бывает столь же слабо и так же плохо выполняет свои функции, как и в странах бесплодного плюрализма, хотя проблема здесь заключается, скорее, в разложении бюрократии под действием стагнации дефакто однопартийного правления, чем в дезорганизованном, нестабильном государственном управлении (постоянная чехорда министров), типичном для безответственного плюрализма. Результатом длительного удержания власти одной политической группировкой обычно становятся крупномасштабная коррупция и «приятельский капитализм» (crony capitalism). Поскольку в этих системах существует некоторая политическая открытость, лидеры часто испытывают определенное давление со стороны общества, недовольного коррупцией и другими злоупотреблениями власти. Они периодически заявляют о намерении вырвать коррупцию с корнем и укрепить власть закона. Но их глубоко укоренившаяся нетерпимость ко всему, что выходит за пределы лимитированной оппозиции и существующего политического устройства, где они занимают доминирующее положение, порождает те самые проблемы, с которыми они публично обещают разобраться.
Системы доминирующей власти распространены в трех регионах. В Центральной Африке их установлением закончилась встреченная с энтузиазмом волна демократизации, которая прокатилась по региону в начале 90-х годов. В некоторых случаях, как в Камеруне, Буркина-Фасо, Экваториальной Гвинее, Танзании, Габоне, Кении и Мавритании, однопартийные государства в какой-то мере либерализовались, но процесс политического открытия был очень ограничен, и прежняя власть сохранилась. В других случаях старые режимы были побеждены или рухнули, однако новые свелись к установлению господства доминирующей партии, как в Замбии в 90-е годы, или же сил, ранее отодвинутых в сторону, как в Конго (Браззавиль).
Системы доминирующей власти можно обнаружить и в странах бывшего Советского Союза. Армения, Азербайджан, Грузия, Кыргызстан и Казахстан попадают под эту категорию. Другие центральноазиатские республики и Белоруссия – отчетливо выраженные авторитарные системы. Тенденция либерализации на Ближнем Востоке, которая возникла в середине 80-х годов и с тех пор развивалась спорадически, помогла некоторым странам перейти из авторитарного лагеря в категорию стран с доминирующей властью. Это Марокко, Иордания, Алжир, Египет, Иран и Йемен. Системы доминирующей власти редко встречаются вне этих трех регионов. В Азии в качестве примера можно назвать Малайзию и Кампучию. В Латинской Америке Парагвай представляет собой единственный случай, и в этом направлении, похоже, движется Венесуэла.
Системы доминирующей власти различаются по степени свободы и по политической направленности. Некоторые имеют очень ограниченное политическое пространство и близки к диктатурам. Другие допускают несколько больше свободы. Несколько «переходных стран», включая страны Южной Африки и Россию, находятся на периферии этого синдрома. Они имеют политические свободы, провели состязательные и в целом легитимные выборы (хотя острые дебаты по этой проблеме не прекращаются в отношении России). Однако управляются эти страны политическими силами, которые прочно захватили власть (если рассматривать переход власти от Ельцина к Путину как передачу, а не смену власти). Трудно в обозримом будущем представить себе возможность прихода здесь к власти оппозиционной партии. Если эти страны будут заинтересованы в наличие реальной политической свободы и открытом соревновании за власть, они смогут присоединиться к разряду таких стран, как Италия и Япония (до 90-х годов) и Ботсвана, т.е. стран с длительным демократическим правлением одной партии. Но из-за слабости новых демократических институтов они сталкиваются с опасностью поражения синдромом доминирующей власти.
Будучи политическими синдромами, и бесплодный плюрализм, и режим доминирующей власти обладают определенной стабильностью. Попавшим туда странам трудно выбраться. Бесплодный плюрализм достигает состояния дисфункционального равновесия – попеременной передачи власти конкурирующим элитам, которые в значительной степени изолированы от граждан, но хотят играть по общепринятым правилами. Режим доминирующей власти также часто приобретает стабильность, когда правящая группа удерживает политическую оппозицию на поводке, допуская при этом политическую открытость, достаточную для того, чтобы «выпустить пар» общественного недовольства. Они ни в коей мере не являются постоянными политическими конфигурациями; никакая политическая конфигурация не существует вечно. Страны могут перемещаться и перемещаются – или из одной конфигурации в другую, или из любой из них – к либеральной демократии либо к диктатуре. Какое-то время в 90-е годы Украина, казалось, прочно обосновалась в режиме доминирующей власти, но сегодня не исключено ее смещение к бесплодному плюразлизму. Сенегал ранее являлся четко выраженным примером режима доминирующей власти, но после победы оппозиции на выборах 2000 г., возможно, движется то ли к либеральной демократии, то ли к бесплодному плюразлизму.
Этот процесс характерен для многих стран серой зоны, но не для всех. Некоторые «переходные страны» отошли от авторитарного правления недавно, и их политические траектории пока не определились. Индонезия, Нигерия, Сербия и Хорватия представляют собой наглядные примеры этой категории государств. Другие страны, прошедшие этап политического открытия в 80-е или 90-е годы, были настолько разрушены гражданскими конфликтами, что их политические системы сейчас слишком нестабильны или непоследовательны, чтобы их можно было идентифицировать. Но они – определенно не на пути демократизации. Демократическая Республика Конго, Либерия, Сьерра-Леоне и Сомали представляют эту категорию.