Без нас спокойнее на свете

Алексей Иевлев

 

БЕЗ НАС СПОКОЙНЕЕ НА СВЕТЕ

(повесть)

 

     Он не узнал этот город. Правда, и лет прошло немало. Появились целые улицы. Практически это был новый, незнакомый ему Сыктывкар. Но парк был все тот же, и желтое трехэтажное здание местного НКВД (он по привычке иногда называл «службу» ее старым именем) все так же смотрело ясными окнами сквозь наготу зимних деревьев на замерзшую реку.

     И сейчас, стоя у окна выделенного ему просторного кабинета, он почему-то силился вспомнить, словно это было жизненно важно, - здесь или в другой комнате ему переломили пальцы, поочередно засовывая их в дверной проем? Воспоминание, словно рыба, внезапно поднятая с невероятной глубины, разорвалось бомбой, и осколки ее пронзили покалеченную руку. Боль была той, старой, он как будто даже услышал хруст дробящихся костей.

     Инстинктивно дернув рукой, прогнал наваждение… Он здесь не за тем, чтоб сводить счеты. Точнее, не этот счет он хотел предъявить сегодня.

     Вчера ночью, спустившись с трапа рейсового самолета Москва-Сыктывкар и пожав руку встретившему его начальнику местного Управления ФСБ Сажину, он раздумал сразу ехать на службу. Утро вечера мудренее.

     А с утра взял быка за рога. Машину, как он и приказал, ему подали к полвосьмого, а еще через десять минут Сажин докладывал:

- Вопрос о Дмитрии Балабине уже поднимался два года назад. Тогда из Москвы поступил запрос. Я лично занимался. В нашей картотеке дело Балабина отсутствует. В архиве тоже ничего нет. Я так и доложил в Москву.

- Читал твой доклад. Отписка!

- Извините, Павел Анатольевич! Я сделал все, что было в моих силах. Конечно, через наш край прошли миллионы людей, но Балабин мог попасть и в другие места. Чем, например, Колыма или Казахстан лучше Коми? Может, там надо искать?

- Там пусть другие ищут. А я знаю, что в сорок шестом он был в Сыктывкаре. Я сам его здесь видел, своими глазами. Поэтому Альберта будем искать здесь!

- Какого Альберта?

- Оперативный псевдоним Балабина – Альберт.

- Мне об этом ничего не известно. В архиве есть дела, в которых фигурируют только какие-то клички, а кому они принадлежат – не понятно. Видимо, пояснительные записки сожгли вместе с «неудобными» материалами после краха ГКЧП. Тогда много чего уничтожили – концов не найти.

- А ты поищи. Дело Альберта могли изувечить, но уничтожить полностью – это подписать себе расстрельный приговор.

- Суды сейчас не приговаривают к смертной казни.

- А мы во внесудебном порядке, как в прежние времена… Кто у тебя займется архивом? Есть кто-нибудь толковый из молодых?

- Так точно. Лейтенант Канев. Андрей Канев. Год как из училища. Не только хорошо палит из пистолета, но и обнаружил склонность к аналитической работе.

- Вот и замечательно. Пришлешь его ко мне. Я сам проинструктирую, на что ему обратить внимание…

- Слушаюсь.

- Погоди. Еще вопрос. Журков жив?

- Да ему сто лет в обед! Но бодрится.

- Вот ты мне этого бодрячка через часок-другой и привези. Он ведь у вас, поди-ка, ветеран, наставник молодежи?

- Ветеран. А куда деваться? Обвинений ему никаких не предъявлено, значит, чист перед Родиной.

- Перед какой Родиной? Ты чего мне, Сажин, как сопливому газетчику, мозги пудришь? Молчит твой Журков в тряпочку о прошлых подвигах и медалями в День Победы бренчит, как все. А попробовал бы язык распустить – быстро бы вспомнил, что Родина и ФСБ – это одно и то же! Он перед «службой» чист, потому и жив. А кого мы отдали на растерзании из таких, как он? Никого! И не отдадим. Они выполняли наши приказы, и нам решать их судьбу.

- Ясно.

- Ну, и хорошо, что ясно. Канева и ветерана ко мне. Свободен.

     Сажин вышел, а он еще немного постоял у окна, разминая руку и прогоняя из нее невольное воспоминание о боли. «Журков – еще та сволочь, - подумал, неторопливо расхаживая по кабинету. – Интересно, узнает меня? Хотя, чего он должен помнить всех?»

     В дверь постучали:

- Разрешите? Лейтенант Канев прибыл в Ваше распоряжение!

- Проходи. Садись.

     Канев действительно оказался сообразительным и быстро ухватил суть поставленной задачи.

- Имени Альберт может и не быть в деле. Тогда ориентируйся на время – конец Великой Отечественной. И на место, где его взяли – Венгрия.

- Ясно! Разрешите исполнять, товарищ генерал?

- Мы не на плацу. Зови меня Павлом Анатольевичем. Да и мне проще обращаться к тебе по имени. Не возражаешь?

- Никак нет, т… Павел Анатольевич!

- Исполняй!

     Канев ушел. За архив можно было быть спокойным. Если там есть хотя бы тень или призрак Альберта, Андрей его найдет. А вот если нет этой тени?

     Тогда поможет другой призрак прошлого – Журков.

     Он позвонил Сажину и приказал принести ему отчет об оперативной обстановке в городе. Раз уж все равно придется провести несколько дней в Сыктывкаре, следовало войти в курс дел.

* * *

     Журков появился в его кабинете в образе седенького, чуть сутулого старика с прозрачными голубыми глазами. На левой стороне пиджака – планка с ленточками наград. Встретишь такого на улице – ни дать, ни взять ветеран, кровь за Родину проливавший. «Этот-то попроливал! Только не свою», - подумал он, усаживая Журкова.

- Ну, что, Михаил Иванович, Вы, наверно, знаете, зачем я Вас пригласил?

- Да, Сажин ввел в курс дела. Но, Павел Анатольевич, я еще два года назад все рассказал без утайки. Не помню я никакого Балабина. И Альберта никакого не припоминаю. Много воды утекло… Может, и был он здесь, да разве ж их всех упомнишь, - старик развел руками. Лицо его бесхитростно выражало полную готовность помочь родной «службе».

- Тогда я Вам напомню. Это был не обычный зека. Вместе с ним пришел пакет из Москвы на Ваше имя. Там был его приговор, и Вы лично должны были привести его в исполнение. Такое не забывается!

- Бог с Вами! Прямо сюжет из романа! Не было ничего такого.

- Михаил Иванович, Балабин к Вам поступил не один. С ним вместе был еще один зека – Леднев.

- Не припоминаю, - Журков опять беспомощно развел руками, но взгляд его стал напряженным. Он словно силился что-то понять, но истина ускользала.

- Леднев – это я. Павел Анатольевич Леднев. Помнишь, сука, как ты мне пальцы дверью щелкал, как орехи?!

     Журков отстранился, продолжая напряженно разглядывать собеседника:

- Мстить приехали? Так ведь я ничего не боюсь. Мне и так уже пора на тот свет. Зажился я. Чужой век, наверно, живу.

- Врешь, Журков! Помирать не страшно, когда делом занят по горло. А когда день-деньской гуляешь на солнышке, да цветы от пионеров на праздники получаешь – ой, как жить становится охота!

- Пионеров-то нынче нет. Повывели.

- Зато скаутов развелось. Ты не крути, Журков! А то голова открутится.

- Что, мой черед пришел? – тихо спросил Журков. – Или личные счеты сводите? Времени-то сколько прошло с той поры. Или недосуг было?

- До чего мне было – не тебе судить. Хотел бы тебя задавить, давно бы это сделал. И без всяких проблем. Веришь?

- Верю. Вам верю. Скажите, это Ваши ребята в Москве председателя  Либеральной партии убрали? Красиво. Профессионально. Чувствуется рука мастера.

- Ты что болтаешь? Я-то причем? Там и суд был, и убийц нашли.

- Как в наши годы! – кивнул головой старик. - И открытый процесс над выродками, и справедливый приговор народа! Поэтому, верю. Захотели бы меня хлопнуть – хлопнули бы. Похоронили бы с почестями?

- Да хоть завтра! Оркестр-то в городе найдется?

- Найдется… А я ведь подписку давал. О неразглашении. И никто ее не отменял, подписку-то, - глаза старика были по-прежнему водянистыми и безмятежными.

- Ты подписку «службе» давал. Вот эта «служба» и спрашивает тебя, как ты исполнил приказ. И ответ твой в «службе» и останется. Ясно?

- Ясно, товарищ генерал.

- Ну, выкладывай, раз ясно. И не тяни резину. Я знаю, приказ был расстрельный. И исполнить его должен был ты. Выполнил?

- Так точно, - Журков спрятался от страшной, долго лет скрываемой правды за сухими субординационными ответами.

- Ну, поехали, - вздохнул Леднев.

- Куда? – глаза старика обеспокоено встрепенулись.

- Покажешь место, где закопал труп. Или оно уже асфальтом закатано, и дом стоит?

- Да, нет…

- Ну, вот видишь. У вас тут лесов да оврагов хватало. Это в Москве по подвалам расстреливали. А у вас все больше на свежем воздухе? Читал в какой-то из ваших газет, что не использовали чекисты Коми подвалы этого здания для казней. Правда?

- Мало ли что газеты напишут. Чем мы хуже Москвы? Там, значит, додумались стрелять в подвалах, а мы что, щи лаптем хлебали?

- Так ты что, здесь Балабина расстрелял? В этом здании? А труп-то куда дел?

- Приказ был странный, - уходя от ответа, медленно проговорил Журков. – Убрать так, чтоб никто не знал и чтоб при надобности легко труп было отыскать. Вот задали задачу! Чего проще – пустил бы его в расход с другими, вон, ныне как ни начнут дорогу прокладывать или котлован рыть, так косточки и посыплются. А чьи они – поди узнай. Тысячи положены здесь в землю. И имен не осталось, не то что отчетов…

- Ты от ответа-то не уходи. Выкладывай, как было дело.

- Да так и было! В Москве-то, небось, думали, что я его стрельну да под каким-нибудь кустом в лесу закопаю – и шито-крыто. А того не знали, что у нас весь лес людьми поделен – кто охотится, кто грибы собирает здесь испокон веку. Да они не то что могилу – сломанную веточку тотчас обнаружат. Проще труп посреди улицы бросить!

- Ну и куда ты его бросил?

- Да здесь он, - нехотя протянул Журков. – Надо в подвал спуститься. Покажу.

     Леднев вызвал Сажина.

- Да ну – бред! – не поверил Сажин. – Мы в свое время весь подвал обследовали. Нет там ничего такого и не было! Мы и старых работников опрашивали – не расстреливали в наших подвалах!

- Так они Вам и сказали, - фыркнул Журков. – Они тоже подписку о неразглашении давали в свое время. Да и жизнь научила: чем меньше треплешь языком, тем целее голова на плечах.

     Втроем спустились в подвал. Оштукатуренные стены, бетонный пол. Журков уверенно провел их в дальний угол и остановился:

- Здесь.

- Что – здесь?! – вышел из себя Сажин. – Мы весь пол в подвале простучали и руками прощупали. Монолит. Никаких пробоин и полостей. Как однажды залили при строительстве здания, так больше и не тревожили.

- Здесь, - повторил Журков и указал на стену.

- Да за ней улица и двор! И всегда был двор. Это можно посмотреть на плане здания.

- План здания перечертили в сорок шестом. А старый я сжег.

- Зачем? – Леднев решил поторопить старика, ударившегося в воспоминания.

- Затем… Молодые не знают, а посторонние и не видели никогда, что тут флигель был небольшой. Он во двор выходил. А после войны решили двор расширить, вот флигелек-то и снесли. Как раз вовремя… Стены-то разобрали, а подвал сверху закрыли асфальтом. Эту перегородку тогда же соорудили. Там Балабин… Никуда не делся.

- Что ж, - тяжело вздохнул Леднев. – Зови людей, Сажин. Будем ломать перегородку.

- Я бы не стал, - медленно сказал Журков.

- Здесь не тебе решать, - резко оборвал его Сажин.

- Не мне, - согласился тот. – Но вскрывать не стоит. Честное слово, не стоит.

- Почему? – поинтересовался Леднев. – Или не найдем никого? Может, нет там никакого Балабина? Говори, старик, отступать тебе некуда.

- Там ваш Балабин, - упрямо повторил старик. – Но не один…

- О-па! У тебя тут что – массовое захоронение? Час от часу не легче. Вот журналисты-то, не приведи Господь, пронюхают! – Сажин даже переменился в лице, представив себе на мгновение возможный скандал.

- Не болтай лишнего, вот и не пронюхают, - резко оборвал его причитания Леднев. – Сколько там трупов, Журков?

- Два.

- Кто второй?

- Фамилию его я тогда не знал, - сказал Журков, налегая на слово «тогда». – Он поступил к нам под кличкой. Иностранец. И с таким же приказом Москвы, как Балабин. Только позже его. Как я доложил об исполнении приказа по Балабину, так и прислали этого.

- Ты как-то странно подчеркнул – тогда! А что, сейчас знаешь?

- Знаю. Его фотография последние годы часто в прессе мелькает, да и по линии «службы» запросы были не один раз.

- Ну? И чего ж не отвечали?

- Да Вы и сами догадаетесь… Это Седой.

- Тот самый Седой?!

- Так точно.

     Леднев, конечно, предполагал, что загадка места кончины Седого когда-нибудь разрешится именно таким образом. Точнее, он был уверен, что если она и раскроется, то только так.

     «А могла бы и не раскрыться», - подумал он. И эта мысль ему показалась очень разумной.

* * *

- Кто еще знает об этом? – слегка барабаня пальцами по столу, спросил Леднев.

- Никто, - не отводя глаз, сказал Журков.

- Не крути. Ты один бы не справился. Помощники были?

- Одинцов помогал. Но он в прошлом году преставился. Хорошо похоронили, с оркестром и тремя залпами, как ветерана войны.

- Он на фронте-то был? – насмешливо спросил Сажин.

- А у нас тыл помогал фронту! Слыхали, небось, как поэт сказал: из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд? Пули тоже из одного свинца лили, что для немецко-фашистских оккупантов, что для врагов народа! – резко ответил Журков.

- Ладно, - прекратил начинавшуюся перепалку Леднев. – Не будем тревожить наших мертвых. Раз их Журков так хорошо спрятал, что даже твои, Сажин, «спецы» их не нашли, пускай и дальше покоятся с миром. В Москве я доложу, кому следует. Страсти вокруг гибели Седого поулеглись. По крайней мере, здесь-то точно никому не придет в голову его искать. Не глуп был Лаврентий Павлович…

- Павел Анатольевич, а кто этот Седой? – неуверенно спросил Сажин.

- Эх, молодость-молодость, - укоризненно покачал головой Журков. – Отвыкли работать. Отучили вас в каждом человеке возможного врага распознавать, так вы и вовсе нюх потеряли. Старики с их опытом поумирали, а юнцам наш опыт ни к чему, страшный он, в крови. А, кроме крови-то, и дело было.

- Хватит философствовать. Раз ты, Сажин, ничего не знаешь про Седого, так и забудь сразу. Без тайн легче живется… Тем более, что напоминать о них будет некому. Мы с Журковым скоро получим билеты на тот свет, - и, как будто что-то вытаскивая из дальних глубин памяти, Леднев произнес медленно, почти по слогам, - без нас спокойнее на свете…

- Это точно, - почему-то подтвердил Журков. – Без нас спокойнее на свете.

- Ну, ладно. Вы, Михаил Иванович, свободны. За помощь спасибо. О сохранении тайны напоминать не надо? – чисто формально спросил Леднев.

- Не надо. Всего доброго, - Журков ушел, плотно закрыв за собой дверь кабинета.

- А теперь давай с тобой, Сажин, потолкуем. Во-первых, обо всем, что сегодня узнал, - никому! Ни жене, ни начальству, ни бумаге! Если это вылезет наружу, разбираться не стану – найду и тебя, и Журкова. Но он-то будет молчать, ему признаваться в этом геройстве не с руки. Понял?

- Так точно!

- Вот и хорошо. Теперь еще одно дело к тебе есть. Нужен толковый журналист, пишущий смело и на самые щекотливые темы. И чтобы никак не был связан с нашей «службой». Я расскажу ему один сюжетец… Очень занимательный.

- Журналист есть. Например, Сергей Морошин. В газете «Молодежь Севера» работает. Частенько разные запросы нам присылает. И пишет остро, хотя по сути придраться не к чему.

- Вот и организуй мне с ним встречу. Лучше не здесь. И не на конспиративной квартире. Где-нибудь в кафе – чтоб уютно, и народу немного. Скажи ему, что ветеран разведки из Москвы мог бы рассказать интересную историю, связанную с Коми. Для газетчика это – клад!

- Есть! Но, Павел Анатольевич, предупреждаю заранее, на вербовку Морошин не пойдет. Уже пробовали.

- А он мне сексотом и не нужен. Мне действительно нужна статья. Причем написанная не под мою диктовку, а с вдохновением. Ты ему скажи, что я уже отошел от дел, но раскрывать меня еще рано. Государственная тайна, гриф «Совершенно секретно», но некоторые детали… – словом, напусти тумана! Газетчики это любят. Скажи, что я завтра уезжаю. Поэтому встретиться лучше сегодня, через пару часов. Ясно?

- Так точно.

- Исполняй.

     Через десять минут Сажин доложил, что встреча с Морошиным состоится в три часа дня в «Кофейном дворике». А тут и Канев вернулся:

- Разрешите, Павел Анатольевич?

- Проходи. Садись. Что удалось найти?

- Только вот это, - Канев положил на стол тоненькую картонную папку. – Здесь всего два документа. Это формуляры заключенных. В первом указано имя Альберт, дата задержания - начало сорок пятого, место задержания – Венгрия. И почему-то в разделе «Особые приметы» написана фраза: «Без нас спокойнее на свете». Во втором формуляре фигурирует кличка «Седой», время и место взятия под стражу – те же. Особых примет нет. Всё.

- Есть какие-то указания об их дальнейшей судьбе?

- Никак нет. Наверно, другие документы уничтожены.

- Хорошо. Папку пока оставь мне. Можешь идти, занимайся своими обязанностями. Вызову, когда понадобишься.

     Канев ушел. «Итак, - подытожил Леднев, - их судьбы связали вместе. В этом и зарыта собака. Интересно, зачем?»

* * *

     Он пришел в кафе за полчаса до назначенного времени. Сказалась многолетняя привычка предварительно осматривать место встречи. Кафе как кафе. Очень уютно и немноголюдно. Он заказал чашечку кофе и фруктовый салат со взбитыми сливками. Выбрал столик в углу, откуда хорошо просматривался весь зал.

     Леднев принялся за салат, между делом наблюдая уголком глаза, как вошедший мужчина его возраста тоже заказывает кофе.  Это не мог быть корреспондент. По описанию Сажина на встречу придет человек лет тридцати, коренастый, с короткой стрижкой.

- У Вас не занято? - не дожидаясь ответа, мужчина поставил чашку с кофе на столик и расположился на стуле напротив.

- Нет, - несколько опешил Леднев. – Но здесь много свободных столиков. Вам спокойней было бы…

- Без нас спокойнее на свете, - не дав ему договорить, медленно произнес мужчина. – Здравствуй, Паша. Давно не встречались.

- Здравствуй, Дима, - Леднев ничуть не удивился, увидев Балабина живым и здоровым. – А кто же там, в подвале у Сажина лежит? Один Седой?

- Да никого там нет, - отмахнулся Балабин. – Хотя и флигель раньше был, и подвал под ним имелся. Журков все правильно рассчитал. Услышав про Седого, никто туда не сунется. И ты бы не сунулся. Так?

- Так, - подтвердил Леднев. – Ты зачем решил встретиться со мной?

- Ты назвал пароль. Это значит, нужна срочная встреча.

- Да. За тобой долг. А он платежом красен.

- Поясни.

- Хорошо. Седой занимался выкупом евреев из нацистских концлагерей. Огромные деньги платил. И самое главное – знал счета и банки, куда эти средства переводились. А куда потом эти деньги делись? Седой-то с тобой работал. Ты его еще в Будапеште завербовал?

- Не говори ерунды. Сам прекрасно знаешь, если не запамятовал, что Седой был прагматиком. Таких ни купить, ни запугать. Он верил, что деньги в этом мире решают всё. Кстати, не лишено!

- Не лишено, - согласился Леднев.

- И это не Седой со мной работал, а мне удалось найти к нему подход и стать доверенным лицом. Конечно, я знал не все, но многое. Почти все.

- Вот и «служба» желает это знать.

- «Служба» – это твой новый начальник?

- Пусть так.

- А ты подумай сам и начальнику своему помоги раскинуть мозгами… Почему я жив-здоров и сижу перед тобой, не прячась? Хотели бы меня найти – нашли бы и под землей. Чего не искали?

     «Потому что знали, где ты есть», - подумал Леднев.

- Правильно думаешь, - подтвердил Балабин. – Я от «службы» не прятался. Я из нее и не уходил. И звание у меня такое же, как у тебя. Ты все еще генерал-лейтенант?

- Лейтенант, - кивнул Леднев.

- И наград у меня, поверь, не меньше. Только я их, как и ты, не ношу.

- Внукам, небось, подаришь, когда на пенсию выйдешь? – съехидничал Леднев.

- Внуки у меня, Паша, в Америке живут. На черта им советские боевые ордена, тем более, что их дед – обычный американский бизнесмен, каких тысячи?

- На деньги Седого можно было бы и крупный бизнес организовать.

- Деньги Седого работают на «службу». Она и решает, как ими распорядиться. Большего сказать не могу. Не имею права. Да и пора уходить. Сейчас твой журналист появится. Прощай, Паша. Захочешь увидеться – пароль пока прежний.

- Прощай, - Леднев коротко и крепко пожал руку Балабина. 

* * *

     Журналист, несмотря на молодость, оказался точен.

- Спасибо, Сергей, что нашли время встретиться со мной, - поднялся Леднев навстречу Морошину.

- Да что Вы, Павел Анатольевич! Это Вам спасибо. В нашем городе редко можно услышать что-нибудь новое и действительно стоящее. Вы ведь хотели рассказать о работе разведки в наших краях?

- Почти. Вам, наверно, известно, что в конце Второй мировой некий человек предпринял успешную попытку предотвратить окончательное решение нацистами еврейского вопроса. Он предложил деньги в обмен за человеческие жизни. И у него все неплохо получилось.

- Вы говорите о Рауле Валленберге? Конечно, я слышал о его деятельности. Героический человек. Спас от верной гибели тысячи людей. Да ему надо памятник поставить! Говорят, что погиб где-то в ГУЛАГе.

- Ну, я бы не стал его сравнивать со Спасителем. Тот спустился с небес на землю, чтобы даровать спасение всем, независимо от национальности. У нацистов в лагерях, как известно, сидели не только евреи. Отношение к славянам, в частности к русским, тоже было, мягко говоря, негуманным. Но Валленберг спасал только народ Израиля.

- Это не мало!

- Согласен, не мало, - кивнул головой Леднев. – Вот пусть спасенные и поставят ему памятник. А отвергнутые-то за что должны быть благодарны? За смерть?

- Ну, смерть-то несли нацисты.

- Правильно. Но правда и то, что Валленберг проповедовал не силой слова, а силой денег. Немалых денег, как Вы догадываетесь. И деньги-то эти шли не сиротам и не на костелы, а прямиком в карман нацистам. Не тем, которые тогда бесславно проигрывали войну. А тем, которые создавали запасные пути для отхода в подполье, в эмиграцию. Он фактически финансировал врага, с которым Советский Союз был в состоянии войны.

- Павел Анатольевич, Вы хотите, чтобы я об этом написал?

- Господь с Вами, Сергей. После этого Вас в лучшем случае обвинят в антисемитизме. А это сейчас немодно.

- Тогда о чем? Кстати, а что, если я откажусь печатать материал, полученный по линии ФСБ?

- Боитесь запачкаться? Не бойтесь. Во-первых, я Вам ничего не навязываю. Вы можете ни о чем не писать, если моя информация Вас не заинтересует. Во-вторых, спецслужбы в ряде случаев обращаются к услугам прессы. Разве кого-нибудь это поставило в неловкое положение? Мы умеем молчать. Поверьте, если бы мне нужно было просто слить нужную информацию, я бы с Вами не беседовал. Возможно, Вы с удивлением прочитали бы ее на днях в ближайшем номере  Вашей газеты.

- Верю. Но зачем я-то Вам понадобился?

- Вы – талантливый журналист. Пишите остро и интересно. Я предлагаю Вам сделку. Не пугайтесь – не деньги! Я даю Вам информацию, которая никого персонально не компрометирует. В ней не будет ни одной фамилии ныне здравствующих людей. В то же время, информация правдива. В ее основе – реальные факты. Но Вы представите ее как версию, которая имеет право на существование.

- Для чего?

- Не спешите, Сергей! Вы изложите новую версию судьбы Рауля Валленберга. Вы не бросите никакой тени на его героическую и трагическую судьбу. Эта версия породит новую волну интереса к этому вопросу. Шведы по линии МИДа сделают запрос. Наши спецслужбы проведут свое расследование, дадут ответ. Словом, шума и гама будет много. Может быть, всплывут новые факты и свидетельства о судьбе Валленберга. И в центре всего этого – Вы! Разве плохо для журналистской карьеры?

- Больше всего мне импонирует, что Вы все время говорите о «судьбе» Валленберга, а не о его «гибели».

- Ну, вот и прекрасно! Значит, будем сотрудничать?

- Вы что – меня вербуете?

- Бог с Вами! Вербуют на страхе, жадности или идее. А у нас с Вами – взаимный интерес без принуждения. Возможно, в некотором роде Вы можете считать себя агентом влияния, но с очень большой натяжкой.

- Вы умеете убеждать собеседника, Павел Анатольевич!

- Это часть моей работы. Итак?

- Я весь во внимании.

- В конце 1944-го шведы обратились к нам с просьбой взять под защиту первого секретаря их миссии в Будапеште Рауля Валленберга. В январе 1945-го наша военная контрразведка арестовала его. Приказ об аресте подписал Булганин – заместитель Сталина по наркомату обороны. А вечером 17 июля 1947 года Валленберг якобы скончался от инфаркта в камере внутренней тюрьмы на Лубянке.

- Ну, да, именно так представлено дело в меморандуме советского правительства, направленного шведской стороне в 1957 году. Причем виновником незаконного ареста дипломата был назван министр госбезопасности Абакумов.

- Да, только самому Абакумову такого обвинения не предъявлялось. Его расстреляли совсем за другие грехи… Но это к слову! А что касается Валленберга, то его никто не хватал в подворотне и, заломив руки, не заталкивал в «воронок». К нему на квартиру пришли наши сотрудники и предложили поехать в штаб группы советских войск. В Москву он попал под охраной, но в спальном вагоне и питался едой из вагона-ресторана. Он был гостем, а не пленником. Правда, в Москве его поместили в спецблок внутренней тюрьмы на Лубянке. Конечно, здесь приводились в исполнение смертные приговоры в отношении особо важных лиц. Не обязательно через расстрел. Там была и так называемая «Лаборатория-Х». Человеку под видом лечения делали смертельную инъекцию. В этой тюрьме закончили жизнь Тухачевский, Якир, Уборевич, Мейерхольд – да мало ли их!

- Вот видите! Видимо, и Валленберга не миновала такая участь.

- Сергей, эта тюрьма была необычной. Камерами были светлые и теплые помещения с нормальной мебелью, высокими потолками. Еду заключенным приносили из столовой и ресторана НКВД – это не тюремная баланда, уверяю Вас!

- За что же и кому такое обхождение?

- Кому? Тоже очень важным и полезным людям. Тем, кого здесь склоняли к сотрудничеству. Не к шпионажу или диверсиям, а к сотрудничеству на самом высоком уровне.

- Вы хотите сказать, что Валленберга сломали, и он стал работать на нашу разведку?

- «Ломают» в других случаях. Валленберга именно убедили в возможности и необходимости сотрудничества с нами.

- В какой области?

- В той, в которой он и работал. Успешно работал. В выкупе евреев из лагерей.

- Что-то я Вас не понимаю, Павел Анатольевич! Война закончилась, евреи из нацистских лагерей освобождены без всякого выкупа.

- Вы забываете, Сергей, что они остались в наших лагерях, - спокойно парировал Леднев.

- В наших? – изумленно повторил Морошин.

- В наших, - подтвердил Леднев, наслаждаясь растерянностью журналиста. И продолжил: - А какая разница? Валленберг спасал евреев за деньги. Нам надо было восстанавливать страну после войны. Чтобы получить деньги из-за рубежа, надо было что-то продать. Извечная формула «товар – деньги»! Вопрос был – что продать? Уголь, нефть, металл – самим нужны. А вот разные «враги народа» уже выброшены из нашей жизни и Стране Советов без надобности. Представляете, какая удача – за совершенно ненужных людей получить совершенно необходимые денежные средства! И Валленбергу совсем не надо было насиловать свою совесть и поступаться принципами – он снова спасал евреев от смерти.

- Но это же работорговля! В каком свете могли бы представить нашу страну на Западе!

- Ой, да она уже была в таком свете, что хуже некуда! – отмахнулся Леднев. – И, кроме того, в такого рода делах документы отсутствуют. Тут железно соблюдают устные договоренности. Тем более что интерес был взаимный.

- Подождите! Вы хотите сказать, что в лагерях отбирали евреев, грузили в эшелоны и этапировали – куда? – наверно, в черноморские порты, чтоб потом отправить в Палестину. Да такие перевозки легко бы зафиксировали все, кому не лень!

- Ну, во-первых, тогда распространялись упорные слухи, что в Крыму будет создана Еврейская автономная республика, поэтому такие перевозки легко легендировались. А, во-вторых, никто евреев на черноморские пляжи не отправлял. Мы в этом вопросе не контактировали ни с американцами, ни с британцами – тогдашними нашими союзниками по антигитлеровской коалиции. Палестина была под протекторатом Великобритании, которая не желала видеть там еврейских репатриантов. Мы работали со скандинавами, в основном, со шведами, но финны тоже были в курсе дела. Этапы отправлялись в северные порты – Мурманск, Игарка, Дудинка. А Северный морской путь – это вотчина ГУЛАГа. Куда и кого перевозили – это никого не касалось. Куда надо и кого надо! И никто посторонний ничего не мог проконтролировать.

- Но ведь заключенные трудились на разных стройках и производствах. Дармовая рабочая сила.

- Вот именно – дармовая. Вспомните, что в это же время у нас были пленные немцы, переданные союзниками в наши руки казаки, бывшие белогвардейцы, власовцы – рук хватало! Мы вполне могли продать избыток рабочей силы. По правде сказать, Валленберг не торговался за качество товара, он выкупал всех – старых, малых, увечных, больных, обессиленных. Его интересовала только национальность. А мы, естественно, никаких физиков и нужных нам самим специалистов не отдавали, хотя не особенно были щепетильны в национальном вопросе. Может, с евреями и кого другого ему подсовывали. Нам-то какая разница? Кстати, ликвидация в 1946 году Еврейского антифашистского комитета и расстрельный приговор в отношении тринадцати его активистов за антисоветскую деятельность очень способствовали нашему бизнесу.

- А как технически осуществлялась передача людей?

- Как вы понимаете, мы не могли это делать открыто, например, через Красный Крест и подобные организации. Поэтому поступали следующим образом. Оговаривались количество людей и цена. После этого по закрытым дипломатическим каналам мы получали половину денег. Затем евреев грузили в трюмы барж и буксировали в определенный квадрат нейтральных вод. Там баржи отцепляли, и подошедшим туда же скандинавам оставалось только поймать их. Для настоящих моряков – несложная задача. Они пересчитывали тела – и живые, и, что греха таить, некоторые мертвые – и выплачивали нам вторую часть денег опять же по дипломатическим каналам. И так операция за операцией. Кстати, разного рода страшные рассказы свидетелей, что из порта вышла баржа с заключенными и никуда больше не пришла, частично порождены именно этими нашими секретными делами.

- А почему эта история не всплыла до сих пор?

- А кто мог рассказать? Нам признание в работорговле было абсолютно ненужным.

- А скандинавы?

- Они нам заплатили деньги. А мы их пустили на создание атомной бомбы и ракет. На перевооружение армии. Когда это до них дошло, торговле пришел конец. И что – они должны были признаться Америке и Великобритании в том, что их провели, как малых детей? В глупости никому неохота сознаваться.

- Ну, а конвоиры? Ни один не сболтнул?

- О чем они могли сболтнуть? Как только людей загружали в баржу, лагерный конвой меняли на «расстрельную команду». Это были наши люди, а они умеют молчать. Разного рода Калугины не в счет. Поэтому конвоиры могли только подтвердить – баржи уходили, и больше их никто не видел.

- А сами евреи, которые вдруг из ГУЛАГа оказались на Западе? Они-то чего молчат?

- Ну, им скандинавы рассказывали то о случайности, то о блестящей работе спецслужб, благодаря которым им удалось перехватить баржу с заключенными. И всех просили молчать, чтобы Советы думали, что заключенные погибли в море. А там глядишь – опять случайность, и можно будет новых людей вырвать из лап ГУЛАГа. Естественно, счастливчики охотно шли на такое сотрудничество ради возможного счастья других. И потом – они ехали на землю обетованную! А там евреев, прошедших концлагеря, - пруд пруди. И никого лагерным прошлым не удивишь.

- А что, этот новый еврейский поток не привлек внимания других стран?

- Каких стран? Какое внимание? Послевоенная Европа – это взорванный котел. Все куда-то едут. Миллионы людей. И еще какие-то десятки тысяч. Кто на них задержится взглядом? Расскажи они любую сказку – кто станет проверять?

- Да, - задумчиво протянул Морошин. – Любопытную Вы рассказали историю.

- Любопытную, - согласился Леднев. – Может быть, это будет звездный час в Вашей журналистской карьере, Сергей.

- Может быть, Павел Анатольевич… Но все-таки, какие есть документы, подтверждающие это? А то я прокукарекаю…

- А там хоть и не рассветай! – подхватил Леднев. – Сергей, изложите именно версию, а не историю. Пока. Так сказать – плод журналистского расследования или размышления. Размышлять-то Вы имеете право? И подождем реакции. Я почему-то уверен, она будет бурной. И когда Вас разгромят за нелепые домыслы, тогда я Вам подкину кое-что документальное. А, может, это и не потребуется…

- Почему не потребуется? – осведомился Морошин.

- Не пугайтесь. Я всего лишь хочу сказать, что, например, заговорят дети, которым родители рассказывали, как отважные скандинавы спасли их из лап ГУЛАГа. Или что-то в этом роде.

- А, - все еще колеблясь, неопределенно сказал журналист.

- Впрочем, если Вас что-то смущает, скажите. Просто я должен знать ответ. Если Вы отказываетесь изложить эту версию в Вашей, естественно, интерпретации, то я найду другого журналиста. Не обязательно в этом городе. Решайтесь!

- А что решаться? Это, действительно, мой шанс. Второго такого может и не быть. У меня последний вопрос. Вас, конечно, не упоминать?

- Конечно, - спокойно подтвердит Леднев. – Это Ваша, Сергей, версия. Кстати, когда выйдет газета?

- Послезавтра.

- Успеете в номер?

- Успею. Ради такого материала редактор снимет любую другую статью!

* * *

     Ян Мяртович ждал гостя. Он очень удивился, когда вчера вечером в его доме раздался телефонный звонок, и Дмитрий Балабин сообщил ему о своем приезде. Самолет Москва-Таллинн, наверно, уже приземлился. Дорога от аэропорта займет у Дмитрия немного времени. А уж этот красивый дом еще довоенной постройки он найдет без труда, тем более что одно время был здесь частым гостем. 

- Ну, здравствуй, Дмитрий, - сказал Ян Мяртович, обнимая Балабина. – Или у тебя сейчас другое имя?

- Какая разница? – отмахнулся тот. – Я привык быть с тобой Дмитрием. Им и останусь, если не возражаешь.

- Не возражаю. Проходи, располагайся. Давно не виделись. Ты с хорошими или с плохими вестями?

- Да как сказать… Леднев объявился.

- Леднев? Но его же арестовали по делу Берии в пятьдесят третьем. Тогда много голов полетело. А Леднев был одним из ближайших сотрудников Лаврентия Павловича. Неужели уцелел?

- Уцелел, но хлебнул горя. Его рассматривали как ключевую фигуру в преступных планах Берии по устранению неугодных лиц.

- Неудивительно. У него слишком громкая судьба. Почище Скорцени будет. Он ведь у вас за всю диверсионную и террористическую работу отвечал?

- Ты еще не забыл? А на возраст жалуешься. Да у тебя память, как у молодого!

- На память не грешу. Так что с Ледневым?

- Отсидел пятнадцать лет. За это время несколько правителей сменилось. «Служба» периодически пыталась поднять вопрос о пересмотре приговора, но безрезультатно. Кстати, сам Берия на следствии заявил, что Леднев лишь выполнял приказы, которые ему передавались от имени правительства. Это тоже помогло спасти ему жизнь. Его освободили 21 августа 1968 года – в день вторжения в Чехословакию.

- Ну, ладно. А я-то здесь причем? Какая мне разница – жив Леднев или умер?

- Он хочет разыскать тебя.

- Уж не кокнуть ли ледорубом он меня собрался, как Троцкого?

- Нет, его интересует судьба денег, которые ты платил за освобождение евреев из лагерей. Точнее, куда ты переводил деньги.

- А то Вы не знаете? – удивился Ян Мяртович.

- Мы-то знаем, а вот он, видимо, нет.

- Ну, скажите ему, чтобы не лез не в свое дело! Или он действует по личной инициативе?

- Не похоже, - медленно произнес Балабин. – Леднев всегда был смелым и инициативным, но знал свое место. А вот порученное умел доводить до конца. Самое трудное и фантастическое дело ему удавалось! Думаю, в руководстве «службы» начался передел сфер влияния. Кто-то очень осведомленный поручил Ледневу найти нас.

- А чего нас искать? Я официально скончался от инфаркта 17 июля 1947 года в Лефортовской тюрьме. Ты тоже где-то помер, нет?

- Это официальная версия. Но мы-то с тобой сидим и чаи гоняем. Когда «служба» нас прятала, то где-то все равно остались следы. Без нас хоть и спокойнее, но пока не обходятся! Кстати, Леднев плохо сыграл удивление, когда увидел меня живым и здоровым.

- Ты с ним виделся? – поразился Ян Мяртович.

- Он назвал пароль.

- Сколько лет прошло, а мы все играем в казаки-разбойники. Пароли, явки… Да мы уж на пенсии давно! Интересно, как он меня найдет? Правда, ты можешь подсказать.

- Ну, сложного-то ничего нет, - сказал Балабин. – Я бы на месте Леднева поступил так. Он теперь твердо знает, что мы оба живы. Знает, что спрятали нас в Сыктывкаре. Там после войны и лагерей такой интернационал был – никого не удивить ни судьбой, ни акцентом. А с произношением-то у тебя, Ян Мяртович, было неважно.

- Да я и сейчас по-русски говорю, как прибалт.

- Вот именно, как прибалт. Он и будет искать прибалта в Сыктывкаре.

- Сам же говоришь, много разного народа там было в то время.

- Понимаешь, Леднев сам столкнулся с проблемой трудоустройства после тюрьмы. На «службу-то» ему ход был заказан. Ему помогли стать литератором, вступить в секцию переводчиков при Литфонде. Обеспечили заказами от издательства «Детская литература» на перевод повестей с немецкого и украинского. А это, сам понимаешь, не каждому перепадает. Четырнадцать книг выпустил в свет. Кстати, в московском Союзе писателей много тогда было наших ветеранов – Зоя Воскресенская, Ирина Гуро… Поэтому он сначала поищет среди писателей Коми, но никого не найдет. С языком-то у тебя было неважно, какой из тебя писатель?

- Ну и хорошо, что не найдет!

- Не спеши. Раз ты не стал писателем, значит, стал ученым, там тоже нашего брата – и ветеранов, и действующих – хватает. И проще всего тебе, как бывшему дипломату, заняться историей.

- А почему не архитектурой? Это же моя специальность по образованию.

- Ты еще вспомни, что когда-то возглавлял экспортно-импортную контору в Стокгольме! Где бы ты в Сыктывкаре дворцы возводил? А бараки у нас до тебя были спроектированы – один типовой проект на всю страну от Балтики до Берингова пролива! И с кем ты здесь собирался торговать?! С чудью белоглазой? Поэтому, друг мой, занялся ты историей! Например, угро-финнами. Тут тебе и Коми, и Скандинавия, и Россия, и Петр, и война со шведами под Полтавой – раздолье для научного поиска. И ты ведь не с пустыми руками пришел в науку, а с солидным багажом шведских исторических знаний. Нашим-то они не очень известны. Поэтому ты мог и смог продвинуться, стать известным в научной среде. Вычислит он тебя быстро. А то, что ты уже лет двадцать как не живешь в России и перебрался в Прибалтику - когда это границы останавливали Леднева?

- Раз тебя не остановили, его и подавно не удержат. Ну, хорошо – найдет он меня, и что? Что дальше? Ну, расскажу я ему, куда полвека назад перечислял деньги за освобождение евреев? Он что, думает, они там так и лежат, Леднева ждут?

- Наверно, он не дурак, хоть и постарел. Но, может, он думает сенсацией вызвать интерес к той давней истории? Возьмет и бабахнет в прессе – Рауль Валленберг жив!

- Это секрет Полишинеля! В Москве всегда знали, что я жив. Да и шведы на этот счет не заблуждались. Не зря же они уже в 1955-м наотрез отказались обсуждать мою трагическую судьбу с представителями КГБ. Беда в том, что я и Стокгольму, и Москве неудобен. Да, я спасал евреев, но денежки-то шли нацистам. Это сейчас в глазах Запада и Москвы выглядит не очень героически. И Швейцария что-то не любит вспоминать о переводе еврейских капиталов из Германии и Австрии во время войны. И евреи обо мне помалкивают. Я всем удобен пропавшим, даже моей семье! Хотя сейчас-то у меня нет проблем с выездом за границу. Из Таллинна в Стокгольм – несколько часов пути, а на дорогу всей жизни не хватит!

- Ты так и не завел новую семью за эти годы, - тихо заметил Балабин.

- Зачем? Что бы я рассказал детям о себе и своих предках? Чем бы они гордились – мифами? Легендой, которую мне создал КГБ?

- Неплохая, кстати, легенда оказалась. Столько лет надежно работает!

- Не трави душу…

* * *

     В тот послевоенный вечер на ближнюю дачу Сталина Берия взял с собой Леднева и Балабина.

     Сталин поставил перед ними задачу:

- Война закончилась, но у нас дел меньше не стало. Ваш успех по склонению к работе с нами Рауля Валленберга несомненен. Это может стать хорошим источником поступления средств на восстановление страны. Поэтому, Вам, товарищи, надо обратить особое внимание на поиск тех денег, которые Валленберг заплатил немцам. Там суммы немалые, надо, чтобы они послужили нашему делу. Какие есть соображения?

- Разрешите? – поднялся Берия. – Я считаю, что надо поработать с Валленбергом. Он, безусловно, должен вспомнить и передать нам все банковские реквизиты, куда перечислялись деньги. Это, конечно, всего лишь начало ниточки, которую придется распутывать. Но это наиболее надежный путь.

- Валленберг не только платил деньги. Он еще и разрабатывал схемы их легализации. Они должны были поступать на банковские счета надежных фирм в Швейцарии под благовидными предлогами, - вступил в разговор Балабин. – Это были известные Валленбергу фирмы.

- Я думаю, что в конце финансовых цепочек мы наверняка обнаружим хорошо нам известных лиц. Это те, кто сумел улизнуть из Берлина в последний момент. Например, Борман или Мюллер. Поэтому, кроме денег, мы в результате этой операции сможем выйти и на скрывшихся нацистских преступников, - выразил свое мнение Леднев.

- Вы правы, товарищ Леднев, - спокойно сказал Сталин. – Однако поимка этих бывших наших врагов меня волнует меньше всего. Нацизм разгромлен и в обозримом будущем не будет представлять для нас угрозы. А политическими трупами мы заниматься не будем. Сумели удрать, сидят по кустам и трясутся – это уже не противники. Кроме того, нам надо всячески избежать огласки в этом деле. Потому что, предположим, найдем мы какого-нибудь Бормана с деньгами и объявим об этом на весь свет. Бормана-то возьмем, а вот денег нам не дадут ни копейки. Получится, что мы задаром поработаем на наших союзников. Поэтому в первую очередь надо подумать, как изъять деньги, чтобы нас в этом не заподозрили. А судьба их нынешних владельцев меня не интересует. Кстати, куда по Вашим сведениям ушли деньги? В какие страны?

- Швейцария, по нашему мнению, была перевалочным пунктом, товарищ Сталин, - доложил Берия. – Далее нити идут в Южную Америку – Уругвай, Парагвай, Бразилия, Аргентина, Чили. Там наши резидентуры пока небольшие, но мы сможем быстро усилить их испанцами. Война их проверила на надежность многократно, а опыт западной жизни они вспомнят мгновенно. И с языком не будет никаких проблем.

- Хорошо… Опять испанцы, - Сталин помолчал. – Доложите, как обстоят дела у Фрэнка Джексона.

- Ситуация резко изменилась, - Берия немного напрягся. – Почти шесть лет с момента убийства Троцкого Джексон продолжал утверждать, что совершил его из личных побуждений. Мексиканцы не смогли установить его подлинное имя и вынуждены были считать Джексона обозленным троцкистом, разошедшимся во взглядах со своим руководителем. Причем, как нам известно, его избивали дважды в день, пытаясь заставить раскрыть истинное имя…

- Продолжайте, - спокойно промолвил Сталин.

- Мы, товарищ Сталин, согласно Вашему указанию наняли лучших адвокатов, средств не жалели. Они должны были доказать, что убийство совершено из-за склок и внутреннего разброда в троцкистском движении. Этой линии мы и придерживались до последнего времени. Но, как Вам известно, недавно на Запад бежал один из соратников Долорес Ибаррури, испанский коммунист. А он знал истинное имя Джексона, и произошла утечка информации.

- Кто ему сообщил имя, выяснили?

- Да, товарищ Сталин, - ответил Берия. – Это мать Джексона. Во время войны она была в эвакуации в Ташкенте, где и проболталась соратнику по партии, что это ее сын убил Троцкого. Дальше – дело техники. Мексиканцы запросили из испанских полицейских архивов нужное досье, и настоящее имя Джексона – Рамон Меркадер – было установлено. Отпираться было бессмысленно.

- Понятно, - сказал Сталин. – А в связи с нами Меркадер тоже признался?

- Нет, товарищ Сталин. Он по-прежнему говорит о личных мотивах убийства. И будет придерживаться этой версии. Правда, полковник Саласар, ведущий расследование, установил, что паспорт, по которому Меркадер прибыл в Мексику, был выдан в Оттаве в 1937-м году на имя Тони Бабича. Тот отправился в Испанию и погиб в бою, будучи бойцом интербригады. Этот паспорт полковник считает косвенной уликой принадлежности Меркадера к нам. У троцкистов нет мастеров, которые бы так подделывали документы.

- Сколько ему осталось сидеть?

- Он получил двадцать лет за убийство. Шесть уже прошло. Кстати, после того, как мексиканцы установили его подлинное имя, Меркадера перестали избивать. В настоящее время он считается узником № 2 тюрьмы «Лекумбери».

- А кто же № 1? – поднял брови Сталин.

- Местный гангстер, специалист по разным темным и мокрым делам.

- Понятно, - усмехнулся Сталин.

- У Меркадера в камере мягкая двуспальная кровать, собственная библиотека, радиоприемник. Два раза в неделю его посещает жена. Ему даже разрешили изредка выезжать в Мехико в сопровождении тюремной охраны и обедать в ресторане.

- Товарищ Сталин, мы легко можем выкрасть его в одну из таких поездок, - подал голос Леднев.

- Не сомневаюсь, товарищ Леднев. Но личность Меркадера все еще привлекает большое внимание и прессы, и спецслужб. Нам не удастся скрыть, что это мы украли его, - Сталин немного помолчал и продолжил, - пусть пока все остается, как есть. Кстати, его мать обращалась ко мне с просьбой добиться освобождения сына. Но раз она сама виновата… И не время еще. Да, напомните, мы наградили товарища Меркадера?

- Награды получили все, кроме него, товарищ Сталин. Было принято решение наградить Меркадера после возвращения в Москву, чтобы сейчас не было ни малейшего намека на его связь с нами.

- Вернемся к деньгам, - Сталин принял к сведению информацию о Меркадере. – Ответственным за операцию назначаетесь Вы, товарищ Балабин. Ледневу по ряду причин появляться за границей нельзя, примелькался. Но и он, и товарищ Берия окажут Вам всемерную поддержку.

- Слушаюсь, товарищ Сталин, - ответил Берия, вставая. Поднялись и Леднев с Балабиным. – Разрешите идти?

- Время уже позднее. Спешить Вам некуда, - ответил Сталин. – Сейчас будем ужинать. Наверно, я единственный в мире человек, согласный сидеть рядом за одним столом с такими опасными людьми, как вы, а? Без вас спокойнее на свете.

- Но пока мы нужны, товарищ Сталин, - ответил за всех Леднев.

- Нужны. И в отставку вам не скоро.

* * *

   Вторая встреча со Сталиным состоялась через полгода.

- Докладывайте, - коротко приказал он.

- Нами выявлен круг банков в Швейцарии, через которые шли деньги Валленберга. Установлены фирмы-посредники. В ряде случаев получены неопровержимые сведения о переводе денег в Южную Америку. Но, товарищ Сталин, пока обнаруженные нами ручейки не складываются в денежные реки.

- Мне не понятно, почему Вы, товарищ Балабин, считаете, что деньги должны непременно уйти из Швейцарии? Зачем? Там надежная охрана тайны банковских вкладов. Мы вот до сих пор царские деньги не можем вытребовать. Прямых наследников царя надо представить. А где их взять, наследников? Юровский их всех в свое время… А что у Вас, товарищ Леднев?

- Получены сведения о нахождении ряда бывших видных нацистов в Южной Америке. Режимы Аргентины, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили заключили секретное соглашение под названием «Кондор». Оно позволяет беглецам-нацистам свободно пересекать границы этих стран в поисках безопасности.

- Кто конкретно из нацистов установлен?

- Мартин Борман. Проживает на границе Парагвая с Аргентиной, в городке Колония Хогенау на реке Парана. Это целое немецкое поселение. Снимает дом у некоего Альбана Круга. По нашим сведениям Борман болен раком.

- Кто еще?

- В Аргентине обнаружен Адольф Эйхман, отвечавший у нацистов за окончательное решение еврейского вопроса. Ведет себя крайне осторожно. Ищем подходы к нему. Его соратник Франц Радмахер установлен в Сирии. Живет в Дамаске на улице Шахабандер. Кроме того, Йозеф Менгеле по нашим сведениям проживает в деревне Педро Хуан Кабальеро в провинции Амамбей, на границе Парагвая и Бразилии. Зафиксирован визит Менгеле к Борману. Наверно, консультировал по поводу болезни. В Асунсьоне установлен Эдуард Рошман. А помощник Геббельса Иоганн фон Леерс замечен нами в Египте.

- Понятно, - Сталин помолчал, обдумывая полученную информацию. – Наверно, надо сосредоточиться на Бормане и Эйхмане. Это были фигуры в Третьем рейхе. Могли остаться влиятельными до сих пор. Может, и найдутся у них деньги Валленберга. А вот Менгеле, этот врач из концлагеря Аушвиц… Он ведь обвиняется в массовых убийствах заключенных и опытах над ними?

- Так точно, товарищ Сталин, - отрапортовал Леднев.

- Это мелкая фигура. А этот Рошман, кто он?

- Его называют «мясником Риги».

- Тоже мелочь. Вряд ли Менгеле, Рошман и остальные могли стать доверенными лицами в денежном вопросе у нацистов. Но присматривать за ними надо. Может быть, выведут на крупного зверя.

- Товарищ Сталин, - встал Берия. – По данным наших агентов, работающих в Швейцарии, там находится Мюллер, бывший шеф гестапо.

- Вот это крупный зверь. Не удивлюсь, если он контролирует нацистские деньги.

- Товарищ Сталин, - продолжил Берия, – сейчас идет подготовка к Международному трибуналу над нацистами. У товарища Леднева есть предложение.

- Догадываюсь, - улыбнулся Сталин, - что может предложить нам товарищ Леднев. Опять кого-нибудь украсть? Докладывайте, товарищ Леднев, не смущайтесь.

- Товарищ Сталин, - Леднев слегка побледнел, волнуясь, - давайте покажем союзникам, чего стоит наша разведка! Возьмем Мюллера в Швейцарии и посадим в Нюрнберге на скамью подсудимых!

- Зачем? – спокойно спросил Сталин.

- Пусть ответит за свои злодеяния!

- Какие? – так же спокойно поинтересовался Сталин.

- Преследование коммунистов, массовые аресты, депортации, концлагеря, расстрелы!

- Вы о какой стране и о каком режиме говорите, товарищ Леднев? – мягко, почти безразлично произнес Сталин.

     Леднев остолбенел от удивления. А Сталин, ничуть не повышая голоса, продолжил:

- Война закончена. Мы победили. Результаты войны – новые территории, репарации, контрибуции, зоны влияния – это все мы решим с нашими союзниками кулуарно. Поторгуемся, поругаемся, но решим. Международный трибунал нужен для создания прецедента. Нам нужно осудить национал-социализм как политическое течение, систему отрядов СС и вермахт как преступные организации. А гестапо – это тайная полиция. Она нужна в любом государстве. Это очень удобный и безотказный инструмент борьбы с политическими противниками. Мы осудим гестапо в трибунале, а потом нам же будут тыкать в глаза деятельностью наших спецслужб. Мюллер – Ваш коллега, товарищ Берия. Я бы на Вашем месте постарался ему помочь в случае чего.

- Похоже, он уже получил помощь от американцев, товарищ Сталин.

- Поучитесь у них, товарищи чекисты. Не только Вернера фон Брауна, но и Мюллера привлекли к работе. У гестапо, наверняка, по всей стране была сеть агентов и доверенных лиц. Надо ею воспользоваться в новой Германии, а не городить огород. И американцы воспользуются!

- Ясно, товарищ Сталин, - отрапортовал Берия.

- А мне пока ничего не ясно, - отрезал Сталин. – Идите и работайте. Найдите деньги нацистов. Кстати, как ведет себя Валленберг?

- Он-то ведет себя спокойно. Шведы нервничают. Все время бомбят наших дипломатов запросами о его судьбе. А они нас дергают.

- Решите эту проблему раз и навсегда. Объясните Валленбергу, что его жизнь теперь накрепко связана с нашей страной. Он носитель важных секретов и на родину никогда не вернется. Пугать не надо. Если он хорошо работает, пусть станет гражданином СССР с новым именем и фамилией. А Рауль Валленберг должен официально исчезнуть, уйти из жизни. Например, заболеть и умереть. Проработайте этот вопрос, товарищ Берия.

- Слушаюсь, товарищ Сталин.

- Валленберг в Ваших документах, надеюсь, не под своим именем проходит?

- Он фигурирует как «Седой».

- Седов? – не расслышал Сталин. – По-моему, это была фамилия сына Троцкого, Льва? Он носил фамилию матери…

- Не Седов, а Седой, товарищ Сталин, - поправил Берия.

- Хорошо… Еще раз вернемся к нашему основному вопросу. Товарищ Леднев, это была Ваша идея – поискать бывших главных нацистов и через них выйти на деньги Валленберга. Кроме тех лиц, о которых вы сказали, есть еще кто-то, кто остался в Европе?

- Точных сведений нет, товарищ Сталин. Но наш агент в американской стратегической службе АСС сообщил, что они нашли вдову Канариса с дочерьми. Она проживает в деревне Нидерау вблизи Мюнхена. Почему-то генерал Билл Донован, начальник АСС, принял активное участие в облегчении их затруднительного нынешнего положения. По его приказу семье Канариса выделены деньги, она обеспечена питанием. Причины такой благосклонности не ясны. Может быть, подозрения о сотрудничестве абвера и спецслужб наших союзников имеют под собой некое основание?

- Подозрения – дело хорошее. Но факты еще лучше, товарищ Леднев. Канарис был руководителем одной из крупнейших и успешных разведок. Донована, наверняка, интересуют его дневники и письменные воспоминания. Жена может знать, где они находятся, если сохранились после ареста и казни ее мужа. Там много может быть интересного по Вашей, товарищ Леднев, части.

* * *

- Скажи, Дмитрий, как ты думаешь, что имел в виду товарищ Сталин, говоря о том, что в воспоминаниях Канариса может оказаться много для меня интересного? – задумчиво спросил Леднев Балабина, когда они вернулись от Сталина на Лубянку.

- Тут и гадать не о чем. Ты же перед войной отвечал за немецкое направление. Настало время сравнить твои догадки и разведданные с данными немцев. Узнать в чем ты был прав, а в чем ошибался.

- Для чего?

- Всегда уместно знать истинную цену работнику. Вот товарищ Сталин и предлагает тебе сделать это. Думаю, раз дело идет об абвере, товарищ Сталин хотел бы получить точное представление о том, в чем нас немцы обманули накануне войны. Например, правда ли, что информация Бенеша о связях Тухачевского с командованием вермахта была сфабрикована и подброшена нам немецкой разведкой?

- К делу Тухачевского я не имею никакого отношения! Его и еще семь человек арестовали в мае 37-го, а через две недели уже расстреляли по приговору закрытого военного суда. Если бывший чешский президент Эдуард Бенеш и передавал информацию Сталину, то это шло не по нашим каналам. Скорее всего, тут замешаны дипломаты.

- Какая разница, кто передал документы? Главное, что в них поверили. А ты в тот момент ничего, что могло бы опровергнуть или подкрепить подозрения, не представил. Подумай, это может стать серьезным поводом для расследования в отношении тебя. Поэтому, очень советую, найти хоть что-нибудь о связях немцев с Тухачевским.

- Да в 20-х и 30-х годах тесное советско-германское военное сотрудничество было санкционировано партией и правительством! Мы хотели получить их технологические новинки в военной области. А они как раз после поражения в Первой мировой разрабатывали новую стратегическую доктрину. И были крайне заинтересованы в хороших отношениях с нами, чтобы в случае новой войны не допустить боевых действий на двух фронтах.

- Почему же потом эти контакты были прерваны?

- Вот тут кто-то действительно дезинформировал товарища Сталина, доложив, что немцы тайно делятся с французами полученной от нас информацией, - Леднев прошелся по кабинету, припоминая старое. – Кстати, накануне войны немецкое военное руководство высоко оценивало потенциал Красной Армии. А устранение Тухачевского они рассматривали лишь как свидетельство того, что товарищ Сталин полностью контролирует положение дел в армии.

- Я припоминаю, - сказал Балабин, - что наш полпред в Чехословакии Александровский в июле 37-го, уже после расстрела Тухачевского, сообщал, что Бенеш не поверил, будто тот - шпион и саботажник. Бенеш, конечно, как и все мы, одобрил устранение группы Тухачевского, но, похоже, сам не приложил к этому руку.

- Вот видишь… Дело в том, что Тухачевский позволил себе открыто обвинить наркома Ворошилова в некомпетентности. Значит, он выступил против правительства и партийного руководства! А это мог сделать только враг народа! Никому не позволено ставить вопрос о замене наркома обороны – это может сделать только Политбюро. А если бы Тухачевский во время войны затеял оппозицию? Были бы колоссальные жертвы. Власов – мелочь по сравнению с тем, что могло бы быть!

- Не кипятись, Павел, - Балабин открыто посмотрел в глаза Ледневу. – Я тебя ни в чем не обвиняю. Но другие при случае могут это сделать. А случай – он случай и есть! Его не предвидишь. Поэтому мой тебе совет – найди свидетельства тайных контактов Тухачевского с немцами. Пусть у тебя в сейфе всегда лежит маленькая папочка с этими материалами. Может, она когда-нибудь спасет тебе жизнь…

- Да где же я материалы возьму? – растерялся Леднев. – Выдумаю?

- Выдумай, Паша, - спокойно посоветовал Балабин, - выдумай. Несколько донесений от твоих агентов из числа тех, кто погиб, но чья преданность не вызывает сомнений. Не мне тебя учить: «в среде немецких офицеров упорно ходят слухи…», «в беседе со мной полковник Отто фон Кранц доверительно сообщил…» и тому подобное. И пошли кого-нибудь из толковых ребят, а лучше – сам покопайся в наших архивах. Насобирай вырезок из довоенных немецких изданий, где они положительно говорят о Тухачевском, о его взглядах, о его действиях. Пусть их будет немного, но пусть они будут! И вся эта каша вместе будет называться – досье.

- А если меня спросят, что же я это досье не довел до сведения партии и правительства?

- Скажешь, что не успел окончательно систематизировать материалы. Суд-то был скоропалительный. Но, по крайней мере, ты не бездействовал, а стоял на страже интересов нашей страны.

* * *

     Морошин, действительно, оказался толковым журналистом. Статья под броским заголовком «Как сейчас зовут Рауля Валленберга?» впечатляла. Леднев прочитал ее несколько раз и остался довольным. Мало того, что журналист подробнейшим образом изложил новую версию судьбы шведского дипломата, он еще нашел в различных изданиях свидетельства людей, сомневавшихся в гибели Валленберга и даже встречавших его в тюрьмах и пересылках. Кроме того, Морошин использовал данные «Мемориала» о количестве евреев, погибших в советских лагерях, – цифра получилась чудовищная! Если хотя бы часть этих жертв была спасена путем выкупа…

     И замечательно, что Сергей где-то в интернете нашел четкую фотографию Валленберга, причем не снятую откуда-то издалека, а как будто специально сделанную для какого-то документа, удостоверяющего личность. Разглядывая ее, Леднев подумал: «Да, именно так выглядел Седой в нашу последнюю встречу. Вряд ли ему сделали пластическую операцию, не увлекались мы этим в то время. Разве что изменили прическу да помудрили с усами и бородой. Может, кто из старожилов и узнает на этом фото своего сослуживца…»

     Он отложил газету, но взгляд его случайно зацепился за краткое объявление, набранное крупным шрифтом на последней странице. «Куплю круглый обеденный стол», - прочитал Леднев. Под объявлением был указан шестизначный номер телефона. «Не может быть!» – подумал Леднев, отгоняя дурные предчувствия.

    

* * *

     Одиночество Леднева нарушил Сажин, буквально ворвавшийся в кабинет:

- Час назад на перекрестке улиц Интернациональная и Крутая в своей машине убит начальник отдела нашего Управления майор Прокушев!

     «Это в Сыктывкаре-то!» – подумал Леднев, а вслух сказал:

- Рассказывай, что известно об обстоятельствах гибели?

- Пока маловато, - возбужденно ответил Сажин. – Там улицы сходятся буквой «У». Прокушев утром ехал на работу и у перекрестка, по-видимому, притормозил. Что произошло дальше – неясно. Передняя дверь со стороны пассажира открыта. Прокушев убит тремя выстрелами в грудь, почти в упор. Выстрелов никто не слышал. Таксист видел человека, бегущего от машины в сторону реки. Выехавшая оперативная группа обнаружила на том берегу, в поселке Заречье, труп этого человека. Возле трупа – следы взрыва.   

- Точно этого человека?

- Этого! Свидетель происшествия опознал. У убитого с собой крупная сумма денег – девяносто тысяч рублей.

     «Не такая уж крупная, - мысленно возразил Леднев. – Впрочем, может быть для Сыктывкара…»

- Ну, и что ты, Сажин, обо всем этом думаешь? – спросил Леднев.

- А о чем я могу думать? – всплеснул руками начальник Управления. – О чем, Павел Анатольевич? Три дня назад в город приехал человек, для которого в свое время не было проблем организовать любую диверсию в любой точке мира! А сегодня убивают моего офицера! Что я должен думать – совпадение?

- Ну-ну, - примиряюще поднял руку Леднев. – Не горячись. Ты знаешь, от кого я приехал. И потом, мелковат твой Прокушев для меня. Не та фигура!

- Да понимаю я! – все еще не остыв, бросил Сажин. – Это не Троцкий и не Коновалец!

- Ты смешал в кучу разные вещи. Троцкого не я убивал. Я руководил операцией из Москвы, получил за это орден Красного Знамени… А Коновалец, руководитель украинских националистов – да, это лично я вручил ему бомбу с часовым механизмом, замаскированную под коробку конфет, в Роттердаме в ресторане «Атланта» 23 мая 1938 года. Потом мы расстались. Смерти его я не видел, слышал лишь хлопок. Взрыв произошел на улице, рядом с Коновальцем в тот момент никого не было… Что-то я ударился в воспоминания! Какие у тебя версии убийства?

- Пока одна. Видимо, Прокушев на перекрестке увидел знакомого, открыл ему дверь и получил пули в грудь. Потом убийца побежал в Заречье, где его уже поджидали сообщники, которые его ликвидировали, бросив в него гранату, чтобы замести следы.

- Выясни, каким делом в последнее время занимался Прокушев. Установи личность убитого в Заречье. Кто он? Был ли знаком с Прокушевым? Встретимся через два часа. А пока пусть Канев покажет мне место преступления.

* * *

- Это здесь, - сказал Канев, выходя из служебной «Волги». Оперативники уже уехали. Труп увезли в морг. Зеваки разошлись. Словно ничего и не было.

     Леднев поежился, осматриваясь. Улица Крутая упиралась здесь в улицу Интернациональную, образуя букву «У». Гаражи за бетонным забором. Четыре девятиэтажки. Детский сад, ограда которого граничит почти с проезжей частью. Небольшой магазин, торгующий автозапчастями. Место преступления хорошо просматривается со всех сторон.

- Куда побежал предполагаемый убийца? – поинтересовался Леднев.

- Туда, - махнул рукой Канев вдоль Интернациональной. – Там река рядом, а за ней Заречье.

- Пошли, прогуляемся, - предложил Леднев и пошел по заснеженному тротуару, пропустив попавшегося навстречу старика. «Впрочем, какой он старик? – поймал он себя на мысли. – Моего возраста. А я себя еще старым не считаю. Этот старик кого-то мне напоминает… Впрочем, все мы чем-то похожи друг на друга».

     Улица шла вверх и делала резкий поворот направо. Еще метров через двести она круто спускалась к реке. По льду вилась тропинка, по которой шли несколько человек. Заречье представляло собой десятка три деревянных домиков, вытянувшихся несколькими рядами вдоль реки. Идти туда не было никакого смысла.

- Поехали куда-нибудь, - сказал Леднев Каневу. – Чаю попьем, согреемся и подумаем.

* * *

     Сажин докладывал:

- Личность предполагаемого убийцы установлена. Это Максим Иловайский. Двадцать два года. Нигде не работает. Живет в Сыктывкаре у мамы, отец недавно умер. Опергруппа туда выехала. Наркоман. При случае мог «толкнуть» одну-две дозы. В сбыте крупных партий зелья не замечен. В армии не служил по состоянию здоровья.

- Какие-нибудь операции против наркоманов в последнее время проводились? – Леднев рассматривал фотографию Иловайского.

- Неделю назад была задержана крупная партия наркотиков. Но это была операция по линии Госнаркоконтроля России. Мы были лишь проинформированы о ней.

- Понятно. А чем занимался Прокушев? С наркотиками был связан по роду службы?

- Да, он следил за оборотом наркосодержащих веществ в медицинских и научных учреждениях республики. Мать Прокушева руководит крупнейшей аптечной сетью. Отец – главный специалист в нашем Минздраве.

- Прокушев и Иловайский были знакомы друг с другом?

- Не известно. Возможно, Иловайский был осведомителем, но такого рода отношения не всегда оформляются документально.

- Это тоже понятно, - спокойно сказал Леднев. – Значит, по-вашему, Иловайский тормознул Прокушева у перекрестка и, когда тот открыл дверцу автомобиля, всадил майору три пули. Затем убежал в Заречье, где и сам был убит.  Так?

- Пока ничего лучшего не придумали, Павел Анатольевич, - неуверенно ответил Сажин.

- Не так уж и плохо, - успокоил его Леднев. – Правда, есть вопросы. Где пистолет, из которого стреляли в Прокушева? Раз выстрелов не слышали, он, что, с глушителем? Есть ли на пистолете отпечатки пальцев Иловайского?

- Пистолет не нашли. То ли выбросил его Иловайский, пока бежал, то ли забрали его убийцы.

- Если выбросил, прочешите местность. Это плевое дело. Займет пару часов. Найдете – один расклад. Не найдете – совсем другой! Что-то не пойму я, зачем надо было все так усложнять? – задумчиво произнес Леднев.

- Как это? – не понял Сажин.

- Да так! Если ваши наркобароны обиделись и решили, что Прокушев навел на них Госнаркоконтроль, то убрать его можно было гораздо проще. В подъезде, в лифте, во дворе, когда он заводил машину. Да и просто в машине, когда он ехал по городу. И все это, заметьте, без всякой беготни в Заречье. Зачем им нужна была эта публичная акция?

- Может, нас решили попугать? Все-таки так нагло, почти в центре города… - начал Сажин.

- У вас город-то – везде центр, а дальше – лес! – отмахнулся Леднев. – Потом этот мальчишка Иловайский. Нанимать его в качестве киллера? Человек, никогда этого раньше не делавший, должен решиться на заказное убийство – а это время. Пока он думает и размышляет, может кому-нибудь сболтнуть о заказе. Куда проще было нанять профессионала со стороны, чтоб никаких связей и контактов в Сыктывкаре не имел. Приехал, стрельнул и уехал.

- Может, это он чего-то сболтнул Прокушеву о наркотиках, вот бандиты и решили их одним махом кончить, - предположил Сажин.

- Может. Но зачем так сложно? Задавили бы каждого по отдельности в своем углу – нет, ведь, как нарочно, одного к другому подложили. Как в рекламе – попробуйте «Твикс»!

- Не знаю, - честно, но несколько обиженно протянул Сажин. – Это Вы «спец» по этим вопросам, Павел Анатольевич!

- Я как «спец» тебе скажу: чем проще план, тем удачливее проходит диверсия. Любая многоходовая операция может сорваться из-за какой-нибудь нелепости или случайности. Это я проверил на своей шкуре. Знаешь, почему мне было нельзя выезжать в загранкомандировки после убийства Коновальца?

- Откуда?

- Когда мы с Коновальцем в 1936 году гуляли по Берлину, к нам подошел уличный фотограф и снял нас. Я понял, что таким образом у немцев оказалось мое фото. А в годы войны СМЕРШем были захвачены лазутчики, у которых был этот снимок. Они не знали, что за человек сфотографирован, но имели приказ на его ликвидацию.

     Леднев походил по кабинету и, остановившись напротив Сажина, спросил:

- Хочешь услышать мою версию?

- Конечно, Павел Анатольевич!

- Очень может быть, что Иловайский не убивал Прокушева, а оказался случайным свидетелем убийства. Вероятно, Прокушев ехал с убийцей в то утро. На перекрестке, когда машина остановилась, убийца сделал свое дело и вышел из автомобиля. На свою беду рядом оказался Иловайский, который побежал, куда глаза глядят. Убийца не бросился за ним, иначе свидетели видели бы двоих бегущих. Но его сообщники сработали профессионально, настигли и убрали Иловайского.

- Но у Иловайского с собой была крупная сумма денег! – возразил Сажин.

- Заработки у киллеров побольше будут, - добродушно парировал Леднев. – Скорее всего, «толкал» ваш Иловайский наркотики своим клиентам. И это либо выручка от продажи, либо средства на покупку новой партии товара.

- Тогда выходит, что мы имеем дело с кем-то из нашей «службы»? Прокушев-то на работу ехал. Может, нашего сотрудника вез?

- Ну, если он не подрабатывал извозом, то ты, Сажин, прав. Но не обязательно сотрудника. Может быть, просто хорошо знакомого человека. Или хорошо знакомый человек попросил его кого-то подвести.

- Да, столько возможных вариантов – голова кругом, - пожаловался Сажин.

- Мы всего лишь в начале расследования, - успокоил его Леднев. – Кстати, насчет случайностей. В 1942 году мы готовили покушение на Франца фон Папена. Тогда он был германским послом в Турции. По слухам, мог возглавить правительство, если бы генералы вермахта отстранили Гитлера от власти. А это – сепаратный мир Германии с Англией и США. Остались бы мы тогда один на один с фашистами.  Но диверсия не удалась. Наш агент нервничал, и бомба раньше времени взорвалась в его руках. Может быть, и в этом случае никто не кидал гранату в Иловайского. Надо быть полным идиотом, чтобы делать это посреди деревни. Скорее всего, Иловайский заметил, что его преследуют, и сам попытался отбиться с помощью гранаты. Но не справился с ней и погиб от взрыва. В армии-то он не был, где ж ему было научиться?

- А откуда у него боевая граната? – удивился Сажин.

- Это раньше шпана заточки да финки таскала. А сейчас за деньги хоть ствол, хоть гранату достать можно. А деньги, оказывается, у Иловайского водились… -И, помолчав, Леднев продолжил: - А вдруг я не один в этом городе, кто в свое время мог где угодно совершить диверсию в отношении кого угодно?

     У Сажина вытянулось лицо.

* * *

     На следующее утро Леднев не стал вызывать машину, а отправился в Управление пешком. Идя вдоль парка, он увидел спешащего навстречу Морошина.

- Здравствуйте, Павел Анатольевич! А я думал, что Вы уехали. Или остались в связи с убийством Прокушева?

- Сергей, я уже отошел от дел. У нас в ФСБ, как в жизни, - когда молодые дерутся, старикам надо держаться подальше. Зашибут! Не со зла, а просто с размаху. Пришлось остаться на несколько дней по личным делам.

- Жаль. А то информации по убийству почти никакой…

- Неужели пресс-служба Управления ничего не сообщает? – удивился Леднев.

- Они говорят, что ведется расследование. Что в интересах следствия детали пока не сообщаются… Что расследование взял под свой контроль директор ФСБ…

- Может, они и правы. Ну, а какова реакция на Вашу статью?

- Бурная! – широко улыбнувшись, ответил Сергей. – Несколько центральных газет – «Труд», «Комсомольская правда», «Независимая газета» – перепечатали мою статью. А сколько региональных изданий ее растиражировали – даже не представляю! Из некоторых редакций звонили, просили прислать дополнительный материал.

- Вот так и станете известным в России, - доброжелательно сказал Леднев. – А какая-то официальная реакция есть?

- В нашем Представительстве МИДа мне сказали, что посла России в Стокгольме приглашали на беседу к шведскому министру и пока в устной форме попросили дать комментарий моей статьи. Наверно, дипломаты запросят ФСБ?

- Ну, пускай запрашивают. Сейчас свобода слова, Вы высказали свою точку зрения. ФСБ тут не при чем… Что еще интересного?

- Звонил начальник республиканского Комитета по печати Безносов. Спрашивал, как мне в голову пришла такая чушь. Кроме того, буквально на следующий день после моей публикации появилась статья Изъюрова в «Красном знамени». Он часто пишет на экономические темы. Вот и сейчас задался вопросом – сколько надо было продать евреев, чтобы сделать атомную бомбу? Язвит, конечно. Говорит, не хватило бы в СССР евреев!

- Плюньте на это, - посоветовал Леднев. – Чтобы Вы чувствовали свою правоту, скажу следующее. Когда в 1944 году появилась идея создать в Крыму Еврейскую советскую республику, то мы рассчитывали, заручившись поддержкой американской общественности, получить от союзников кредиты на восстановление нашей разрушенной войной экономики. Вопрос был на контроле у Сталина. А он мелочевкой не занимался. Думаете, какую сумму мы рассчитывали получить?

     Морошин пожал плечами.

- Десять миллиардов долларов! И это в те годы. Тогда деньги были намного весомее, чем сейчас. Поэтому плюньте на Изъюрова, мой Вам совет. Какая разница, что евреев не в Крым, а в Палестину отправили?!

- Кстати, мне тычут еще тем, что была создана Еврейская автономная область на Дальнем Востоке, а не в Крыму.

- Зря тычут! Это не было шагом к созданию еврейского государства. Статус автономной области означал, что здесь не будет ни своего законодательного органа, ни верховного суда, ни министерств. Никаких признаков государства! Это была лишь особая приграничная территория.

- Для чего?

- Очень просто! Граница в тех местах часто нарушалась белогвардейскими террористическими группами. Идея Сталина заключалась в том, чтобы поставить преграду на их пути в виде поселений, жители которых настроены враждебно к белоэмигрантам, и особенно к казачеству. Это был заслон, а не государство. Ну, да ладно! Скажите, Сергей, а какие-нибудь свидетели не объявились?

- Извините, у меня голова идет кругом! Конечно, появились. Звонил Суханов Николай Васильевич. Он сейчас на пенсии, а когда-то долгое время работал начальником отдела кадров Коми филиала Академии наук. Вот он утверждает, что на фото Валленберг очень похож на нашего историка Петрусявичуса, который лет двадцать назад уехал в Прибалтику.

- Здорово! Надо взять его личное дело и сравнить фотографии, - посоветовал Леднев.

- Суханов так и хотел сделать еще до звонка мне. Но оказалось, личное дело Петрусявичуса утеряно. Хотя они хранят в архиве все дела ученых, когда-либо работавших в Коми филиале. Суханов не может понять, как это могло произойти.

- Зато я понимаю. Дело изъяли.  Поздравляю Вас, Сергей. Вы на правильном пути!

- Да, но, похоже, этот путь очень короткий - сразу обрывается!

- Ну, не все так грустно, - ободрил его Леднев. – Поговорите с Сухановым, пусть он Вам назовет тех людей, которые общались с этим Петрусявичусом. Были же у него друзья, сослуживцы, женщины, в конце концов. Не в вакууме же он существовал. Может, сохранились любительские снимки, где он запечатлен. Кроме того, посмотрите изданные им книги – а вдруг да там есть фото автора? И еще. Ученые проводят разные конференции, симпозиумы, на которых принято фотографироваться всем вместе, просто так – на память. Может, в архиве Коми филиала есть такие фотографии.

- Спасибо, Павел Анатольевич, - искренне обрадовался Морошин. – Вы мне целый план действий составили!

- Ну, что ж, - усмехнулся Леднев, - с моей помощью Вы быстро станете опытным оперативным работником! Шучу-шучу. Не обижайтесь.

* * *

     Как-то после войны Берия вызвал Леднева и Наума Леонидова:

- Собирайтесь. Поедем посмотрим выпускников спецшколы. У Вас большой опыт закордонной работы, вот и попытаете их вопросами.

     Ребята оказались неплохие. Хорошо владели оружием и приемами рукопашного боя. Особенно выделялся Семен Безносов. Его-то и выбрали для своеобразного теста.

- Представь, - сказал Берия, - что ты являешься руководителем разведки и должен отправить за рубеж двоих сотрудников, которые хорошо знают друг друга. Они сначала будут выполнять задания самостоятельно, в разных странах. Но в определенный отрезок времени должны встретиться в крупном городе третьей страны. Причем заранее неизвестно, кому из них как повезет легализоваться. Как им встретиться, не привлекая особого внимания, и в то же время достаточно быстро?

- Можно встретиться в заранее условленном месте, например, на явочной квартире, - с ходу предложил Семен.

- Неплохо, - одобрил Берия. – А если у нас там нет пока своих агентов?

- Тогда у какого-нибудь общеизвестного места. В Париже – у Эйфелевой башни. В Риме – у Колизея. В Москве – у мавзолея!

- Молодец, - усмехнулся Леднев. – А если кого-нибудь из них уже ищут и разосланы ориентировки. Предположим, он появится первым, на несколько дней раньше второго. И будет маячить в людном месте. Очень высок риск, что его засекут и арестуют.

- Тогда не в людном месте, а в какой-нибудь гостинице на окраине, - быстро перестроился Безносов.

- Хорошо, - включился Наум. – А если мы этот город плохо знаем? Однажды, мы договорились о встрече таким образам. Таксист меня несколько раз переспросил, когда я на вокзале назвал адрес. И привез, конечно. Но оказалось, что за это время отель превратился в самый настоящий дом свиданий, причем самого низкого пошиба. Прожить там несколько дней без общества дам известного поведения и не привлечь к себе внимания очень сложно!

- Где это ты так отдыхал за казенный счет? – поинтересовался Берия.

- Это я в фигуральном смысле, - отперся Наум.

- Ладно, - Берия был благодушен. – Итак, Семен?

- Не знаю.

- Тогда давай, Наум, сам разгадывай свой ребус. И так нельзя, и так нельзя! А как можно?

- В городе есть самая популярная газета. Приехавший первым подает в нее объявление с заранее обусловленным текстом и, например, номер телефона, по которому его можно найти. Второй просто ищет это объявление в газете. Если объявления нет, то выполняет роль первого.

- Ну, ты завернул. Не поймешь, где первый, где второй, - рассмеялся Леднев. – Да у тебя, может, нет возможности торчать у телефона и ждать звонка.

- И не надо, - воскликнул Наум. – Объявление можно оплатить сразу на пару недель вперед. А в номере телефона четыре последние цифры будут означать время встречи, например, 14-30. То есть каждый день в это время у какого-то, тут Семен прав, самого достопримечательного места. Народу там много, то, что кто-то еще появится на пару минут – ничего страшного!

- А какой текст объявления? Вдруг появится много одинаковых? И будет наш агент бегать в одно и то же место по несколько раз на дню! – вмешался Берия.

- Тю! – схулиганил Наум. – Самое краткое и простое: «Куплю круглый обеденный стол». Хочешь – иди и купи в магазине. И мало желающих продавать круглые столы, у большинства обычно четырехугольные.

- Ладно, - подытожил Берия. – Тоже не идеальный вариант! Можно придраться. А, что поставим Безносову?

- Молодец, парень, - сказал Леднев. – Сгодится для нашей работы.

* * *

     Сегодня Леднев встал пораньше. Объявление «Куплю круглый обеденный стол», прочитанное им в газете «Молодежь Севера», предполагало встречу в полвосьмого утра. Идти надо было, по-видимому, к памятнику Ленину на Стефановской площади. Самый центр Сыктывкара, главная достопримечательность.

- Привет, Паша, - услышал он знакомый, не забытый за много лет голос. Он обернулся.

- Не знаю, как и обратиться. Том? Пьер? Товарищ Пабло? Генерал Котов? Леонид Наумов?

- Не кипятись, Паша. Зови меня, как обычно.

- Ну, здравствуйте, Наум Исаакович, - холодно сказал Леднев.

- К чему это ты? – укоризненно произнес Наум. – Давай, как прежде, без отчеств! Мы все-таки друзья.

- Друзья друзей не бросают, Наум.

- Вот, уже лучше! Ну кто тебя бросил? Это же я помог тебе после освобождения получить работу в Литфонде. Книги переводить – чем плохо? И оплачивается хорошо.

- Ты почему меня обратно в «службу» не позвал? Сам вон – в действующих! А я ведь помоложе тебя!

- Не кричи, Паша. Прохожие подумают, что два деда подрались. Да еще у памятника Ленину! Стыдоба… Пойдем-ка лучше погуляем. И поговорим, - Наум взял Леднева за локоть и повел его вдоль улицы.

- Не сердись, Павел. Да, ты моложе. Но ты на пять лет дольше меня просидел в тюрьме. В нашей советской тюрьме. По себе знаю, это не курорт. Сколько у тебя инфарктов было – два? Два. И тебе дважды делали спинномозговую пункцию! А это боль страшная! После этого человек может стать инвалидом.

- Ты-то откуда знаешь? У тебя же пункцию не брали, - недоверчиво спросил Леднев.

- Сам же сказал, что я постарше тебя. Я видел живого Камо. Это он нам, молодым чекистам, говорил, что если удастся выдержать эту ужасную боль, то любая комиссия признает, что человека нельзя подвергать допросам и судить.

- Ну, советская судебная практика в наши годы не топталась на месте, тем более не плелась в хвосте гнилой буржуазной юриспруденции! У нас допрашивали и судили кого угодно. Хотя ты прав, позвоночник мне серьезно повредили... Но у тебя тоже, поди-ка, нога болит со времен боев с бандитами в Башкирии, когда ты там возглавлял ЧК.

- Давай оставим мою биографию в покое. Она нам обоим известна, - предложил Наум.

- Давай, - легко согласился Леднев. – Прокушева ты убрал? Ты что, был с ним знаком? На тебя же выйдут в два счета!

- Паша, кончай меня учить! Не встречался я раньше с Прокушевым. И он меня не знал. Журков попросил его меня подбросить к центру. На перекрестке он притормозил. А тут парень какой-то через улицу переходил. Увидел машину Прокушева и кинулся бежать, размахивая пакетом. Прокушев отвлекся, я сделал дело и спокойно вышел из машины. Тот удиравший парень даже ничего не заметил! Я спокойно сел в поджидавшее меня такси и уехал.

- Так это твой сообщник дал показания, что видел убегающего убийцу?

- Мой, - спокойно сказал Наум. – Оказал, так сказать, помощь следствию… Мои ребята решили посмотреть, куда этот бегун так спешил. Но там место открытое, не спрячешься. Он и занервничал, гранату достал. Мои легли в снег, а граната-то у того почти в руках рванула. Такие дела… Да ты сам, наверно, обо всем догадался. Реконструировал точно?

- Почти, - признался Леднев. – Но тебя заподозрил, когда объявление прочитал.

- Я и так мог к тебе подойти, - покаялся Наум. - Но черт меня дернул – захотел проверить твою память!

- Проверил? – улыбнулся Леднев.

- С памятью у тебя все в ажуре, Паша!

- Тогда скажи, а директор ФСБ в курсе твоей, - Леднев помедлил, подбирая слово, - миссии?

- Э, да у тебя и с головой все в порядке, - деланно подивился Наум. – Он ведь взял расследование под личный контроль? Ты же знаешь, так всегда делают, когда хотят либо по-быстрому раскрыть, либо по-быстрому закрыть дело. Раскрыть не всегда получается.

- Да, трудно… с нами!

- Без нас спокойнее на свете, - медленно сказал Наум.

- И ты, Брут?! Ты-то каким образом?

- Ну, тебе ведь нельзя было светиться за границей…

- Это после фотографии с Коновальцем?

- Не только, Паша. Помнишь, перед войной тебя взяли финны при переходе границы? Ты тогда месяц просидел в тюрьме в Хельсинки.

- Тогда у меня была другая фамилия! И меня отпустили под гарантии украинских националистов.

- Тебя отпустили, а фото твое осталось и у финнов, и у абвера. Они тогда сотрудничали. Сталин решил, что слишком много твоих портретов в руках врага. Поэтому ты руководил операцией из Москвы, а я – непосредственно на месте.

- Как в Мексике, когда мы Троцкого устраняли?

- Паша, это сейчас не модная тема. Да и ордена наши, полученные за то дело, - мой орден Ленина и твой Красного Знамени – тоже не в почете сейчас.

- Погоди ты с орденами! Ты, что, в Южную Америку ездил?

- Кто-то ведь должен был подвести к Эйхману нашего человека.

- А почему ты? Разве ты был с ним знаком?

- Паша, я рано порадовался за твою память. Ты же знаешь, я был знаком с главой испанской фашистской партии Примо де Ривейрой. Между прочим, другом Гитлера. И один из лидеров фаланги Фердинандо де Куэста был ко мне благосклонен. Франко-то оказался дальновиднее других фашистов, в мировую войну особо не лез, поэтому его и не тронули, когда остальных вешали. Правда, Гитлеру и Муссолини симпатизировал и называл положение Испании не «нейтральным», а «невоюющим». Испанские фашисты и дали мне связь с Адольфом Эйхманом. Он тогда без семьи скрывался. Вот я и познакомил его с Симоной. Эффектная была женщина, как ты помнишь. И умная.

- Да. Она ведь знала моих ребят – Гарбуза, Семенова и Колесникова? Партизанили вместе на Украине и в Белоруссии. Я их в 1946-м забросил в Палестину через Румынию. Мы тогда поддерживали идею создания демократического еврейского государства. Но у нас не было там такого влияния, как в Восточной Европе. Евреи стремились к независимости и были тесно связаны с Америкой. Вот мои ребята и создали там агентурную сеть внутри их политической и военной структуры.

- Знаю… Слушай, Паша, а ты-то что на пенсии не усидел? Какого черта тебя в Сыктывкар-то понесло?

- А ты думал, только тебя вспомнили? Я тоже в свое время кое-что умел!

- Меня, между прочим, в отличие от тебя так и не реабилитировали. Я числюсь просто освобожденным из тюрьмы по отбытию срока наказания. Конечно, сейчас мало кого волнуют те дела… Новых успели наворотить. И все же, я повторяю свой вопрос – как пенсионер Леднев снова оказался в строю?

- Да в каком строю, - махнул рукой Леднев. – Вызвал тут меня нынешний начальник службы разведывательно-диверсионных операций ФСБ…

- Владимиров?

- Он. Понимаешь, иногда «служба» рассекречивает архивы. Но они, как ящик Пандоры: оттуда такое порой вылезет, что лучше бы было и не открывать! Вот они и страхуются, с ветеранами беседуют, консультируются. Ну, и попало им в руки странное послевоенное дело. Человек несведущий ни черта в нем не поймет, но они зацепились и поняли, что тут и Валленберг, и Эйхман, и евреи, и мы с Балабиным. И деньги. Вот меня и попросили – не в службу, а в дружбу – узнать все, что еще можно узнать. Понятно изложил?

- Вполне. Значит, в высших сферах началась свара, и нас чуть не столкнули лбами?

- Вроде того.

- У меня предложение, Паша. Давай как-то расхлебывать эту кашу. Я проконтролирую ход расследования убийства Прокушева. Там ничего не вылезет. А ты постарайся сбить эту волну интереса к Валленбергу. Пусть живет спокойно, он свое дело сделал. Журналист на тебя тоже не должен обижаться – ты его сделал известным всей России. По рукам?

- По рукам, - согласился Леднев.

* * *

     Сажин, чувствовалось, едва дождался прихода Леднева:

- Что-то Вы припозднились сегодня, Павел Анатольевич!

- Прогулялся с утра по городу. Я ведь на пенсии.

- Ладно Вам голову мне морочить. Впрочем, это не мое дело. Я к Вам за советом. Мне пришло указание из Москвы дать ответ от имени ФСБ этому Морошину, прокомментировать статью. А у меня забот по горло с убийством Прокушева! Подвижек нет. Журналисты замучили нашу пресс-службу, требуют новых данных.

- Пусть отбивается твоя пресс-служба.

- Она-то отбивается! Павел Анатольевич, подскажите, что Морошину написать. С одной стороны, Вы с ним встречались, и статья-то после этого появилась. С другой стороны, не знаю я ничего про Валленберга. Может, так и написать – новыми сведениями не располагаем?

- Не поверит! Кто сейчас верит нашим отпирательствам? – Леднев немного подумал и предложил: - Давай сделаем вид, что мы пошли на сотрудничество с прессой. Надо дать новую информацию Морошину. Пусть она будет интересной и правдивой, но такой, которая ни на шаг не продвинет его в расследовании.

- А где же ее взять-то? У нас в архиве ничего нет, - развел руками Сажин.

- Зато в моем архиве имеется, - Леднев постучал себя пальцем по лбу. – Я тут покумекаю и составлю ответ Морошину. А ты иди, занимайся делами.

- Спасибо, - обрадовался Сажин, покидая кабинет.

     Несколько часов работы родили на свет документ следующего содержания: «По сведениям советской разведки в конце войны состоялось несколько контактов высших руководителей нацистского Третьего рейха с различными представителями Запада по вопросу освобождения лиц еврейской национальности из концлагерей.

     В октябре 1944 года в Берлине состоялась встреча президента Еврейского союза доктора Мюзи с рейхсфюрером СС Гиммлером. Была достигнута договоренность об освобождении заключенных еврейской национальности и предоставлении им возможности эмигрировать через Швейцарию в Америку. Гиммлером был подписан приказ об удовлетворительном отношении к евреям в концлагерях  и запрещении причинять им какой-либо ущерб. Кроме того, Гиммлер согласился на безотлагательное освобождение всех евреек, находящихся в женском лагере Равенсбрюк.

     Вторая встреча Мюзи и Гиммлера состоялась в январе 1945 года в Вильдбаде. Нацисты обязались вывозить каждые две недели по тысяче двести евреев из концлагерей в Швейцарию. Мюзи взял на себя обязательство оповестить мировую общественность о начале изменений в политическом курсе Германии. Была достигнута договоренность, что за освобождение евреев будет выплачена определенная сумма, которая поступит в распоряжении Германии. Однако по сведениям нашей разведки реальным получателем денежных средств оказался Международный Красный Крест.

     В феврале 1945 года из лагеря Терезиенштадт к швейцарской границе были доставлены тысяча двести евреев. По нашим данным, в обмен от Швейцарии получили согласие на право убежища для двухсот пятидесяти нацистских руководителей.

     В конце 1944 года вопрос об освобождении венгерских евреев обсуждался между Салли Мейером и штандартенфюрером СС Бехером. В обмен за освобождение нацисты требовали валюту, тракторы, медикаменты и другую продукцию.

     В марте 1945 года состоялась встреча Гиммлера и родственника шведского короля графа Бернадотта, в то время занимавшего пост вице-президента шведского Красного Креста. Были обсуждены шаги для облегчения положения евреев. Гиммлер обещал не эвакуировать лагеря, а передавать их союзникам. Это касалось лагерей Берген-Бельзен, Бухенвальд, Терезиенштадт, а также лагерей в Южной Германии.

     В апреле 1945 года Гиммлером и Шелленбергом был разработан план обращения к западным державам с просьбой заключить четырехдневное перемирие на земле и в воздухе, чтобы использовать это время для того, чтобы провести через линию фронта всех евреев и продемонстрировать добрую волю Германии. Это давало надежду на сепаратные переговоры без участия Советского Союза. 

     21 апреля 1945 года Гиммлер и Шелленберг встречались в Гарцвальде с представителем Всемирного еврейского конгресса Мазуром. Требованиями конгресса были: прекращение физического уничтожения евреев, предоставление данных обо всех лагерях, где находятся евреи.

     Таким образом, целый ряд доверенных лиц Запада, помимо Рауля Валленберга, предпринимал усилия по освобождению лиц еврейской национальности из фашистских концлагерей на различных условиях, в том числе на условиях выкупа».

     Перечитав получившийся текст, Леднев остался вполне удовлетворенным проделанной работой. «Очень хорошо, - подумал он. – Это снимет с Валленберга ореол исключительности. А когда нет героя – интерес быстро ослабевает».

     Сажин, пробежав глазами текст Леднева, обрадовано бросился согласовывать его с Москвой.

     Через час Москва дала свое согласие. Текст Леднева был официально передан редакции газеты «Молодежь Севера». 

* * *

     Вторая статья Морошина тоже имела броский заголовок «Рауль Валленберг живет в Прибалтике!» Полностью приведя официальный ответ ФСБ, Сергей одновременно поведал читателям версию Суханова. И попросил всех, кому что-либо известно о судьбе ученого Петрусявичуса, сообщить об этом газете. «Молодец! – оценил работу Морошина Леднев. – Цепкий парень».

     Он нашел возможность позвонить Морошину в редакцию и похвалить вышедшую статью. Сергей обрадовался:

- Мы сегодня с Сухановым идем в институт геологии. Его директор академик Юшкин когда-то дружил с Петрусявичусом. Мы уже договорились о встрече. Юшкин обещал принести фотографии.

- Хорошо, - похвалил Леднев. – А в архиве Коми филиала фото Петрусявичуса так и не нашлось?

- Нет, - огорченно ответил Морошин. – Там вообще не так много фотографий того периода. А на общих коллективных снимках Суханов его не обнаружил.

- Бывает, - неопределенно сказал Леднев. – А возьмите-ка и меня на встречу с Юшкиным. Я тоже хочу взглянуть на фотографии.

- С удовольствием! Встречаемся через час в фойе института.

- Ладно. Только, Сергей, не говорите Юшкину, что я бывший сотрудник разведки. Пускай я буду исследователем из Москвы, заинтересовавшимся Вашей версией.

- Нет проблем! До встречи.

* * *

     Юшкин встретил их радушно и предложил рассаживаться за огромным столом у окна.

- Очень рад, - сказал он по-простому. – Правда, не знаю, сумею ли Вам помочь. Мы действительно дружили с Романом Петрусявичусом. Я тогда был молодой доктор, входил в Совет молодых ученых при ЦК комсомола. А Ромка, хоть и был постарше, тоже мыслил оригинально. На этом мы и сошлись. К сожалению, снимков того времени осталось мало. Я их принес, взгляните. Но вряд ли они Вас устроят.

     Да, фотографии мало помогали делу. То ли случайно так получилось, то ли Петрусявичус делал это сознательно, но только на всех снимках он был запечатлен со спины или с опущенной головой. Лишь на одном фото было его лицо, но именно этот снимок был сделан со значительного расстояния и оказался нечетким.

- Все, что есть, - сокрушенно развел руками Юшкин. – А Вы, Павел Анатольевич, знали Петрусявичуса?

- Скорее мы были коллегами по области исследования.

- Тоже занимались историей угро-финнского движения?

- Я специалист в более узкой области, - улыбнулся про себя Леднев. – В свое время занимался вопросами разгрома этого движения в Коми в двадцатые-тридцатые годы.

- А, - как-то недоверчиво отозвался Юшкин. – Ваше лицо мне показалось знакомым.

- Мы действительно с Вами встречались, Николай Павлович, - не стал отпираться Леднев. – Пару лет назад. На Годичном заседании Президиума Академии наук. Вы там делали доклад о происхождении жизни. Если не ошибаюсь, Вы считали, что некие природные углеродные волокна стали своеобразной матрицей, с помощью которой органические молекулы, так сказать, отлили жизнь. Так?

- Образно говоря, да! Вы ухватили самую суть, - похвалил его Юшкин. – А вы тоже делали доклад?

- Я был содокладчиком по проведенному анализу роли российских исследований в современном состоянии наук о Земле. Вы тогда, по-моему, не согласились с выводом о том, что мы теряем ведущее положение в ряде отраслей геологического знания.

- Я согласился теоретически с тем, что такая тенденция намечается, и она очень опасна для российской науки, - горячо возразил Юшкин. – Я не согласился практически. Я тогда говорил и сейчас настаиваю – надо привлекать в геологию молодежь. Не можем давать большую зарплату, значит, надо заманивать возможностью быстро защититься, получить ученое звание, отсрочкой от армии, романтикой – чем угодно!

- Судя по всему, Вы так и делаете. Уж Ваш-то институт недостатка в молодых кадрах не испытывает!

- Да, это наша заслуга, - не стал скромничать Юшкин.

- Скажите, Николай Павлович, - вернулся Леднев к теме визита, - вот Вы говорите, что Петрусявичус мыслил оригинально. Не припомните что-нибудь?

- Да, пожалуйста! Однажды прихожу к нему, а он книжку новую разглядывает. Что-то о непоколебимом единстве советского народа в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Показывает мне фотографию оттуда и спрашивает, что я об этом думаю. А там снята группа людей у танка, и подпись – «Писатели Сибири купили фронту танк!» Что я должен был об этом думать? Похвалил их за сознательность. А он мне не спешно, будто разжевывая, и говорит: «Коля, идет война. Все силы и средства страны подчинены задачам фронта. Всем распоряжается Государственный комитет обороны. Люди в тылу трудятся сутками, получая за это продовольственные карточки. На рынках можно достать кое-что из продуктов, но не за деньги. А, например, за норковую шубу – полбуханки хлеба. За сережки с бриллиантами – кусок сала. Деньги торговцам не нужны. И заводам не нужны. Потому что там – план, план и еще раз план! И танковый завод не за деньги, а по жесткой разнарядке ГКО получает сталь, пушки, пулеметы, горючее, боекомплект с разных фабрик и заводов. И в собранные им машины практически на конвейере уже садятся экипажи и едут грузиться в эшелоны – на фронт! И тоже под жестким контролем ГКО. Было время, сам Сталин поштучно распределял танки по фронтам и дивизиям. А тут из Сибири в тулупах вышла группа писателей! И  за пачку никому не нужных банкнот приобрела танк! У кого? Кто ей продал? Шпионы и вредители?» Вот так он расшатывал мои идейные основы, - усмехнулся напоследок Юшкин.

     «Вполне в духе Седого», - сделал для себя вывод Леднев. И спросил вслух:

- А вы с Петрусявичусом не виделись после его отъезда в Прибалтику?

- Нет, не довелось.

- Может, у Вас есть его адрес? Или Вы знаете, где он сейчас пребывает?

- А разве я не сказал? – Юшкин как-то странно посмотрел на всех. – Знаю я, где он пребывает. На таллиннском кладбище.

- Как на кладбище? – не понял Морошин.

- В прямом смысле. Он умер почти сразу после отъезда. Нам об этом никто не сообщил. Я был в Таллинне на конференции по горючим сланцам, пытался его разыскать. И нашел.

- А как выглядит могила? – поинтересовался Леднев.

- Вы, наверно, хотите спросить, есть ли на памятнике фотография? – окинул его Юшкин цепким взглядом. – Нет. И оградки нет. Простое надгробие из черного камня. Фамилия, имя, отчество, даты рождения и смерти. На двух языках…

- Понятно. У меня последний вопрос. Вы, конечно, никогда не сопоставляли личность Вашего друга с Валленбергом. А вот сейчас, когда появилась эта версия у Морошина и Суханова, ничего странного не вспоминается в поведении Петрусявичуса?

- Да, нет, - пожал плечами Юшкин. – Я уже об этом думал. И вспомнил только один случай. Я как-то активно звал его к нам в Совет молодых ученых при ЦК ВЛКСМ. Считал, что он там был бы на месте. И любой другой человек ухватился бы за эту возможность! Москва, связи, карьера! А он просто отмахнулся, дескать, не молодой уже. Мне сейчас почему-то кажется, что он не горел желанием ехать в Москву.

- Спасибо за то, что уделили нам время, Николай Павлович!

- Павел Анатольевич, а вы действительно теперь занимаетесь наукой, - полюбопытствовал Морошин, когда они вышли от академика.

- Вы о том докладе в Академии наук? Нет, конечно. Просто любой обобщающий доклад, анализирующий мировые тенденции, опирается не только на открытую информацию, но и на данные разведки. Надо было, чтобы кто-то поддержал выступающего, если дело коснется закрытых данных, чтобы взял ответственность на себя и рассказал то, что можно обнародовать без особого ущерба. Но не могла же ФСБ послать туда действующего разведчика. Вот и попросили меня сыграть эту роль.

- А чем Вы сейчас занимаетесь? Или отдыхаете на пенсии?

- У нас пенсия, как и у Вас журналистов, всего лишь вопрос личного отношения к жизни. Если умеешь работать и получается, то будут обращаться за помощью, не взирая на возраст. А если и до пенсии ничего не умел, то получи премию в размере оклада - и привет! Я нынче писатель, Сергей. У меня вышло полтора десятка книг по истории. А это тоже, как в науке, работа с первоисточниками, беседы с очевидцами, выезд на место событий, анализ полученных материалов и формулировка выводов – словом, тоже исследование!

 - Понятно, - тяжело вздохнул Морошин. – А мое исследование, видимо, завершено…

- Зря Вы так вздыхаете, Сергей, - подбодрил журналиста Леднев. – Это, может быть, Ваша большая удача. Может быть, Вы раскрыли загадку судьбы Рауля Валленберга! А это не мало.

- Да ничего я, по большому счету, пока не разгадал! Пока по свидетельству Юшкина и Суханова сыктывкарский ученый Петрусявичус был очень похож на Валленберга. Но совсем не обязательно, что это одно и то же лицо.

- А Вы молодец, Сергей! Удача не вскружила Вам голову. С научной точки зрения Вы правы – результат еще требует доказательств. А с точки зрения газетной шумихи - все ясно! Ваша версия намертво вошла в историографию судьбы Рауля Валленберга. И Ваше имя тоже теперь всегда будут связывать с этой историей. Я говорю искренне, без всякого подвоха.

- И что же мне делать дальше? Может, попытаться попросить таллиннских коллег о помощи? Вдруг что-то выяснят интересное?

- Вы все больше и больше меня поражаете, Сергей. В хорошем смысле слова, - удивился Леднев. – Попробуйте! И желаю удачи!

* * *

     В этот раз Берия взял с собой к Сталину одного Леднева.

- Сегодня не будем касаться вопроса нацистских денег, - сказал Сталин. – Поэтому Вы, товарищ Леднев, приглашены без Балабина. Доложите, что Вам известно об агентурной сети немцев в Южной Америке.

- Товарищ Сталин, своеобразным трамплином немецкого разведывательного проникновения в страны Южной Америки стала агентура нацистов в Испании и Португалии. С помощью ряда торговых фирм, во главе которых стояли люди Шелленберга, им удалось не только создать широкую сеть информаторов в портах этих стран, но и организовать курьерскую службу доставки разведданнных из всех частей Америки. Кроме того, немцами была налажена отличная радиосеть.

- Хорошо работали, - похвалил Сталин немцев.

- Кроме того, товарищ Сталин, благоприятной средой для немецкой разведки послужило то, что еще с конца прошлого века немецкие промышленники начали распространять на Южную Америку свою сферу влияния. Немецкие поселенцы охотно шли на контакт с людьми Шелленберга. Да и местное население в испаноязычных странах Южной Америки, особенно в Аргентине, хорошо относится к немцам.

- Очень похоже на нашу ситуацию, товарищ Сталин, - прокомментировал Берия. – Мы тоже во время войны смогли опереться не только на связи по линии Коминтерна, но и на сочувствующих Родине бывших белогвардейцев, и широкие эмигрантские слои.

- Продолжайте, товарищ Леднев, - кивнул головой Сталин.

- Однако в Бразилии правительство президента Гетульо Варгаса враждебно относилось к нацистской Германии. Оно даже объявило ей войну и предоставило США сухопутные и военно-морские базы. Там развернули свою деятельность ФБР и разведка США. Им удалось выследить и арестовать большую часть немецкой агентуры, работавшей в Рио-де-Жанейро. Но остальным удалось перебраться в Парагвай.

- А какие-то совместные проекты спецслужбы Германии и стран Южной Америки осуществляли? – поинтересовался Сталин.

- Нам известно, что Шелленберг вел переговоры с представителями аргентинской армии о создании авиалинии. Предполагалось использовать немецкую авиацию дальнего действия для беспосадочных рейсов из Испании в Буэнос-Айрес. Кроме того, один из руководителей аргентинского молодежного движения при посредничестве того же Шелленберга посетил Восточный фронт, где встречался с солдатами испанской «Голубой дивизии». Ему даже устроили аудиенцию у Гиммлера.

- Понятно, - Сталин прошелся по кабинету и остановился напротив Леднева. – Вам, товарищ Леднев, надо продумать варианты нашего проникновения в Южную Америку. Там, Вы правы, скопилось сейчас много беглых нацистов. Сама по себе их судьба нас не волнует. Но мы сейчас ставим вопрос о создании дружественного нам еврейского государства в Палестине. У евреев поиск и наказание бывших нацистских преступников будет одной из приоритетных задач в первые годы существования их государства. Мы должны быть готовы оказать им существенную информационную и, если понадобится, практическую помощь в этом вопросе. А в практике лучшего специалиста, чем Вы, не найти.

- Ясно, товарищ Сталин, - воодушевлено ответил Леднев.

- Вот и хорошо. Подумайте еще, как ненавязчиво укрепить будущую еврейскую разведку нашими кадрами. А пока Вы будете думать, у нас есть для Вас одно задание. Очень ответственное.

- Слушаю, товарищ Сталин! – вытянулся Леднев.

- Суть задания изложит товарищ Берия.

- Товарищ Леднев, мы полагаемся на Ваш большой оперативный опыт. Задание сложное и опасное. Мы располагаем данными, что в лагерях на территории Коми АССР готовилось вооруженное восстание. Там сейчас скопился большой контингент из числа бывших наших военнослужащих, оказавшихся в немецком плену во время войны. Прибавьте сюда еще бывших белогвардейцев, казаков и прочих врагов и предателей Родины. Взрывоопасный котел из людей, прошедших огонь и воду, ничего не боящихся, смотревших в глаза смерти. Это я их не восхваляю, а говорю, чтобы Вы правильно оценили обстановку.

- Ясно, товарищ Берия.

- Нам удалось выявить и изолировать главарей восстания. Их вывезли в Сыктывкар. Но мы не уверены, что полностью отрубили голову гадине. Это Вам и предстоит выяснить.

- Каким образом? В Сыктывкаре нет следователей? – удивился Леднев.

- Среди арестованных много Ваших бывших знакомых, - спокойно продолжил Берия. – Не удивляйтесь, это люди, прошедшие кто Испанию, кто партизанские отряды в Белоруссии, кто диверсионные рейды против фашистов. Потом они все запятнали себя изменой Родине.

- Ясно, - сказал Леднев. – Почему Вы думаете, что они мне раскроются?

- Пока Вы занимаете свой пост на Лубянке, они Вам ничего не расскажут. Но если Вы тоже будете обвинены и арестованы по подозрению в измене, то есть окажетесь в их положении, то они захотят привлечь Вас на свою сторону. Но если они заподозрят в Вас подсадную утку, ликвидируют, не задумываясь. Вы их этому сами учили.

- А в чем меня обвинят? – спросил Леднев.

- В контактах с зарубежными спецслужбами, - вмешался в разговор Сталин. – У Вас ведь были такие контакты, товарищ Леднев?

- Так точно, товарищ Сталин, - побледнев, ответил Леднев. – По роду службы пришлось вступать в контакт с сотрудниками немецкой, французской, американской, шведской и…

- Достаточно, - мягко перебил его Сталин. – Для обвинения достаточно. Значит, Вы – немецкий, французский, американский и шведский шпион. Товарищ Берия позаботится о соответствующей легенде. Мы не будем Вас долго содержать в Москве, чтобы у Вас не возникли натянутые отношения с товарищами, ведущими важную работу по получению сведений от врагов народа. Вас сразу этапируют в Сыктывкар. Кстати, кто у Вас командует в Сыктывкаре, товарищ Берия?

- Журков, товарищ Сталин. Неоднократно проверен в деле.

- Хорошо, позаботьтесь, чтобы он не переусердствовал с товарищем Ледневым. Пусть в другой раз проявит служебное рвение.

- Есть, товарищ Сталин.

- Кроме того, товарищ Леднев. В это же время в Сыктывкар поступят Балабин и Валленберг. Они там исчезнут, как мы договаривались раньше. Нас интересует, как этот факт отразится в тюремных слухах. Что туда просочится?

- Понятно, товарищ Сталин.

- Будьте очень осторожны, товарищ Леднев, - предупредил Берия. –  Чтобы Вы представляли всю степень опасности этого задания, хочу сказать, что за годы войны в лагерях Коми была выявлена и ликвидирована 31 повстанческая группировка. Когда мы в начале 1942 года подавили вооруженное восстание заключенных в районе Усть-Усы, то с их стороны было убито 48 человек и 8 взяты живыми, а с нашей стороны убиты 33, ранены 20 и 52 человека получили серьезные обморожения. Так что операция Вам предстоит боевая!

- Ясно, товарищ Берия.

- Ну, товарищ Леднев, Вы свободны. Идите готовьтесь.

     Леднев вышел из кабинета. Сталин сказал, обращаясь к Берии:

- Если Леднев появится перед арестованными в Сыктывкаре таким чистеньким и красивым, ему никто не поверит. Проинструктируйте Журкова, пусть поработает с Ледневым как следует, чтобы сомнений у его бывших друзей не возникало… Да это и полезно, - неожиданно добавил Сталин. – Вдруг что новое узнаем про самого Леднева. Может, Журков, освежит его память?

* * *

     Леднев не стал откладывать поручение Сталина в долгий ящик и вызвал к себе троих опытных работников - Гарбуза, Семенова и Колесникова.

- Вам, товарищи, поручается ответственное дело. Это задача на перспективу, на много лет вперед. Может быть, на всю жизнь. Сейчас полным ходом идет дипломатическая работа по созданию на территории Палестины еврейского государства. Наше правительство заинтересовано в дружеских отношениях с ним. Но ждать факта его образования ни к чему. Вам поручается войти в полное доверие к возможным будущим руководителям и сотрудникам еврейской разведки. А для этого вам надо успеть хорошо зарекомендовать себя. Сейчас удобный момент, туда едут целые потоки евреев со всех концов света. Легко затеряться и сравнительно просто легализоваться. Разбираться в вашем прошлом им некогда, да пока и некому.

- Товарищ Леднев, уточните задачу, - попросил Лев Колесников. – Мы должны внедриться в их создаваемые разведывательные структуры или…

- Да, - не дав ему закончить, подтвердил Леднев. – Но не думайте, что там все будет организовываться на пустом месте. Еще в 1920 году еврейские поселенцы в Палестине создали свою подпольную армию «Хагана». В этой армии действует разведывательное подразделение ШАИ. Его возглавляет подполковник Исер Беери. Он родился в Польше в 1901 году. В возрасте двадцати лет прибыл в Палестину в числе первых иммигрантов. В подпольном движении с 1938 года. Надо поискать в архивах, нет ли у нас каких-то выходов на него?

     Леднев помолчал, что-то припоминая, и продолжил инструктаж:

- Есть там еще один интересный человек – Исер Харел. Его настоящая фамилия Гальперин. Он прибыл в Палестину из Латвии в 1930 году. В 1943-м вступил в «Хагану». Сейчас командует подразделением ШАИ в районе Тель-Авива. Жена Ребека, уроженка Польши. Познакомились они уже в Палестине... Надо выйти на наших сотрудников, кто в те годы работал в Латвии. Чем черт не шутит, может, попадал он в наше поле зрения?

- Товарищ Леднев, разрешите, - подал голос Илья Семенов. – В ходе последней загранкомандировки я служил в Еврейской бригаде, воевавшей в составе английских войск. У нас была специальная часть «Ханокмин», что в переводе значит «каратели». Главная задача – поиск прятавшихся нацистов. На основе свидетельств бывших узников концлагерей были составлены огромные списки нацистских преступников. По ним удалось обнаружить и захватить многих бывших сотрудников СС.

- И что вы с ними сделали? – поинтересовался Марк Гарбуз.

- Сначала мы передавали их военным властям союзников. Но в неразберихе того времени нередко задержанным удавалось избежать наказания. Однажды в Венгрии мы захватили двух высокопоставленных нацистов и отвели их в советскую военную комендатуру ближайшего городка. А комендантом оказался раненный в руку лейтенант-танкист. Мальчишка совсем. Он почему-то решил, что наших свидетельств недостаточно для задержания этих людей, и приказал их освободить. Сопляк! Фрицы чуть ли не в лицо нам смеялись…

- Так и отпустили? – поинтересовался Леднев.

- Отпустили, - нехотя подтвердил Семенов. – До ближайшего угла. А там расстреляли их. И хотели еще набить морду этому лейтенанту, да я ребят удержал. После этого мы уже никуда фашистов не водили, сами уничтожали их.

- И много удалось уничтожить? – уважительно спросил Гарбуз.

- По моим сведениям, около тысячи.

- Что ж, - подытожил Леднев. – Твои, Илья, «карательные» связи тоже могут вам пригодиться. Людям из такой организации прямая дорога в новую еврейскую разведку. Наверняка, встретишь там своих знакомых.

- И все-таки, Павел Анатольевич, на кого из действующих лиц нам следует сделать ставку в Палестине? – спросил дотошный Колесников.

- Из политиков – на Давида Бен-Гуриона. Он наверняка войдет в высшее руководство страны. А из разведчиков – на Харела. По нашим данным, он собрал огромный архив. Там и сведения о нацистах, и секретные материалы ШАИ, и много еще всякого интересного. Хранит архив где-то в тайнике. Англичане несколько раз пытались обнаружить документы, но безуспешно. При работе с ним учтите – он одержим манией секретности! У него начисто отсутствует чувство юмора. Но, к его чести, никогда не оставляет в беде сотрудников, зарекомендовавших себя верной службой.

- Павел Анатольевич, а каковы позиции нашей «службы» в Палестине? Неужели нет никого, кто работает в этом регионе? – осведомился Гарбуз.

- Есть. В Палестине еще с двадцатых годов работают наши люди. Они надежны, многократно проверены и, самое главное, никогда не были засвечены в акциях Коминтерна. Никто из них не участвовал в пропагандистских мероприятиях, а их членство в компартиях засекречено. Все они работают за рубежом без контактов с нашими торговыми и дипломатическим учреждениями. Главное, на что мы их всегда ориентировали, - это проведение диверсионных операций в тылу противника в случае войны.

* * *

     Таллиннские журналисты ничем существенным помочь Морошину не смогли. Они действительно обнаружили на кладбище могилу Петрусявичуса. Она ничем не отличалась от соседних. Причину смерти установить не удалось. Сторож кладбища не смог припомнить, приглядывал ли кто-нибудь специально за этой могилой.

     В научных учреждениях Таллинна никаких следов пребывания Петрусявичуса журналисты тоже не нашли. Не помог и рассекреченный архив местного КГБ. В документах бывшего городского ЗАГСа обнаружилась лишь запись с констатацией факта смерти Петрусявичуса без указания ее причины. Родственников его в Таллинне не оказалось.

     «Чисто сработали наши ребята, - подумал Леднев, когда узнал эти новости от растерянного Морошина. – Хорошо спрятали Седого. Все правильно сделали, без ошибок. И все-таки вопрос остается прежним – как сейчас зовут Рауля Валленберга?»

 * * *

     Журков постарался на славу, выполняя поручение Берии.

     Когда после многочасового допроса Леднева втолкнули в камеру, он уже и сам нисколько не сомневался в том, что арестован как настоящий враг народа. А все разговоры со Сталиным казались хорошо расставленной ловушкой. «Неужели провели как мальчишку? – думал Леднев, стараясь не выть от нестерпимой, тягучей боли в изуродованной руке. – Догадывались, наверно, что живым мог бы и не даться». Когда его волокли по коридору, он мельком успел заметить белое, как снег, растерянное лицо Балабина.

     В камере было еще два человека. Они молча помогли Ледневу устроиться на нарах. Не было ни сил, ни желания начать разговор. «Отчего это камера не переполнена? Прямо как в доме отдыха, - размышлял Леднев. – Или специально так подстроили? Тогда зря. Люди опытные насторожатся и к новым соседям будут относиться, как к стукачам… Хотя Берия обычно все продумывает. У него не бывает мелочей. Впрочем, Сыктывкар сейчас оказался на обочине ГУЛАГа. После строительства железной дороги на Воркуту весь спецконтингент направляют на Север».

- Павел Анатольевич, это Вы, - неожиданно спросил один из соседей по камере.

     Леднев повернул голову и всмотрелся:

- Кто Вы? Не узнаю.

- Не мудрено. Я с 1938-го в ГУЛАГе. Я и сам себя бы не узнал. Зубов я.

- Петр? Я думал, тебя уже нет в живых. Мне сообщил о твоем аресте Берия и приказал в письменной форме дать тебе характеристику.

- И какую Вы дали характеристику? – безразлично спросил Зубов.

- Объективную. У меня к тебе претензий не было. Роль нашего резидента в Праге ты исполнил блестяще. Я знаю, это ты профинансировал в 38-м отъезд людей президента Бенеша в Англию. И самое главное – получил расписку от его секретаря. Это большая удача. Расписка в получении денег – это как поводок у собаки. В любой момент можно дернуть… Так что хорошую я дал тебе характеристику, Петр.

- Наверно, потому я и жив пока, - согласился Зубов и добавил. – Но, может, из-за этого и Вы здесь. Связь с разоблаченным врагом народа, так сказать.

- Я видел твое дело и резолюцию Сталина «Арестовать немедленно». Как тебе пришло в голову не выполнить прямое указание товарища Сталина?

- А как я должен был поступить? – ощетинился Зубов.

- Выполнить приказ товарища Сталина! – твердо сказал Леднев. – Ты в том деле был просто курьер. И должен был всего лишь передать деньги сербским офицерам. А из-за тебя переворот в Югославии и устранение правительства Стоядиновича в 1938 году были сорваны! Ты вмешался в большую политическую игру!

- Да это была лишь кучка авантюристов – без четкого плана, без поддержки в армии! И я им должен был отдать двести тысяч долларов?! – зло выдохнул Зубов. – Да после этого над нами бы весь мир издевался…

- А сейчас издеваются над тобой. Это лучше?

- Со мной разберутся. Нет на мне вины! А вот те, кто засадил меня сюда, не разобравшись в сути дела, те, кто выдвигают обвинения против таких, как я – вот настоящие враги нашего народа! – убежденно произнес Зубов.

- Не правда! – так же убежденно ответил Леднев. – Есть среди них и дураки, и карьеристы. И не разоблаченные враги, наверно, есть пока. Но основная масса – это люди честные, они исполняют свой долг перед партией и советским народом.

- Все враги! – упрямо повторил Зубов.

- Не горячись. Я сам в 38-м был под подозрением. Тогда Берия только пришел в органы. Во многом сразу не разобрался. А тут один мой сослуживец, Гукасов, обвинил меня в подозрительных связях с разоблаченными врагами народа. Чуть из партии не исключили. Но потом отделался строгим выговором.

- И Вы простили Гукасова? – презрительно спросил Зубов.

- Он в моем прощении не нуждался, - отрезал Леднев. – Я на него зла не держу. А человек он оказался героический. В 41-м гестаповцы штурмом брали здание нашего консульства в Париже. Один из них сорвал со стены портрет товарища Сталина. И тогда советский консул Гукасов начал с ними драку. Избили его жестоко. Но пока он дрался, шифровальщица успела сжечь все кодовые книги. Вот так-то! – Леднев немного успокоился. – Ты верь, Петр. Если ни в чем не виновен – разберутся! Раз жив пока, значит, считают, что можешь пригодиться. Помнишь Якова Серебрянского? Его тоже в 38-м арестовали и приговорили к смертной казни. Но не расстреляли. А в 41-м его, по моей инициативе, освободили и   снова привлекли к активной работе в разведке… Ты верь!

- Я верю! – блестя глазами, выдохнул Зубов. – Без веры давно бы загнулся.

- А чего тебя в Сыктывкаре держат? – осторожно спросил Леднев.

- По подозрению в участии в подготовке вооруженного восстания, - тяжело вздохнул Зубов.

- Ну-ну, - неопределенно промолвил Леднев. – И как повоевали?

- Да разговоры одни были, - досадливо отмахнулся Зубов. – Конечно, сейчас в лагерях боевого народу хватает. Ничего не боятся. Блатных поприжали – чуть что вякнут против них, режут, как свиней! Дай им волю и оружие – много дел натворят.

- Что ж не натворили? Или весь пыл в разговоры ушел?

- Разговоры-то к делу клонились. Но, видать, стукачи в лагерях хорошо работают, вот и замели нас.

- А, может, предал кто? – предположил Леднев.

- Может, и так, - спокойно согласился Зубов. – Я думаю, что они главную ошибку допустили, когда обратились за помощью к таким, как мы с Вами. Думали, что мы с ними товарищи по несчастью. А у нас дороги – разные!

- Разные? – удивился Леднев.

- Разные! – подтвердил Зубов. – Они-то и за Советскую власть, и против нее успели навоеваться досыта. И сейчас только за свою шкуру биться будут. А мы против партии и правительства не пойдем! Мы за Советскую власть, если надо будет, остаток сил и жизни отдадим! И воевать против нее не будем, – Зубов перевел дух. – Наверно, кто-то из наших и доложил лагерному начальству. Дело-то и не выгорело.

- Может, ты и заложил? – спросил с верхних нар человек, до сих пор не принимавший участия в беседе.

- Может, и я, - бесстрашно ответил Зубов. – Теперь-то чего гадать? Ежели всех не расстреляют, в другой раз умнее будете. Не станете верить таким, как мы.

- Не станем, - согласился человек и спустился вниз. Подойдя к Ледневу вплотную, сказал: - И Вам, Павел Анатольевич, не поверим. Вы не из тех людей, которых так далеко от Москвы увозят. Вы – птица высокого полета. Таких сразу уничтожают, на месте. Поэтому не лезьте в наши дела. Зубов прав – задавим!

- Мы были знакомы? – поинтересовался Леднев.

- Были, Павел Анатольевич, - мрачно подтвердил человек. – Встречались во время войны в партизанском отряде Медведева. Я был в группе «Пуха».

- Николая Кузнецова? – Леднев вгляделся в лицо человека.

- Не всматривайтесь, Вы меня видели мельком. Вы тогда долго инструктировали Кузнецова перед заданием.

- Жалко Николая, - произнес Леднев. – Такие дела делал, а погиб глупо. Предлагали же ему затаиться и дождаться прихода наших войск. А он решил пересечь линию фронта сам. И погиб. И людей погубил.

- Не всех, - сказал человек. – Я остался в живых в последнем бою. Дрались мы, как надо, как учили. Отстреливались до последнего патрона, а потом пошли врукопашную. Но бандеровцев оказалось больше. Николай, чтоб в плен не попасть, подорвал себя гранатой. А меня схватили раненым и передали немцам. Когда наши взяли Львов, я из немецкой тюрьмы попал прямиком в советскую. Двадцать лет за измену Родине.

- В чем обвиняют?

- Пособничестве фашистам в гибели Кузнецова. Других-то свидетелей его гибели нет.

- Добивайтесь пересмотра дела! – горячо посоветовал Леднев. – Кузнецову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Надо верить в справедливость!

- Я никому не верю. Ни Советской власти, ни Вам, Павел Анатольевич, - сказал человек и забрался наверх. И уже оттуда добавил: - Не лезьте в наше дело. Вы человек бесстрашный, но и нам терять нечего. Задавим!

* * *

     Леднева снова повели на допрос.

     Готовясь к мучениям, он был удивлен переменой в поведении Журкова.

- Присаживайтесь, Павел Анатольевич, - доброжелательно сказал Журков. – Вчера я выполнил указание насчет Вас. Сами знаете, от кого оно исходило. Можете на меня пожаловаться там, - он указал глазами на потолок. – Чем больше будете меня ругать, тем мне же лучше. У меня был приказ!

- Ну-ну, - сцепив зубы, процедил Леднев. – Пусть осмотрят мою руку.

- После нашего разговора, Павел Анатольевич, сразу же отправитесь к врачу. У меня теперь приказ выполнять любые Ваши распоряжения. Задержитесь у нас или достаточно насиделись в камере?

- Да уж, спасибо за гостеприимство, - с сердцем сказал Леднев. – Пора и честь знать. Отправляйте назад. В Москву.

- Слушаюсь, Павел Анатольевич.

* * *

     Сталин внимательно слушал доклад Берии:

- Не поверили они Ледневу. Решили, что он с ними играет. Оставаться было бессмысленно, товарищ Сталин.

- А что сообщает Зубов?

- Его донесение полностью совпадает с докладом Леднева.

- Хорошо. Это задание было проверкой товарища Леднева на крепость. Вы исследовали его сейф?

- Да. Обычные оперативные материалы. Есть досье по заговору Тухачевского. Но ничего нового. Все это было вскрыто на заседании военного суда… Что будем делать с арестованными повстанцами?

- Журков там сам разберется. А Зубов действительно честно сотрудничает с нами? Вы ведь его знали еще по работе в Закавказье?

- Да, товарищ Сталин, знаю с 1922 года. Он всегда хорошо работал. Уже после ареста склонил к сотрудничеству с нами бывшего руководителя польской резидентуры в Берлине Станислава Сосновского и князя Януша Радзивилла. Его поместили к ним в камеру, и он помог завербовать их.

- Рассмотрите вопрос об облегчении участи товарища Зубова. Подготовьте предложения.

- Слушаюсь, товарищ Сталин.

- Есть какие-то новости о судьбе нацистских денег?

- Поступила интересная информация, товарищ Сталин. Мы всю войну пристально следили за деятельностью Эрика Эриксона. Этот бизнесмен из Стокгольма торговал немецкой нефтью. Неоднократно бывал в Германии, завел дружбу с людьми из гестапо. В октябре 1944 года даже встречался с Гиммлером.

- Что они обсуждали? – бесстрастно спросил Сталин.

- Эриксон предложил построить в Швеции завод по производству синтетической нефти. Немцам это было выгодно. Во-первых, они получили бы источник нефти в нейтральной стране, которую не бомбит авиация союзников. Во-вторых, вложившись в это дело, можно было бы спрятать часть денег партии на случай поражения в войне. Необходимая сумма денежных средств оценивалась примерно в пять миллионов долларов.

- Хорошая идея, - одобрил Сталин. – Только поздно они за это взялись. Через полгода войне пришел конец.

- А теперь и «пособничеству немцам» со стороны Эриксона тоже пришел конец. Американская дипломатическая миссия в Стокгольме устроила официальный обед в его честь. Оказалось, он с начала войны сотрудничал с разведкой союзников. Причем, отказался от денежного вознаграждения. Всю информацию о размещении немецких фабрик и заводов передавал союзникам, и они наносили точные бомбовые удары. А купленная им у нацистов нефть шла на нужды союзных армии.

- Смелый человек, - оценил Сталин. – И тоже швед, как Валленберг.

- И рискованный, товарищ Сталин. Он всем своим немецким партнерам по бизнесу за то, что они предоставляли не только общую, но и специфическую информацию, необходимую разведке, выдал свидетельства за своей подписью, подтверждающее их тайное сотрудничество с союзниками, для предъявления после победы.

- Чем он сейчас занимается? Для целей разведки он теперь бесполезен.

- Вернулся к обычной жизни. Живет в Стокгольме. Продолжает заниматься бизнесом.

- Вернемся и мы к нашим делам, товарищ Берия. Выясните детально у Журкова, как прошло исчезновение Балабина и Валленберга. И еще, товарищ Берия, чем больше будет неопределенности в судьбе Валленберга, тем лучше. Пусть один след ведет в Сыктывкар, второй в Москву, третий – еще куда-нибудь. Разработайте несколько вариантов.

- Слушаюсь, товарищ Сталин.

* * *

     Журков вызвал к себе начальника отдела кадров Коми Базы Академии наук СССР. В этом не было ничего необычного Кадры, особенно научные, всегда были предметом пристального внимания со стороны партии и правительства. И со стороны компетентных органов.

- Здравствуйте, Михаил Иванович, - сказал Черных, заходя в кабинет Журкова.

- Здравствуйте, Иван Ильич, проходите. У меня к Вам особая просьба.

- Ваша просьба для нас закон. Сделаю все, что в моих силах.

- Вот и хорошо, - одобрительно кивнул Журков. – Надо устроить к Вам на работу одного человека. Он не наш сотрудник. Но мы заинтересованы в его судьбе.

- На какую должность желательно определить? – уточнил Черных. – По хозяйственной части или инженером?

- Нет, - задумчиво произнес Журков. – Надо определить его по научной части, куда-нибудь в сектор истории.

- А ученое звание или научные труды имеются?

- Иван Ильич, - жестко сказал Журков. – Если бы это было, я с бы с Вами не разговаривал. Еще раз подчеркиваю – особая просьба.

- Вы не подумайте, Михаил Иванович, - забеспокоился Черных, - я, не дай Бог, не отказываюсь от сотрудничества! Просто к научной работе склонность надо иметь. Статьи писать, выступать на конференциях. А то будет Ваш человек, как белая ворона. Коллектив у нас пока небольшой, все друг друга знают. Если Ваш человек не впишется в эту среду, ему же самому неуютно будет. Так бы я его назначил завхозом – и горя мало! Знай выдавай пробирки, да спирт казенный пробуй на крепость. Никаких забот! А в науке-то головой работать придется – вот я о чем беспокоюсь.

- Не беспокойся, голова у него работает неплохо. Правда, говорит по-русски не совсем правильно пока. Но освоится. Он из прибалтов. Запиши себе – Роман Петрусявичус.

- Из репрессированных? – опасливо поинтересовался Черных.

- Депортирован был из Прибалтики после войны. Тогда многих на всякий случай вывезли, - махнул рукой Журков. – Но насчет этого Петрусявичуса не беспокойся. Со стороны нашей «службы» претензий к Вам не будет. Совсем даже наоборот! Поможем, в случае чего.

- Понятно, товарищ Журков. Но есть одна проблемка.

- Какая, говори. Решим твою проблемку.

- Штат-то у нас укомплектован. А новую штатную единицу исхлопотать – это надо в Москву обращаться. Такой запрос должен делать директор Базы академик Образцов.

- В любом другом случае я тебе штат-то бы живо проредил, - пошутил Журков. – Но в этот раз не буду. Поговори с товарищем Образцовым. Объясни ему ситуацию. Если будете хлопотать о новой штатной единице, поставь меня предварительно в известность. Мы поможем по своей линии. Кстати, какую должность получит Петрусявичус?

- Лаборант, - извиняющимся тоном сказал Черных. – Выше без научных трудов нельзя!

- Ну, и ладно, - легко согласился Журков. 

* * *

     Через несколько дней после возвращения из Сыктывкара Леднев встретился с Балабиным на конспиративной квартире в Москве.

- Знаешь, Паша, когда я увидел тебя в Сыктывкаре, - признался Балабин, - да еще в таком виде, у меня сердце оборвалось. Я решил, что либо Журков что-то напутал, либо сопроводительные документы в отношении нас где-то задержались. Меня ведь сразу после тебя ввели в его кабинет. Он весь был возбужденный и распаренный.

- Да уж, попарил он меня. Руку вон до сих пор ломит, - сквозь зубы процедил Леднев.

- Вот и я подумал, что настал мой смертный час. Мало ли что в Москве решили. А в Сыктывкаре поняли по-своему! Иди потом ищи виноватого! Журков бы приказом прикрылся. Да и я - не та фигура, чтобы из-за меня шум Москва подымала.

- Знаешь, Дима, когда он меня обрабатывал – по всем правилам, на полную катушку – я тоже грешным делом решил, что это конец! Но пока пронесло… Ладно, к черту Журкова! Нам надо с тобой продумать вопрос с Южной Америкой. У меня распоряжение товарища Сталина подготовить предложения по этому региону.

- Давай сразу уточним – ты ведь не собираешься сам туда выезжать? По-моему, нельзя тебе за рубеж…

- Знаю! Не наступай на любимую мозоль. Поэтому там придется работать тебе или Науму Леонидову. Но Наум сейчас нужнее в Китае.

- Понятно.

- С Наумом-то все понятно, - усмехнулся Леднев. – А вот с поручением товарища Сталина пока не все так ясно. Что у нас есть в активе?

- Ну, кое-что имеется. Филоненко с семьей, Гринченко и «Патрия», как тебе известно, удачно легализовались в Аргентине под видом чешских бизнесменов, сбежавших как раз из Китая от преследований тамошних коммунистов. Все они – настоящие профессионалы в области диверсий. Имеют боевой опыт партизанской войны с немцами. Интересы бизнеса позволяют им беспрепятственно перемещаться по континенту. Они были в Бразилии, Аргентине, Парагвае, Уругвае и даже в Мексике и США! Их всех специально подготовили для проведения диверсий на американских судах в случае начала войны между СССР и США.

- Знаю. Кое у кого здесь в Москве чешутся руки побыстрее снабдить наших ребят взрывными устройствами. Пока мои категорические возражения пересиливают эту ретивость. Не хватало нам сейчас еще и в войну с Америкой вляпаться!

- Но есть, Паша, и проблема. Американцы  сейчас активизировали деятельность разведки, вошли в контакт со спецслужбами государств Латинской Америки. Ищут «Артура». Им откуда-то доподлинно известно, что он создал в Аргентине разведывательно-диверсионную группу в годы войны.

- Ну, «Артура» мы вызвали домой еще за год до окончания войны. Сейчас он уже работает в Западной Европе. Поэтому американцы ищут миф. Но, ты прав, активность их, конечно, нервирует.

- А почему возникла кандидатура Наума для этой работы? – спросил Балабин. – Он, что, бывал в Южной Америке.

- Он много где бывал, но там точно не был. У Наума остались прочные связи кое с кем из видных испанских фашистов еще со времен их Гражданской войны. В Испании сейчас кого только нет – даже Отто Скорцени там. Вот мы и решили, что через Испанию Науму прямая дорога в испаноязычные страны Латинской Америки.

- Ясно, - уважительно протянул Балабин.

- А раз ясно, то сиди и думай над конкретными предложениями. А я пойду заниматься другими делами. Прощай!

* * *

     В этот раз Морошин сам нашел Леднева.

- Как хорошо, что Вы еще не уехали!

- Что, есть новые материалы по Валленбергу? – с нескрываемым любопытством спросил Леднев.

- К сожалению, нет, - грустно сказал журналист. – Но это не так важно. Газетная сенсация живет несколько дней. Если ее не поддерживать, она быстро забывается.

- Вы правы, Сергей, - успокоено согласился Леднев.

- Павел Анатольевич! Выручайте. У нас сейчас полное информационное затишье. Думали, что убийство Прокушева взбудоражит наше захолустье. Но прошло уже столько дней, а ФСБ не дает никаких новых сведений. И, похоже, все в городе уже забыли об этом.

- Но я, как Вы понимаете, тоже не располагаю никакими сведениями. И даже если бы располагал, то все равно не имел бы права их распространять.

- Да я понимаю! Не об этом я хотел Вас попросить. У нас есть рубрика – встречи с интересными людьми. Не только с теми, кто постоянно живет в республике, но и с приезжими, с гостями. Бывает, просто перепечатываем любопытные статьи из других изданий. Вот я и подумал, может, Вы расскажете что-нибудь занимательное из разведывательного прошлого. То, что можно уже сказать. Пожалуйста!

     Леднев задумался: «С одной стороны, я могу отказаться. Газетная шумиха вокруг моего имени мне не нужна. Но, с другой стороны, парень мне помог. Все мои старые знакомые сочли необходимым встретиться со мной. Не стоит его обижать. Кое-что уже можно раскрыть».

- Хорошо, Сергей. Но Вы не назовете мое имя в газете. Я уже привык быть просто писателем. Ни к чему знать мое прошлое моим новым знакомым. А кому надо, те и так все знают.

- Согласен! – обрадовано согласился Морошин. – Так даже более таинственно получится. Что-то вроде – «нам удалось получить интервью у человека, чье имя раскрывать преждевременно по соображениям государственной безопасности!»

- Ладно, - усмехнулся Леднев. – У меня есть полчаса свободного времени. Пойдемте в «Кофейный дворик». Там и побеседуем.

- Ну-с, с чего начнем, - спросил он журналиста, когда они расположились за столиком с чашками кофе.

- Право, не знаю, - развел руками Сергей. – Давайте о военном времени. Скажите, у нас были свои люди в разведке Германии? Эта история про Штирлица…

- Понятно, - остановил его Леднев. – Мне известно только об одном достоверном факте сотрудничества с нами высокопоставленного сотрудника гестапо.

- Как его звали?

- Вилли Леман или «Брайтенбах», как мы его именовали в наших документах. Он сотрудничал с нами с 1935 года. Снабжал исключительно важной информацией. О внедрении немецкой агентуры в среду русских эмигрантов и в коммунистическое подполье. О перевербовке немцами агентов польской контрразведки. И многое другое.

- Он жив?

- Нет, он погиб, предположительно, в 1942 году. Его арестовали на улице и тайно казнили. В гестапо его жене сообщили, что ее муж исчез, и его усиленно разыскивают.

- А как произошел провал?

- Немцы захватили двух наших парашютистов, направленных к нему на связь. Один из них погиб в гестапо, а другой выдал Лемана во время допроса. В 1946 году этого предателя нам передали англичане. Он был расстрелян.

- А Вы не пытались найти что-то в архивах гестапо?

- Конечно, пытались. Но нашли только его регистрационную карточку в тюрьме Плетцензее в Берлине. Это все, что я могу сказать о Лемане.

- Понятно. А вот ходят всякие нелепые слухи, что кто-то из самых высших руководителей рейха был советским агентом. Называют Мюллера. Говорят, именно поэтому его не нашли после войны. Дескать, скрылся в СССР.

- Ерунда, - отмахнулся Леднев. – Мюллер был руководителем спецслужбы, имевшей широкую сеть агентов и осведомителей не только в Германии, но и в других странах. То, что он сумел скрыться бесследно, делает ему честь как профессионалу. Хотя он мог предложить свои услуги нашим союзникам.

- И они бы пошли на сотрудничество с шефом гестапо?

- А почему нет? – пожал плечами Леднев. – Смотря что он им предложил в обмен за свою жизнь и безопасность. Ему было что предложить, уж поверьте мне!

- Значит история о русском Мюллере – это миф?

- Он активно поддерживается. Например, Шелленберг написал в своих мемуарах, что Мюллер восхищался Сталиным, ставил его выше Гитлера по способностям управлять государством. Мюллер считал, что если бы в 1933-38 годах Гитлер согласился с его предложением провести чистку аппарата и армии, то война бы не была проиграна. Более того, Мюллер считал, что национал-социализм склонен к разным компромиссам, тогда как идеология коммунизма предполагает окончательные решения вопросов, без колебаний и сомнений. Вот так-то! И именно это, полагал шеф гестапо, предопределило исход войны, а не военная мощь русских.

- Интересно! А что стало с самим Шелленбергом?

- Он умер в Турине в 1952 году. Там и похоронен.

- Помогли или умер своей смертью?

- Его много лет мучила болезнь печени. Но он боялся операции, а когда решился, было уже поздно.

- Он избежал наказания?

- Нет, его осудили к тюремному заключению на Нюрнбергском трибунале. Но через некоторое время американцы выпустили его из милосердия к больному. Некоторое время жил в Швейцарии, а потом перебрался в Италию.

- Он не пытался вернуться в разведку?

- Точнее сказать, его туда никто не позвал. Наши союзники быстро в нем разочаровались. А в Западной Германии разведку воссоздал его конкурент – генерал Гелен. По правде сказать, Шелленберг пытался восстановить свои прежние связи. По нашим данным, он выходил на контакт с великим муфтием Иерусалима, пытался наладить отношения с бывшими руководителями СС, эмигрировавшими в Испанию. Но нигде ему не обрадовались. Поэтому он и прозябал с женой в апартаментах курортного отеля в Турине.

- А на что он жил? На деньги нацистской партии?

- Я по роду службы в свое время интересовался этим вопросом, Сергей, - улыбнулся Леднев. – Шелленберг, конечно, не был бережливым и не накладывал на себя каких-то ограничений. Жизнь в таком отеле требует средств. Сам он распространял слухи, что его поддерживают разного рода друзья – то богатая француженка, то граф Бернадотт. Но мы выяснили, что деньги он получал в Милане. Его субсидировал Ватикан. Кроме того, он получил аванс под будущую книгу мемуаров. Словом, деньгами фашистской партии там не пахло.

- Понятно. А вот…

- Сергей, - мягко, но решительно сказал Леднев. – Я сказал достаточно для статьи. Мне, действительно, пора по своим делам. Не обижайтесь.

- Что Вы! Спасибо, Павел Анатольевич!

- Желаю удачи.

* * *

     Леднев и Наум шли по аллее парка.

- Ну, что, - сказал Леднев, - я свое обещание выполнил. Волна ажиотажа вокруг судьбы Валленберга, похоже, схлынула. Морошин – молодец. И пишет хорошо, и думает нестандартно. Просто он не знает, что добился выдающегося результата. Могила на таллиннском кладбище похоронила его надежды раскрыть одну из тайн советской разведки.

- Не суди его строго, - откликнулся Наум. – Он же не знает, что это обычный прием нашей «службы». Да и не надо ему об этом знать. Пусть живет спокойно. Я тут прочитал его интервью с неким ветераном разведки. Ты ударился в воспоминания?

- Я правила знаю, - отмахнулся Леднев. – Ничего нового я ему не сказал. При желании он мог бы все это найти в открытой печати. Но кто сейчас из молодых читает серьезные издания. Толстые, скучные книги – это удел стариков, таких, как мы с тобой. А молодежь нынче читает, а точнее, смотрит боевики и фантастику.

- Понимаешь, Паша, - задумчиво произнес Наум, - то, что мы делали – это тоже из разряда боевиков и фантастики. Просто мы не можем рассказать всей правды. А полуправда – это та же ложь. Вот поэтому наши воспоминания и умрут с нами.

- Знаешь, я еще пожить хочу! И ты мне голову не морочь, а рассказывай, зачем убрал Прокушева. Или боишься, что журналисту разболтаю?

- Ну, зачем ты так, Паша? В нас с тобой столько тайн навсегда спрятано, что одной больше – какая разница? Ты не из тех, кто треплет языком… А скажи, ты не осуждаешь меня, что я пошел на крайнюю меру? Не делай удивленные глаза! Раньше я тебя бы об этом не спросил. Но сегодня другое время. Говорят, надо расставаться со скверными привычками…

- Дело не во времени, а в характере. Жиденькие характеры стали. А меры должны быть адекватными ситуации. Помнишь Васю Рясного?

- Да, как-то я обращался к нему за помощью в 1952-м. Тогда почему-то перестали от нас поступать деньги матери Рамона Меркадера. Он – в мексиканской тюрьме, она – в Париже… Помог.

- Он сразу после войны был наркомом внутренних дел на Украине. И была проблема во Львове с бандитами. Те совсем распоясались. Среди бела дня врывались в квартиры, грабили, убивали. В окно ему сколько раз стреляли. Вася тогда радикально решил проблему. Жестоко и кроваво.

- Как?

- Одел своих сотрудников как на выставку, женщин – в норковые шубы, мужиков – в кожаные пальто. И приказал гулять по вечернему Львову. Подходит, к примеру, к такой даме бандит с предложением расстаться с шубой, а она ему в лоб из пистолета! Утром убирали трупы и составляли рапорт о проделанной работе. Очень скоро стало спокойнее… Поэтому выкладывай свою историю. Не буду я тебя осуждать.

- Спасибо, - слегка улыбнулся Наум. – Видишь ли, Паша… Все дело в Илье Семенове.

- Он жив? – обрадовался Леднев. – Я ничего о нем не слышал с начала пятидесятых. Как отправил его в Палестину к евреям… Потом тюрьма. А потом я уже не имел доступа к информации.

- Семенов – один из руководителей Моссада, израильской разведки.

- Ого! – присвистнул Леднев. – Значит, он все эти годы работал? И сделал такую карьеру?

- Ты не понял, Паша, - загадочно посмотрел на него Наум. – Он - не наш разведчик. Он действительно честно служит Израилю. И добился этого поста своей безупречной службой.

- Что-то я тебя не понимаю! Это же я послал его за рубеж с перспективой многолетнего внедрения в еврейскую разведку!

- Правильно, а потом тебя арестовали. И меня арестовали. Илья был на связи только с тобой. Никаких других сведений о нем в наших архивах нет. Мы ведь специально все почистили перед его заброской, помнишь?

- Да. А, предчувствуя арест, я уничтожил его досье, лежавшее у меня в сейфе. Его и еще нескольких человек.

- Ну, вот все так и получилось. У тех, кто пришел на наше место, никаких сведений о Семенове не было. А у него после расправы с Берией не было никакого желания напоминать о себе. Поэтому Израиль стал для него второй и единственной Родиной. А в измену Берии он не поверил.

- Мы тоже не поверили, - мрачно сказал Леднев. – А чего ты о Семенове вспомнил.

- Он сейчас в Сыктывкаре.

- Просто какое-то вавилонское столпотворение! Что Моссаду здесь надо?

- Моссаду ничего не надо, - рассмеялся Наум. – Просто в последние годы, как ты знаешь, мы опять стали сближаться с Израилем. Разведки тоже налаживают сотрудничество. Именно по этой линии и приехал Илья в Москву. Естественно, когда мы вновь встретились, то на людях виду не подали, что давно знакомы. А наедине поговорили. У меня нет никакого желания ворошить прошлое. У него тоже…

- А в Сыктывкаре-то он что делает?

- Он родом отсюда. Родственники его давно умерли. У него сейчас, естественно, другая фамилия. Поэтому риска, что его вычислят наши, нет. Он попросил разрешения погулять по городу детства. В Москве согласились. А я с ребятами из «службы» на всякий случай его прикрываю. Мало ли что… Он должен уехать, не привлекая внимания к своей персоне.

- А Прокушев как-то помешал этим планам?

- Да, он по роду службы был проинформирован о визите израильтянина, но про мою группу ничего не знал. И он решил выяснить личность нашего гостя. Стал ненавязчиво показывать его под разными предлогами старым сотрудникам «службы», которые давно на пенсии. Но Илья здесь никогда не работал, поэтому его никто и не опознал. Никто, кроме Журкова!

- А этот-то откуда его знает? По-моему, у них не было точек соприкосновения.

- Были, Паша, - вздохнул Наум. – Журков не всегда был начальником местной «службы». Начинал, как все, со спецшколы. А я в ней тогда преподавал, готовил себе помощников. Вот там и учились вместе Журков и Семенов. Но у Журкова немецкий не пошел. Он и по-русски-то говорил с явным местным акцентом, а на немецком – ни в какие ворота! Пришлось отстранить его от работы за рубежом. Но он нашел себя в другом.

- Да, уж, нашел, - подтвердил Леднев, тяжело вздыхая.

- Не вздыхай… И вот через много лет Прокушев показывает Журкову Семенова. И Журков опознает своего сокурсника! Представляешь, руководитель Моссада –  бывший агент советской разведки?! Да Прокушеву за такую информацию – зеленый свет в смысле карьеры и наград!

- Да, рванул бы парень по служебной лестнице!

- Но Журков между делом и меня засек. Не зря я его учил в свое время! И он подумал, что тут не все чисто. Возможно, Москва проводит какую-то операцию негласно, без местных чекистов. Журков решил подстраховаться и проинформировал меня о случившемся. Представляешь мое состояние?

- Догадываюсь. И что дальше?

- Дальше дело техники. Я попросил Журкова, чтобы он представил меня Прокушеву как ветерана, тоже знавшего Семенова. Остальное ты знаешь.

- А Журков не проболтается?

- Ну, во-первых, он не знает, почему Семенов заинтересовал Прокушева. А, во-вторых, Журков привык исполнять приказы. Ты имел случай убедиться в этом. Я приказал ему молчать об этом эпизоде.

- А если Прокушев успел доложить?

- Не успел, я проверил. Он был опытным карьеристом. Понимал, что это его коронный шанс. И хотел собрать железные аргументы. Одного свидетельства Журкова было мало. А показания нескольких человек – это уже очень серьезно!

- А Москва тебя не накажет за самоуправство?

- У меня широкие полномочия, Паша. Я представил дело так, что Прокушев по собственной инициативе стал выяснять личность нашего гостя. Вместо того, чтобы обеспечить негласность его визита, стал демонстрировать его, как заморскую диковину! Он зашел слишком далеко и превысил данные ему указания. Я счел необходимым устранить угрозу тайне пребывания у нас руководителя Моссада.

- И что Москва?

- Там сейчас есть люди с железным характером. Мои действия одобрены.

- А как отнесся к этому Семенов?

- К чему?

- К устранению Прокушева?

- А откуда он знает, что это его как-то касается?

- Понятно, - Леднев помолчал. – Я все-таки спрошу. Можно с ним встретиться?

- Я должен получить его согласие.

* * *

     Встреча была радостной. После первых объятий и приветствий расселись кто где в просторном гостиничном номере.

- Как давно я Вас не видел, Павел Анатольевич! – сказал Семенов. – Столько лет минуло.

- Скажи, а ты ждал связи?

- Первое время ждал. Хотя скучать не пришлось, мы попали в самое пекло. Не успели принять Декларацию об образовании Израиля, как тут же пришлось воевать с пятью государствами – Сирией, Египтом, Ираком, Иорданией и Ливаном. Добавьте сюда Ливию и Южный Йемен, которые тоже объявили нас врагами. Причем наши противники получали оружие и советников от ряда западных стран, а мы на первых порах воевали почти музейными экспонатами. Я сразу вспомнил начало Великой Отечественной, когда чуть ли не с берданками пришлось стоять против вооруженных автоматами немцев.

- Да, несладко вам пришлось…

- Чего вспоминать… А когда расстреляли Берию и Вас арестовали, ждать перестал. Знал, что могут придти, но сотрудничать с советской разведкой уже не желал. Не знаю, как бы дело обернулось, но, слава Богу, никто не появился!

- Я перед арестом уничтожил твое досье, а архив мы с Наумом еще раньше почистили. Так что не беспокойся, твоя тайна умрет вместе с нами. Мы секреты хранить умеем.

- А я и не боюсь, - спокойно ответил Семенов. – У нас много людей с интересным прошлым. Одни от Гитлера пострадали, другие от Сталина. Кто у англичан служил, кто у французов, кто у русских. Мы принимаем это как данность. Главное, как человек работает на нас, а старые связи бывают иногда полезны в нашей профессии. Даже если моя история выплывет наружу, мне не в чем себя упрекнуть. Я честно служил Израилю и ничем себя не запятнал.

- Скажи, - немного помолчав, спросил Леднев, - если можешь, конечно, что стало с Марком Гарбузом и Львом Колесниковым? Живы?

- О судьбе Марка я ничего не знаю с пятидесятых годов. Он решил отойти от наших дел. Это его выбор, я не осуждаю. А Лев жив, - улыбнулся Семенов.

- Мы не имеем права тебя ни о чем расспрашивать, - сказал Леднев. – Но раз улыбаешься, дела у него идут неплохо?

- Много я Вам, конечно, не могу сказать, но похвастаться хочется, - рассмеялся Семенов. – Помните эту нашумевшую историю с ракетными катерами?

- Это когда вы неожиданно для всех украли их у Франции в 1969 году? – вмешался Наум.

- Ну, во-первых, не украли. Израиль их вполне легально заказал в Шербуре, полностью и в срок оплатил заказ. А когда катера были готовы, арабы заявили протест де Голлю. Он не захотел с ними ссориться и ввел эмбарго. А, во-вторых, неожиданность – основа успеха в таких операциях. Сами же нас учили!

- Научили на свою голову, - добродушно проворчал Наум.

- Погоди ворчать. Пусть человек закончит, - поднял руку Леднев.

- Да я почти закончил, - еще раз улыбнулся Семенов. – Доставкой последних пяти катеров командовал Лев.

- Прав, Наум, - покачал головой Леднев. – Мы учили Вас, как чужие секреты да нужных людей доставать, но чтобы увести под носом у всего мира целую флотилию – это форменная наглость!

- Что ж, достойные ученики всегда перерастают учителей, - философски сказал Наум. – А катера во время перегона так и не обнаружили? Они что, от Ла-Манша до Хайфы дошли незамеченными, как призраки?

- Если бы! – воскликнул Семенов. – Их засекли возле Гибралтара. Но у Франции не было кораблей, способных их перехватить. Это попробовали сделать египтяне, направив навстречу им подводную лодку. Но мы тоже выслали свои боевые корабли.

- Зачем? – удивился Наум. – Пять ракетных катеров не справятся с одной подводной лодкой?

- Катера-то были без вооружения. Поэтому трепали нам нервы все кому не лень! Самолеты всех стран НАТО отметились. Авианосец 6-го флота США счел необходимым провести фотосъемку. А русские? Лев рассказывал, что возле Кипра один советский корабль чуть ли не на таран пошел. Но у Льва нервы оказались железные, не стал сворачивать. Тот еле увернулся. Обменялись матюгами и разошлись! Ну, а вблизи наших берегов мы их прикрыли с воздуха истребителями.

- Что творят?! – притворно ужаснулся Наум. – И это наши с тобой ученики, Паша!

- Ладно тебе, - довольно усмехнулся Леднев. – Илья, ты нас, стариков, останавливай, если что не то будем спрашивать.

- Знаете, - произнес Наум, - а я ведь тоже в пятидесятые годы потерял всякую связь с моим агентом в Южной Америке - с Симоной. Она тогда нашла подходы к Эйхману, хорошая операция намечалась. А тут меня в камеру бросили на десять лет. Пока сидел, твои коллеги, Илья, немца выкрали. Да Бог с ним, с немцем! Что с Симоной стало, не знаю…

- Я ведь не сразу в разведку попал, - медленно заговорил Семенов. – Вы как в воду глядели, Павел Анатольевич, когда говорили, что мы придем не на пустое место. Разведка у израильтян уже была. Не такая серьезная, как сейчас, но была. И они очень тщательно отбирали туда сотрудников. Мне, правда, удалось устроиться в полицию, хорошо работал, стал старшим офицером. И, честно говоря, не о чем другом уже и не помышлял. Поэтому когда в начале 1958-го года меня пригласили на беседу к руководителю Моссада, то я подумал, что всплыли мои связи с советской разведкой. К моему удивлению, им потребовался мой полицейский опыт. Оказывается, из официальных немецких источников была получена информация, что Адольф Эйхман скрывается в Аргентине. За ним установили слежку, но, видимо, что-то почуяв, он затаился. Словом, нужен был сыщик. Вот мне и предложили этим заняться.

- Значит, это твоя работа? – удивился Наум.

- Красивая операция, - похвалил Леднев.

- Не спешите, - прервал их Семенов. – Первым человеком, которого я встретил в Аргентине, была Симона. Я ее никак не ожидал там увидеть. Да и она не думала, что израильтянин Эфраим Элром окажется Ильей Семеновым

* * *

     Начальник Моссада Исер Харел инструктировал Эфраима Элрома:

- Адольф Эйхман лично руководил мероприятиями по уничтожению евреев в Европе. Только в марте 1944 года он отправил в Освенцим 437 тысяч венгерских евреев. Этот человек должен предстать перед нашим судом!

- Я с Вами согласен.

- Я получил информацию из Германии от прокурора земли Гессен господина Бауэра. Ему написала письмо одна аргентинка. Она утверждала, что Эйхман проживает в Буэнос-Айресе, улица Чакабуко дом 4261. Мы установили за этим домом наблюдение, но слежку, видимо, обнаружили. Эйхман исчез.

- В чем заключается моя задача?

- Найти Адольфа Эйхмана! Он не мог уехать из города, тем более из Аргентины. Он просто лег на дно. Я на Вас надеюсь.

- С чего же начать?

- С самого начала. Встретьтесь с этой аргентинкой в Буэнос-Айресе. Можете открыто признаться ей о цели своей миссии. Кроме того, Вам дадут связь с нашими людьми. Они Вам окажут всемерную поддержку. Вопросы есть?

- Нет. Наверно, они появятся на месте.

* * *

     Прибыв в Буэнос-Айрес, Семенов отправился на встречу по адресу, данному ему в Тель-Авиве. Дверь ему открыла молодая женщина, увидев которую, он не смог сдержать вопроса:

- Симона?

- Илья? – она была одновременно поражена и напугана. – Проходи.

     Они расположились за столом напротив друг друга.

- Кому-то надо начать разговор, - решительно сказала Симона. – Я не ожидала тебя увидеть. Хотя думала, что кто-то от вас может придти. Я не желаю с вами работать!

- Почему? – спросил Семенов, пытаясь понять, о чем идет речь.

- Я не желаю иметь ничего общего с советской разведкой! – твердо произнесла Симона. – Я не верю и никогда не поверю, что Павел Леднев и Наум Леонидов были врагами народа. И в предательство Берии я тоже не верю.

- Понятно, - произнес Семенов. – И я не верю. И я не желаю иметь и не имею ничего общего с советской разведкой. Я работаю на Моссад. Это они дали мне твой адрес.

- Ты – израильский шпион? – искренне удивилась Симона.

- Шпион – это громко сказано, - отмахнулся Илья. – Я воевал с оружием в руках за Израиль. Это моя страна. Теперь я служу в полиции. Тоже защищаю мою страну. Видимо, неплохо это делаю, поэтому меня и привлекли к этому делу. Потребовались мои полицейские, а не шпионские навыки. Поверь, я тебя не осуждаю. Я сам в такой же ситуации, как и ты. Раз такие, как мы, не нужны прежней родине, я буду честно служить новой. Работаем вместе?

- Вместе, - положила ему ладонь на руку Симона.

- Тогда для начала расскажи мне все, что ты знаешь о пребывании Эйхмана в Аргентине.

- К Эйхману меня подвел Наум. У него были рекомендации от кого-то из крупных испанских фашистов. Но Эйхман ведет себя очень осторожно. Тщательно готовит и оговаривает каждую новую встречу. Потребовалось много времени, прежде чем я точно установила его адрес. А тут арестовали Наума! Сволочи! – не сдержалась Симона.

- Сволочи, - согласился Илья. – Продолжай.

- А что продолжать? Оказалось, что Эйхман никому не нужен! Или мне никто не поверил. Кому я только не писала – в конгресс США, премьер-министру Англии, де Голлю, всем прокурорам германских земель. Никакого ответа!

- А как же информация попала в Моссад? Мне сказали, что им о твоем письме сообщил как раз один из немецких прокуроров?

- Думаю, все получилось просто и случайно. Видимо, Израиль делал какой-нибудь запрос о нацистских преступниках. Ему вежливо отказали, но, чтобы не ударить лицом в грязь, заодно проинформировали о моем письме. Дескать, пусть Моссад повозится с этой сумасшедшей!

- Что было дальше?

- Приехали ваши ребята и с ходу установили наблюдение за домом Эйхмана. А он, как я уже говорила, человек осторожный. И спрятался где-то в другом месте.

- Знаешь, Симона, если бы передо мной сидела не ты, а другой человек, я бы собрал чемодан и поехал назад в Израиль. Но тебя я хорошо знаю. Я тебе верю. Мы найдем Эйхмана.

* * *

- Павел Анатольевич! Интервью с Вами вызвало много откликов! Читатели столько всяких версий и слухов о судьбе бывших главарей рейха прислали – хватит на целую книжку. Я Вам так благодарен, - глаза Морошина сияли от радости.

- Что ж, я рад, что сумел быть чем-то Вам полезным, Сергей. Долг платежом красен. Вы мне помогли, я Вам, - улыбнулся Леднев.

- Правда, некоторые читатели пишут, что у советской разведки есть не только несомненные заслуги. На ней лежит и огромная вина за сегодняшнюю обстановку в мире, - осторожно сказал Сергей.

- В каком смысле?

- Например, говорят, что это мы подготовили террористов, которые сейчас наводнили весь мир.

- Частично они правы, - спокойно ответил Леднев. – Россия с ее революционной историей имеет богатый багаж террористического опыта. И мы щедро им делились в свое время. Можно согласиться, что джин выпущен из бутылки. Но тенденции развития терроризма иные, чем пишут в газетах.

- То есть?

- Ну, например, журналисты преподносят «пояса шахидов» как новейшее изобретение мусульманских террористов. Это не так. Еще в 1919 году небезызвестный Камо – его настоящее имя Семен Аршакович Тер-Петросян – готовил по заданию Ленина особый отряд для взрывов в тылу противника. Сейчас бы сказали – диверсантов или террористов. Он так инструктировал своих людей: «Привяжу тебе к животу бомбу, пойдешь в штаб врага и взорвешься с ней!» Похоже?

- Как две капли воды! – воскликнул Морошин. – И они шли на эту неминуемую смерть?

- Сейчас это часто называют фанатизмом. В наше время это называлось «непоколебимая вера в идеалы революции».

- Да… - развел руками журналист. - То есть шахиды стоят как бы на первой ступени терроризма.

- Правильно. Диверсии требуют квалифицированных кадров. На первых порах ими можно разбрасываться. Но схема «один диверсант – один взрыв» малоэффективна. Лучше, когда один человек способен совершить серию акций. И опыта наберется для более сложных операций, и отдача выше от одного профессионала. Все, как в экономике.

- Вы так просто рассуждаете о человеческих жизнях! – укоризненно воскликнул Морошин.

- У меня такая профессия. Впрочем, мы уклонились от темы беседы. Второй шаг в развитии диверсий – это рассылка писем или посылок с сюрпризами. Кто-то вкладывает в них бомбы, кто-то отравляющие вещества, а кто-то и бациллы смертельных заболеваний. При этом сами диверсанты не подвергают себя смертельному риску. По-моему, это Вам тоже очень знакомо?

- Да, примеров – хоть отбавляй! И что дальше?

- Прежде, чем ответить, я расскажу Вам, Сергей, реальную историю. После войны многие нацисты укрылись на Ближнем Востоке, в частности в Египте. Например, некто доктор Эйзеле, известный своими преступными экспериментами с нервно-паралитическим газом над заключенными концлагерей Дахау и Равенсбрюк, помогал египтянам создавать биологическое оружие. А небезызвестный Вам авиаконструктор Вилли Мессершмитт и ведущий конструктор фирмы «Юнкерс» Александер Бранднер разрабатывали сверхзвуковые самолеты. Немцы работали и над ракетным оружием. Там были Эугер Саэнгер, который еще в 1935 году создал первую немецкую экспериментальную ракету, Вольфганг Пильц, работавший прежде над «Фау». Кроме того, много германских специалистов легально отправилось туда на заработки. Естественно, вся эта военная мощь, которую предполагалось создать, была в то время направлена против Израиля. Евреям это не понравилось, и против немецких военных специалистов была развернута компания террора. Причем методы были разные. Кто-то бесследно пропал. Кому-то направили посылки со взрывчаткой. Были и вооруженные покушения на немцев. Но не они сыграли главную роль в прекращении деятельности бывших нацистов в Египте.

- А что?

- Информация, - веско сказал Леднев. – Именно информация. Израильтяне организовали широкую компанию в мировой прессе, рассказывая о деятельности бывших нацистов в Египте и об угрозе, которую они несли народу Израиля. Они сформировали общественное мнение. Немцы в Египте были представлены в глазах обывателей «слугами дьявола». И правительство ФРГ под давлением именно общественного мнения издало закон, запрещающий своим гражданам работать на ракетных и военных заводах Египта. Постепенно все немецкие специалисты вернулись на родину.

- Удивительно!

- Ничего удивительного, - махнул рукой Леднев. – Правда, израильтяне несколько сгустили краски. Немцам, работавшим в Египте, не удалось создать надежную систему наведения ракет. А без этого ракета как оружие бесполезна и опасна. Да и Мессершмитт на старости лет подкачал. Так что программа вооружений провалилась.

- Значит, против террористов можно бороться словом? Так надо понимать? – обескуражено спросил Морошин.

- Нет! Боевик с автоматом вряд ли прислушается к Вашим словам, Сергей, -  терпеливо стал разъяснять Леднев. – И потом мы говорим с Вами о видоизменении подхода к диверсионным операциям. Образно говоря, мы рассматриваем, как эволюционируют боевики, а не методы борьбы с ними. Вы в детстве смотрели советские фильмы про разведчиков?

- Конечно!

- А никогда не задавались вопросом, почему наша разведка не захватила в плен или не убила Гитлера?

- Сколько раз! Вроде бы так просто: убили Гитлера и победили, - сказал Морошин.

- Есть такая точка зрения. А действительность, к сожалению, была прямо противоположной. Мы могли победить фашизм, только пока его лидером был Адольф Гитлер!

- Вот это Вы сказали! – удивленно посмотрел на Леднева журналист.

- Это правда, Сергей. Гитлер в глазах всей мировой общественности был извергом, исчадием ада, с которым ни один уважающий себя политический деятель не сел бы за стол переговоров. Потому что на этом политическая карьера любого человека закончилась бы. Иное дело, если бы какие-то силы устранили Гитлера с политической арены. И не важно, кто бы пришел ему на смену – Борман, Гиммлер или кто-то другой, - здесь появлялась возможность для переговоров с немцами. Общественности бы сказали, что новый лидер будет придерживаться нового курса, более человечного и демократичного.

- Разве это плохо?

- Смотря для кого! В то время это означало, что Запад спокойно бы пошел на сепаратные переговоры с немцами, мы бы потеряли союзников в войне и бились бы с немцами до последнего издыхания в одиночку.

- Понятно, - протянул Морошин.

- Ничего Вам не понятно, - отрезал Леднев. – Чтобы было понятно, знайте – Сталин запретил разрабатывать и осуществлять любые акции по устранению Гитлера. Более того, когда появились слухи, что немецкие генералы хотят отстранить Гитлера от власти и поставить во главе государства фон Папена, мы организовали на него покушение. Правда, неудачное.

- Значит, от вооруженных методов диверсанты постепенно переходят к информационной войне? – сделал вывод Морошин.

- Правильно, Сергей. И под войной надо понимать не только какие-то акции в прессе или вброс компромата. Побеждает тот, кто знает о противнике и его планах все или почти все. Потому что тогда можно просчитывать будущие действия врага и находить противодействие. Именно поэтому тихая война знаний гораздо эффективнее громких и кровавых террористических акций. Хотя без них иногда не обойтись.

- Вы практически прочитали мне лекцию по основам терроризма! Павел, Анатольевич, можно я из всего этого сделаю статью?

- Валяйте, - благодушно сказал Леднев.

* * *

     Исер Харел вылетел в Аргентину в мае 1960 года для проведения завершающего этапа операции.

- Нам нельзя ошибиться, - этими словами он начал встречу со своими сотрудниками. – Мы должны быть уверены на сто процентов, что этот человек и есть Адольф Эйхман. Кто начнет?

- Разрешите? – Семенов решил изложить свою часть работы первым. – Я считаю, что мы установили Адольфа Эйхмана. Он проживает в доме по улице Гарибальди под видом разорившегося владельца прачечной Рикардо Клемента. К сожалению, мы не располагаем фотографиями Эйхмана военного времени. Но все физические данные, привычки, тембр голоса Клемента полностью идентичны показателям Эйхмана.

- Вы как следователь уверены в своих словах? – спросил Харел.

- Да. Последним доказательством стало то, что двадцать первого марта в доме Клемента шумно справляли какое-то торжество. Согласно имеющемуся досье, в этот день Эйхманы должны праздновать серебряную свадьбу.

- Ясно. Дани, как у тебя дела?

- Все готово, - спокойно сказал Шалом Дани. – Паспорта для всех членов нашей группы и Эйхмана готовы.

- Итак, мы вступили в завершающую стадию. Группу захвата составят двенадцать человек. Остальные – группа поддержки. Эйхмана будем вывозить самолетом нашей компании «Эл Ал». Со дня на день сюда прилетит официальная делегация Израиля на празднование 150-летия независимости Аргентины. Возглавляет делегацию наш представитель в ООН Аба Эбан. Он ничего не знает о наших планах. Вылет в Израиль назначен на двадцатое мая.

- А когда будем брать Эйхмана?

- Завтра, одиннадцатого мая. Клемент вечером около 19.40 возвращается автобусом домой. Вблизи остановки забарахлят моторы у двух наших машин. Когда появится объект, ослепите его фарами и, не дав опомниться и позвать на помощь, втолкнете в машину. Привезете его на эту конспиративную квартиру.

- Почему мы берем его так рано? – забеспокоился Семенов. – До отлета целых девять дней!

- За эти дни мы должны твердо установить прежде всего для себя, что этот человек – Адольф Эйхман. Если будут сомнения, мы его отпускаем. Мы должны подробно допросить Клемента и здесь убедиться, что взяли того, кого надо!

- А если семья Эйхмана заявит о его пропаже в полицию? – не унимался Семенов.

- Вряд ли они свяжутся с полицией. Тогда им надо будет раскрыть подлинное имя пропавшего. А его нацистские друзья тоже в драку не полезут. Им надо сидеть тихо и не высовываться. Думаю, что с этой стороны мы себя обезопасили.

- А если все-таки что-то просочится в полицию или газеты? – поинтересовался Шалом. – Я просто хочу знать наши действия на самый крайний случай.

- Если это случится, Эйхман будет немедленно казнен, - жестко ответил Харел.

* * *

- В принципе, все прошло по плану, - рассказывал Семенов. – Правда, Эйхман задержался. Мы пропустили три автобуса. Но дождались четвертого!

- А как прошел допрос? – спросил Леднев.

- Ничего сложного. Он сам подробно отвечал на наши вопросы. Хотя мог бы запереться и все бы пошло к черту. Мы думали найти у него татуировку номера СС на теле, а там оказался только небольшой шрам. Он избавился от татуировки! Мне кажется, он страшно боялся, что мы казним его на месте, поэтому рассказывал нам все и не сопротивлялся, когда мы его вывозили из страны.

- И никто не попытался вам помешать? – поинтересовался Наум.

- Когда самолет уже выруливал на взлетную полосу, из терминала выскочила группа людей в форме и побежала к нашему самолету. Кто такие, не знаю. Но мы уже взлетали и быстро набрали высоту.

- Остальное мы знаем. Эйхмана судили и повесили. А ты, стало быть, после этого остался в Моссад? – утвердительно произнес Леднев.

- Да. И не только я. Если хотите, передам от Вас привет Симоне. Она – моя жена.

- Наши поздравления, хотя и очень запоздалые, - искренне обрадовался Наум. – Завтра в Москву?

- Да. Хочу там задержаться на день. Как вы думаете, мне покажут могилу Рамона Меркадера?

- А почему нет? – пожал плечами Леднев. – Слава Богу, она доступна для всех. Он умер в 1978 году на Кубе. Тело тайно доставили в Москву и похоронили на Кунцевском кладбище. Герой Советского Союза Рамон Иванович Лопес.

- У него не было детей?

- В 1963 году они с женой усыновили двоих детей его друга, участника гражданской войны в Испании. Мать детей умерла при родах дочки. А отец погиб, выполняя наше задание. Мальчика зовут Артур, девочку Лаура.

- Да, - вздохнул Семенов, - так заканчиваются легенды.

- Твоя еще в самом начале, - подбодрил его Наум.  

* * *

- Ну, Паша, Семенов вчера благополучно прибыл в Москву. Мои ребята его проводили. Пора и мне честь знать.

- А какие перспективы у дела Прокушева? – поинтересовался Леднев.

- Никаких, - просто ответил Наум. – С гибелью Иловайского все нити у следствия практически оборваны. Правда, нет худа без добра. Милиция прошерстила всех местных наркодельцов. Кого припугнула, кого взяла в оборот. Так что на этом фронте здесь долго будет относительное затишье.

- А чего пресс-служба ФСБ молчит?

- А чего зря болтать! О Прокушеве все уже почти забыли. Дело спустят на тормозах, а потом сдадут в архив.

- Это хорошо. Нас учили не оставлять после себя следов. Мы заварили эту кашу с Прокушевым и Валленбергом, мы ее и расхлебали.

- А что ты доложишь Владимирову? Он же хотел узнать о судьбе Валленберга и его деньгах?

- А я привезу ему папочку из архива местного Управления ФСБ. Из нее ничего не понятно, но можно полагать, что судьба Рауля Валленберга оборвалась где-то в Коми. С одной стороны, сделаю вид, что старался, как мог. С другой стороны, увезу эту папку отсюда от греха подальше. Нет документов – останется только миф. В него, конечно, можно верить, а доказать нельзя.

- А судьба нацистских денег? Он же будет дальше копать!

- Наум, Владимиров - неглупый человек. Да и я помогу ему пораскинуть мозгами. Конечно, сразу после войны мы бросились искать недобитых фрицев с их деньгами по всему свету. И многих нашли. И деньги кое-где обнаружили. Но в это время в мире резко изменилась обстановка. Наши союзники стали нашими смертельными врагами. На первое место встал вопрос усиления разведывательной работы во всех регионах мира, создания резидентур, привлечения новых агентов. Поэтому выгоднее было не изымать нацистские деньги из разных стран, банков и предприятий, а пристроить к ним наших людей. Во многих случаях это удалось. Так что деньги Гитлера или, если хочешь, деньги Валленберга давно и успешно работают на нашу разведку. А значит, и на нашу страну.

- А эта история, которую ты так ловко подал журналисту? Про продажу наших евреев? – смеясь, спросил Наум.

- Забудь, - дружески посоветовал ему Леднев. – Об этом уже все забыли, кроме тебя. Мало ли каких историй мы с тобой не сочиняли в прежние годы! Мой журналист уже увлеченно печатает воспоминания «особо секретного советского разведчика» и думать забыл о евреях.

- Ты прав, - сказал Наум, крепко пожимая руку Ледневу. – Прощай! Надеюсь, еще увидимся.

- Увидимся! – уверенно ответил Леднев. – Хотя…

- …без нас спокойнее на свете? – со смехом продолжил Наум.

- Именно, - подтвердил Леднев.

* * *

- Павел Анатольевич, - Морошин находился в состоянии радостного возбуждения, - мои последние статьи с Вашими воспоминаниями вызвали целый всплеск читательской активности. Мы столько писем не получали никогда! Давайте я Вас еще немного помучаю вопросами?

- О разведке? – улыбнулся Леднев. – Но учтите, Сергей, что я многого могу не знать. А многого не имею права рассказывать. В остальном – пожалуйста, я весь к Вашим услугам.

- Спасибо! – журналист собрался с мыслями. – А какими качествами должен обладать разведчик? Раньше всегда говорили – преданность идеалам коммунизма и Советской Родине. Сейчас ни коммунизм, ни всё «советское» не в почете…

- А зря! Такие качества как смелость, решительность, честность, способность к самопожертвованию, патриотизм не помешают никогда! – горячо начал Леднев. Но, заставив себя успокоиться, продолжил. – Конечно, приходится обманывать и лгать. Если кто-то думает, что в разведке можно обойтись без этого – пусть ищет себе другую работу! Более того, многое, что считается обычным в разведке, в обыденной жизни является противозаконным. Приходится вскрывать чужие письма, подслушивать телефонные разговоры, искать компромат, принуждать, шантажировать. Если разведчик работает за рубежом, то ему приходится склонять людей к нарушению закона по отношению к их собственной стране. А в исключительных случаях, никуда не денешься, надо организовывать и осуществлять террористические акты и политические убийства. Разведка или шпионаж, называйте, как хотите, - печальная необходимость современности.

- Я как-то не ожидал услышать от Вас такую характеристику разведки!

- Сергей, разведка, как любое другое человеческое учреждение, действует согласно неких правил. Нынешние цели разведки я Вам не буду формулировать, но в мое время в «Положении о задачах разведывательно-диверсионных операций» о них говорилось совершенно определенно. Я помню наизусть: «служба осуществляет наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам, ведущим вражескую работу, пресечение которой в нужных случаях и по специальному разрешению правительства может производиться особыми способами: путем компрометации, секретного изъятия, физического воздействия или устранения»!

- Вы – страшные люди! – констатировал Морошин. – Впрочем, я думаю, Вы правы – без таких, как Вы, пока не обойтись… А правда, что Берия был агентом белогвардейцев и англичан?

- Ну, это уже не модные обвинения, Сергей! В приговоре по «делу Берии» говорилось, что эти разведки внедрили его в Бакинскую большевистскую организацию в 1919 году. Однако я больше верю Серго Орджоникидзе. Он дал письменные показания в Комиссии партийного контроля, что Берия был послан компартией в организацию азербайджанских националистов, чтобы проникнуть в их спецслужбу.

- Хорошо. Читатели еще спрашивают о Зорге. Почему ему не поверили, когда он сообщил о дате начала войны?

- Понимаете, Сергей, история Зорге освещена в печати очень однобоко. Она показана, так сказать, с героической стороны. Но, как я уже говорил, разведка действует по правилам, которые не известны широкому кругу людей. Именно эти правила и привели к такому исходу операции.

- Что же это за правила? Или это секрет?

- Думаю, уже нет, - усмехнулся Леднев. – Понимаете, Зорге получил от нас санкцию на сотрудничество с немецкой военной разведкой в Японии. Разрешение-то получил, но такого рода двойным агентам традиционно не доверяют и их данные перепроверяют во всех спецслужбах. Таковы жесткие правила нашей игры! – Леднев развел руками. – Именно поэтому, а не по недомыслию Сталина Зорге не пользовался полным доверием как источник информации.

- Жаль! – искренне огорчился Сергей.

- Жаль, - подтвердил Леднев. – Но, помимо Зорге, на нас работали и другие агенты, пользовавшиеся абсолютным, насколько это возможно, нашим доверием. Один из них был советником японского посольства в Москве, а другой - начальником жандармерии Квантунской армии. Об этих людях Вашим читателям ничего не известно, не правда ли?

- А почему не предпринимались попытки спасти Зорге? – Морошин пропустил мимо ушей вопрос Леднева.

- Например?

- Например, обменять его, как Абеля на Пауэрса?

- Понятно. Конечно, практика обмена в то время была невелика. Вам эти имена ничего не скажут, и, тем не менее, поляки в 1930 году отдали нам нашего нелегала Федичкина, американцы в 1941 году – резидента НКВД в Нью-Йорке Овакимяна. Это не было сделано в отношении Зорге по одной причине. Он нарушил главную установку советской разведки: никогда не признавать шпионажа в любой форме в пользу Советского Союза. Поэтому вопрос об обмене не ставился.

- А как же Абель? Его ведь судили как советского шпиона, - спросил Морошин.

- Судить-то судили. А доказать не смогли! Там было прямое предательство агента, находившегося на связи с Абелем. И спецоборудование, которое американцы захватили в момент ареста. Но сам Абель не признал ни своего советского гражданства, ни работу на нас. Вы знаете, в чем его официально обвинили?

- Нет.

- Первоначально – в шпионаже. Это было очень серьезно. Как раз тогда конгресс США вынес решение, что шпионаж даже в мирное время должен караться смертной казнью. Фактически же суд доказал только одну вину Абеля: пребывание на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте. По закону наказание за это – пять лет лишения свободы. А он получил тридцать! Вот Вам и хваленая демократия! Это был политический процесс.

- Какой-то сумасшедший срок! Как в наше не такое уж и далекое время.

- Чтобы Вы не очень удивлялись, хочу напомнить, что другой наш разведчик, работавший в Англии, Джордж Блейк получил сорок два года тюрьмы! И Гордон Лонсдейл в Англии получил 25 лет тюрьмы. Так что жизнь агентов может оказаться очень несладкой.

- Да… А все-таки как обменяли Абеля?

- Да почти так, как показано в фильме «Мертвый сезон», - улыбнулся Леднев. – Правда, мост был побольше. Инициатива исходила от американцев, они хотели получить назад пилота Фрэнсиса Пауэрса. А мы до последнего публично делали вид, что Абель не наш человек. Была создана легенда, что его жена в то время якобы проживала в Восточной Германии, и СССР просто пошел навстречу ее просьбам. Конечно, все понимали, что это шито белыми нитками. Но разведка – это всегда игра. В данном случае эта версия устроила обе стороны, и обмен состоялся. Правда, не Абеля на Пауэрса.

- Как это? – опешил Морошин.

- А так! – Леднев наслаждался его удивлением. – Фактически мы отдали троих за одного нашего. Даже пятерых! 25 января 1961 года были освобождены два американских пилота, сбитых за полгода до этого в разведывательном полете над Баренцевым морем. Это был как бы наш первый шаг, приглашение к переговорам. А 10 февраля 1962 года вместе с Пауэрсом был освобожден еще американец Фредерик Прайор, обвиненный в шпионаже против Восточной Германии. Кроме того, фактически в рамках договоренности об этом обмене 11 октября 1963 года был выпущен на свободу американский студент Марвин Макинен, приговоренный к восьми годам тюрьма за фотографирование наших военных объектов. – Леднев немного помолчал и усмехнулся: - В отличие от фильма, Пауэрс и Абель даже не взглянули друг на друга на мосту.

- Фильм, наверно, во многом, отличался от реальной жизни Абеля?

- Конечно! Там рассказывается только об одном, пусть и героическом, эпизоде его биографии. Но Рудольф Абель, точнее Вильям Генрихович Фишер, поступил в органы госбезопасности еще в 1927 году, а в США отправился только в конце 1948-го. Кроме того, он награжден орденом Ленина, тремя орденами Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени и медалями. Как Вы, Сергей, догадываетесь, столько наград не дают за одну операцию.

- А что он делал после возвращения в СССР? Передавал опыт молодым разведчикам? – поинтересовался Сергей.

- Надеюсь, Вы говорите это без всякого подвоха, - медленно сказал Леднев.

- Да! А разве я спросил что-то неприличное? – удивился журналист.

- Как Вы думаете, каковы были мотивы, которыми руководствовались американцы, возвращая нам человека, нанесшего им значительный ущерб? Забудем пока про Пауэрса.

- Мне кажется, он уже не представлял опасности для США. Он ведь пять лет уже отсидел. Все данные, если он их хранил в памяти, уже устарели. И потом, его уже нельзя было использовать как нелегала. Так?

- Почти, - одобрил Леднев. – Кроме того, немаловажно было и то, что он наотрез отказался сотрудничать с американскими спецслужбами. А такие предложения ему поступали регулярно. Следовательно, он не мог стать бесценным источником секретной информации для них. Но и это не всё!

- Что же еще? – полюбопытствовал Морошин.

- Горькая правда, - спокойно ответил Леднев. – Как и в случае с Зорге – горькая правда. Разведка не может идти на риск и по-прежнему полностью доверять провалившемуся агенту. Его наградят, он будет щедро делиться опытом, им будут гордиться. Но никогда больше не допустят к совершенно секретным разработкам, к каким-либо новым операциям. Это тоже одно из правил разведки.

- Неужели нельзя сделать исключение в отношении таких людей?

- Нельзя, - твердо ответил Леднев. – Чтобы Вы, Сергей, почувствовали всю серьезность запрета, скажу Вам еще одно. Абель был не просто доверенным и проверенным человеком в нашей разведке. Он был вне всяких подозрений, потому что его отец Генрих Матвеевич Фишер был членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Того самого, созданного Лениным.

- Н-да, - задумчиво произнес Морошин. – Я думал, что это только у простых людей двойственное отношение к разведчикам – с одной стороны, герои, а с другой стороны, они ведь воруют не только военные секреты, но и экономические разработки. А это чья-то собственность. Оказывается, и внутри разведки тоже все непросто.

- Хотите, я развею еще один Ваш стереотип? - усмехнувшись, спросил Леднев.

- Вам это будет не трудно, - развел руками журналист. – Какой?

- Ну, например… Вы ведь со школьной парты уверены, что порабощенные народы Европы ждали нас, как своих спасителей от фашистов, не так ли?

- Да, - несколько растерянно ответил Сергей.

- Чтобы Вы не очень-то доверяли школьным знаниям, хотите узнать самый популярный анекдот 1942-го года в Голландии?

- Давайте, - удивился Морошин.

- Тогда мы предприняли успешное контрнаступление против немцев. И вот в это время на границе Голландии и Германии будто бы был установлен плакат: «Стой, Иван! Здесь начинается Голландия». Это значит, мы могли делать с немцами все, что хотим, но вот в Голландию нас не звали. Это правда. Люди Запада понимали, что наши победы будут иметь решающее значение для исхода всей войны, но никакой любви к русским не испытывали, а, скорее, страх и отвращение к коммунизму.

- Но они ведь тоже боролись с фашистами. В той же Голландии было Сопротивление.

- Было, - подтвердил Леднев. – А что Вы о нем знаете?

- Ничего. В школе об этом не рассказывали.

- Вот именно. Не додумались тогдашние наши  идеологи, что не надо было это замалчивать или говорить вскользь. На фоне того же голландского Сопротивления наша партизанская «рельсовая война» или походы Ковпака смотрелись бы еще более значительно и героически. А так – не с чем сравнивать!

- Последний вопрос, - задумчиво спросил Сергей. – А как же семьи и жены разведчиков? Их тоже приходится обманывать?

- Бросьте! Этот вопрос давно решен практически во всех спецслужбах мира. Здесь приветствуются так называемые «служебные» браки. Это позволяет избежать многих проблем, если бы сотрудник женился «на стороне».

- А что, если любовь? – поинтересовался Сергей.

- Ничто человеческое нам не чуждо, - рассмеялся Леднев. – Но приходится выбирать. Наша профессия вполне может предложить такой сюрприз, что придется всю жизнь прожить где-то за границей под чужим именем при ежеминутной опасности разоблачения. Муж и жена должны быть полностью уверены друг в друге. И потом… Именно из таких семей принято получать новые кадры, уже легализованные и полностью адаптированные к той жизни. Так сказать, семейные династии.

- Неужели?

- Я не открыл никакой тайны, - Леднев помолчал и продолжил. – Ведь часто приходится слышать – «детали этой операции еще рано рассекречивать». Задумайтесь, почему?

- Наверно, или сам человек еще работает на этом направлении, или есть родственники и друзья, которые еще живы, - неуверенно предположил Морошин.

- Частично так, - согласился Леднев. – Но, в конце концов, какое нам дело до родственников и друзей? И, учтите, нередко не раскрываются даже операции двадцатых годов. А с тех пор времени-то прошло… Сергей, представьте, что Вы организовали успешное дело или, как говорят на Западе, бизнес. Зачем же его прекращать? Пусть это дело перейдет к сыну, от него – к Вашему внуку и так далее. Разведка – тоже своеобразный бизнес. Тем более, что нередко внедрение разведчика действительно связано с организацией «крыши», то есть легального занятия. Одно дело, когда такой «крышей» является профессия мусорщика. Тут особых вложений не надо – лазай по мусорным бакам и выбирай оттуда, что требуется. Правда, и круг решаемых задач здесь соответствующий. Другое дело, когда человек внедряется в высшие слои общества. Значит, нужен солидный капитал. Акции, счет в банке, даже фабрика или завод. Или богатое наследство. Поэтому, еще раз повторяю, вкладываются большие деньги, и следует сто раз подумать прежде, чем их бросить.

- И что же, папа в определенный момент жизни говорит сыну: «Ты теперь русский шпион»?

- Не совсем так, - усмехнулся Леднев. – До поры до времени дети ничего не знают и ни о чем не догадываются. Если их и используют, то помимо их воли и желания, так сказать, втемную. Но наступает срок, когда сын должен принять бизнес отца. И тут он узнает, что на самом деле первоначальный капитал имеет определенную историю, которая надежно зафиксирована и в любой момент может быть обнародована. Встает вопрос – лишиться всего этого или продолжать жить, как раньше. Если родители всегда были примером для детей, то выбор происходит безболезненно. Кроме того, от агентов такого уровня не требуется умение стрелять и сыпать яд в чашку. Они поставляют информацию, лоббируют наши интересы, принимают на работу нужных людей и тому подобное. Это уже не простые агенты, а агенты влияния или друзья, называйте, как хотите.

- Друзья? – искренне поразился Морошин.

- Друзья, - подтвердил Леднев. – Этот термин вошел в обиход нашей разведки еще в 1952 году с подачи Сталина. Он тогда при обсуждении проекта постановления ЦК КПСС о Главном разведывательном управлении прямо сказал: «Иметь друзей – высший класс разведки». Так-то!     

* * *

     Леднев пришел проводить Балабина в аэропорт.

- Знаешь, Паша, - сказал Балабин, - я несколько удивлен, что ты не просишь меня организовать тебе встречу с Седым. Ты потерял интерес к Валленбергу? Это на тебя не похоже.

- Дима, я с твоей помощью точно знаю, что он жив. Поверь, в первые минуты мне очень захотелось его увидеть. Но это чисто человеческое желание было тут же подавлено моим чекистским опытом, - усмехнулся Леднев.

- Почему?

- Слишком я приметный для спецслужб. То, что я на пенсии, ничего не значит. Зафиксируют мой визит к Валленбергу, который сейчас в образе благообразного старичка спокойно проживает в какой-нибудь прибалтийской деревушке, и начнут думать, а чего это главный диверсант страны Советов посетил божьего одуванчика? Чего доброго, сдуют с него ореол тайны!

- Ты прав, Паша.

- И ты, Дима, около него часто-то не светись! Тоже наследил в свое время!

- Ладно. Не учи ученого. Давай прощаться.

- Прощай! И поосторожней там.

- Где там? – не понял Балабин.

- Там, куда ты едешь, - просто ответил Леднев.

* * *

     В перерыве заседания международного конгресса, посвященного сотрудничеству стран Баренц-Евроарктического региона, к Яну Мяртовичу подошел человек примерно его возраста.

- Разрешите представиться, - сказал он на довольно сносном русском. – Эрик Эриксон.

- Очень приятно, - пожал ему руку Ян Мяртович. – Я знаю Вашу историю. Вы во время войны были агентом американской разведки. С Вашей помощью была почти разгромлена нефтяная промышленность Германии.

- Я делал то, что считал нужным, - улыбнулся Эриксон. – Конечно, приятно, что моя работа так высоко оценивается. Но у шведов был еще один человек, немало сделавший во время войны. Это Рауль Валленберг.

- Мне знакомо это имя, - спокойно сказал Ян Мяртович.

- Я давно отошел от разведки. Но американцы каждый год приглашают меня в свое посольство на празднование Дня победы над фашизмом. Я буквально несколько дней назад разговаривал с послом США в Швеции. Он сказал мне, что в двадцатом веке только двум людям был присвоен титул почетного гражданина США. Это Уинстон Черчиль и Рауль Валленберг.

- Любопытно, - согласился Ян Мяртович.

- И еще посол сказал, - продолжил Эриксон, - что если бы Рауль Валленберг, какую бы фамилию он ныне не носил, обратился в любое время в любое дипломатическое представительство США в любой точке земного шара, то вопрос о его американском гражданстве занял бы только время, необходимое на оформление паспорта. Фактически он и так уже признан гражданином Америки.

- Спасибо, - так же спокойно произнес Ян Мяртович. – Я учту эту информацию в своей дальнейшей научной работе.

- Всего доброго. Приятно было познакомиться.

- До свидания.