Мы разучились принадлежать себе...

Быков Дмитрий

Страна без праздников, или десять дней пустыни

«Быков против» – не потому, что «Баба-яга всегда против». Просто «поэт в России больше, чем поэт», а если это еще и всемирно известный писатель, то сами понимаете...

Ругать праздники стало в России хорошим тоном. «Когда уже закончится эта пьяная декада?! Сколько можно бухать и жрать? На семью уже смотреть не могу» – и далее по всей программе.

Грех сказать, нечто подобное в тучные годы писал и сам я,  потому что очень уж надоедали беспрерывные петарды за окном. Теперь петарды то ли запрещены, то ли не только мне надоели, то ли у публики непраздничное настроение. Последнее, впрочем, заметно во всем. Скучно даже тем, кто уехал в обязательный Египет либо в дежурную Турцию. Надоедает же.

И это доказывает весьма плачевную вещь: мы разучились не работать, то есть принадлежать себе. Смысл жизни нам дает только работа, добыча денег, отбывание рутинных повинностей: сами себя мы занять не можем, интересов нет, сплошная скука, раздражение и беспокойство. Ведь если оставаться дома – поневоле задумаешься, а чем больше думаешь о том, куда страна загнала сама себя и какие у всех нас перспективы, тем меньше хочется просыпаться. Все это касается, как вы понимаете, не только политики с экономикой: они ведь влияют и на личную жизнь, а ее мы тоже умудрились загнать либо в непроходимую тоску, либо в безвыходные на первый взгляд тупики. Что такое личная жизнь, в которой нет культуры, интеллектуального диалога, религии, наконец? Что у нас осталось не скомпрометированного, не испачканного? Раньше спасались от всего детьми, и даже махинации оправдывали ими: кормить надо. Сегодня на праздниках мы остаемся с ними наедине – и чему нам их учить? Говорить и то зачастую не о чем; и захотят ли они еще говорить с нами – с теми, которые за последние пять лет так катастрофически поглупели и привыкли мириться с мерзостями на каждом шагу? Я уж не говорю про кино, которое, конечно, можно посещать хоть десять дней кряду, – но ни одной масштабной отечественной премьеры нет, а смотреть серьезные вещи мы разучились. Ничем другим нельзя объяснить дружное нежелание задуматься над эклектичным, но весьма неглупым «Щелкунчиком».
Что делать человеку наедине с собой? Если нечего – это первый показатель кризиса. Он мечется, не находит себе места, гадает, раскладывает компьютерные пасьянсы, ведет часовые бессмысленные разговоры. Включает телевизор – просто так, чтоб был фон. Раньше наш район кишел лыжниками – сегодня счастье, если увидишь одного-двух. Столпотворения в музеях, на выставках, у театров я тоже не наблюдаю. Зато сетованиями на то, что нечем занять безразмерные каникулы, полон весь «ЖЖ».

Ну, почему у нас общий непраздничный настрой – понятно: страна вернулась в девяностые, причем в ухудшенном варианте и без перспектив. Но вот почему у всех внутри этот зыбкий кисель, вечно трясущееся болото, взаимная ненависть, страх за будущее и желание немедленно запить горькую – вопрос, требующий осмысления. Видимо, двадцать лет изничтожения культурной среды (сознательного или бессознательного – другой вопрос) воспитали наконец нацию, у которой отняты главные инструменты самолечения: чтение, думание, общение. Из всех развлечений нам осталась работа с утомительными и пошлыми корпоративами – работа не по специальности, без смысла и перспектив. Немногие счастливцы, кому повезло заниматься своим делом, никогда не заработают пристойных денег, но профессионализм сам себе награда. Прочие ввергнуты в жизнь, единственным смыслом которой стал бег в колесе. Когда этот бег прекращается, их настигает ломка почище наркотической.

Когда-то моя жена отправилась в долгое путешествие через все Соединенные Штаты, с востока на запад, от одних приятелей к другим,  и после десятидневного кочевья сформулировала: такая поездка в одиночестве сродни уходу молитвенника в пустыню. Там он остается наедине с собой, чтобы ничто ему не мешало, и там-то выступает истинное содержание его души: кто-то погружается в свой внутренний ад, а кто-то счастлив, что его наконец не отвлекают от главного. Созерцать можно хоть звездное небо над собой, хоть нравственный закон внутри себя,  но тот, кто не видит ни неба, ни нравственного закона, страшно боится одинокого путешествия. А между тем десять дней пустыни необходимы каждому – просто чтобы вспомнить, зачем живешь.

В эти десять дней я съездил в Питер к старым друзьям, подробно обговорив с ними стратегию на ближайший год; прочел штук семь давно отложенных книг; написал пять глав в собственную и три давно заказанных очерка; забрал сына из зимнего лагеря и снял с ним самодельный фильм «Офигевшие в снегах» (про наших двух собак); сходил с матерью в кино, с женой в гости и выпил несколько бутылок – куда ж без этого – с дружественными литераторами. Товарищи, это была такая прекрасная жизнь! Мы говорили о таких интересных вещах и так радовались друг другу, и я столько успел сочинить и только уже было начал понимать, в чем смысл нашего общего существования…

Но тут праздники кончились, и началось то, что все мы называем повседневностью.

Не забыть бы мне о его настоящем смысле до следующих каникул.

Источник: Собеседник.ru