Интеллигенция – нервная система нации

Интеллигент в России - это зрячий среди слепых,

ответственный среди безответственных,

вменяемый среди невменяемых.

Борис Шрагин

   С любопытством прочитал как всегда яркое, развернутое, аргументированное и подкованное добротным сциентизмом эссе Юрия Сарычева.

   Во-первых, хотелось бы выразить глубокую признательность Юрию Васильевичу за высокую оценку нашего скромного труда. Она не могла не порадовать, поскольку «История человеческой совести» и замышлялась не как монологическая громада, способная придавить оппонентов своим авторитетом, а как площадка для дискуссий, генерирующая несогласие и сердечное беспокойство в обществе. Такой «книгой беспокойств» хотел видеть ее Дмитрий Сергеевич Лихачев, такой она, надеюсь, останется и впредь.

   Много менее порадовало другое – заглавие статьи, претендующей на высокий научный уровень осмысления очень актуальных проблем. В первую очередь в силу того, что есть вещи, которые публично артикулировать человеческой особи старше трех лет неприлично, вроде назаборной надписи (даже если эта прочитанная вслух хулиганская надпись оставлена картавящим по малолетству вождем мирового пролетариата). Вдвойне неприлично выглядит это после 74 лет владычества коллективного красно-коричневого Шарикова, оставившего от русской интеллигенции рожки да ножки по Соловкам и Эльгенам (точно так же как, например, неприлично после Холокоста – а порядочным людям было и до него – бряцать темой мифического убийства евреями Сына Божьего, что очень любит делать отвязанная околоправославная тусовка).

    Еще более удручил силлогизм глубокоуважаемого коллеги о том, что «интеллигенция так и не отмылась от вульгарного ленинского эпитета».

    Мне кажется, что российской интеллигенции не от чего отмываться и не в чем оправдываться, поскольку грязь к ее белым одеждам не липнет, сколько бы ни пытались сегодня изгваздать «очкарика Живаго» последыши усатой нелюди, извлекающие со свалки исторического забвения пованивающие портянки-портреты своего кумира и вдохновителя.

    Если кому и надо отмываться, так это падальщикам, в течение семидесяти лет питавшимся останками угробленной ни за понюшку табака страны – сначала в «птицах-тройках чрезвычайки», затем в комбедах и «Березках» – цэкистам и романовым всех мастей. Равно как и их наследникам-птеродактилям, не способным ни на что иное, кроме как  расклевать чужое имущество и послать лучших менеджеров страны – разумеется, интеллигентов в пятом поколении, да еще и определенного происхождения – на курсы повышения квалификации для швей-мотористок (прямо по «Казанскому университету» Евтушенко: «На тебе за твой орловский выезд, на тебе за все твои бобры!»).

    На вопрос, поставленный автором статьи, я бы ответил так: интеллигенция – это в первую очередь нервная система нации. Герценовское самоопределение «мы не врачи, мы – боль» - самое точное попадание в существо проблемы. Русские интеллигенты – это часовые любви, стоящие на страже пресловутого гражданского общества (которое, увы, не сложилось в России и едва ли когда-нибудь сложится) и бдительно следящие, не ползет ли оскаленный кровожадный Левиафан нарушать права и свободы человека. Беда России в том, что эти часовые парадоксальным образом уже который век пребывают здесь в положении евреев в польском гетто – и с таким же достоинством принимают вызов со стороны оплевывающего их «Большого Народа» (а уж наш народ, конечно, по благородству датскому, коллективному «Праведнику Мира», отнюдь не сродни, да простят меня русские шовинисты).  Прямо по Галичу:

Уходят из Варшавы поезда,

И скоро наш конец, как ни крути…

Ну что ж, гори, гори, моя звезда,

Гори на рукаве и на груди.

    Да, у интеллигенции всегда не хватало то ли воли к власти, то ли воли к жизни, и всегда она уступала место у власти тем, кто и ногтя ее не стоил. Но именно в этом, как считал Дмитрий Сергеевич Лихачев, и заключалась ее моральная сила – «можно было  бы  привести  пример  сотен  и  тысяч  ученых, художников,   музыкантов,   которые   сохраняли  свою  духовную самостоятельность    или    даже     активно     сопротивлялись идеологическому    террору – в исторической науке, литературоведении, в биологии, философии, лингвистике и  т. д. За  спинами  главарей различного рода разоблачительных кампаний стояли толпы полузнаек, полуинтеллигентов, которые осуществляли террор, прихватывали себе ученые степени и академические звания на этом выгодном для них деле».

    Да и первое массовое выступление интеллигентов 14 декабря 1825 года захлебнулось в петле именно в силу того, что декабристы были духовно свободными людьми. Они выступили против своих собственных сословных и профессиональных интересов, действуя  по  велению  совести,  а  их  "тайные  союзы"   не обязывали их следовать какой-то "партийной линии". А к интеллигенции, по убеждению Дмитрия Сергеевича,  принадлежат только  люди  свободные  в  своих  убеждениях,  не зависящие от принуждений  экономических,  партийных,   государственных,   не подчиняющиеся идеологическим обязательствам. Именно поэтому сегодня и сложилась печальная картина, которую нарисовал нам Юрий Сарычев: «Современная наша либеральная интеллигенция не консолидирована, партии её не популярны, программы тоже. Денег у неё нет. Она зависит от капитала и власти. Так, где же её свобода, тот её либерализм, за который она боролась?»

   Либерализм наш на месте, Юрий Васильевич. И деньги тоже, за исключением тех, что были «национализированы» ненасытной клептократией в пользу бездонной утробы кооператива «Озеро». А глумиться над униженными и раскулаченными – не по-христиански это, ей-Богу. Ничем хорошим закончиться не может. Давайте припомним, как радовалась и потирала заскорузлые (отнюдь не от работы) лапы деревенская голытьба в 1928 году, звериным рыком и истовым слюнотечением приветствуя  первые расстрелы мужиков-трудолюбцев. Благо у Софьи Власьевны оставалось еще три тучных года для перераспределения чужого добра и поощрения трутней и вырожденцев всех сортов, не способных себя прокормить. Очень рекомендую перечитать Тендрякова, блестяще описавшего столь популярный сегодня «союз каши с пустым котлом».

    Что же касается непопулярности в современном обществе либеральных программ, ничего удивительного здесь нет. Народ, выходивший в конце 80-х – начале 90-х тысячами на Манежную площадь, просто-напросто перепутал демократию с сервелатом, а парламент – с супермаркетом. Интеллигенция здесь ни при чем. Напротив, насколько я помню, именно она предупреждала (вспомните выступления тех лет Боннэр, Черниченко, Селюнина, Аганбегяна, Амосова), что придется наверстывать упущенные 500 лет, долго и нудно трудиться, что будет колоссальное имущественное неравенство и с этим надо будет смириться. И действительно, оказалось, что капитализм – это либерализация цен, это – правда об истории, правда о том, что мы барахтаемся в сточной канаве, что в стране нет ни промышленности, ни сельского хозяйства и гордиться нечем, кроме Белки и Стрелки. Оказалось, что эффективное сельское хозяйство – это фермерство, которое предполагает не просмотр «Рабыни Изауры» и «Бедной Розы», а нечеловеческий труд от зари до зари. Кто смог войти в такой режим – тот преуспел. Знаком я с такими фермерами, в том числе в северной республике Коми. Их – единицы, и так же, как в начале 30-х, тунеядцы, бездельники и бракоделы швыряют в них каменья, травят их скот, поджигают их дома.

   У Ирвинга Стоуна есть роман «Достойные моих гор» о таких людях. Мы же в итоге оказались (и отнюдь не по вине интеллигенции) недостойны своих гор. Первые американцы перевалили через свои горы, хотя многие из них погибли на перевалах. А у нас на первом же перевале раздался дикий народный вопль: зачем либерализация, зачем свобода, зачем права, где железная длань, которая наведет порядок, где наши этикетки от «Нарзана», которые были когда-то «сбережениями», нас разули и раздели, ратуйте! Мандат на дальнейшие реформы был с ревом вырван из рук интеллигентнейшего Егора Тимуровича Гайдара, и вскоре благословенная «эпоха завлабов», которую мы сегодня вспоминаем как библейские века Авраама и стад его, приказала долго жить.

     И последнее, но отнюдь не по значимости. Относительно отсутствия свободы, которым  сардонически попрекает интеллигенцию Ю.В. Сарычев.

    Вернемся на мгновение в холодный октябрь 1993 года, когда для страны, оказавшейся по А.И. Солженицыну «меж быти и не быти», наступил момент истины. Когда страна стояла на пороге реванша черной, очень черной реакции, и смертельно напуганный Президент метался, ища поддержки трусоватого генералитета, а «командир гражданского ополчения» Альберт Макашов, известный своим антисемитизмом, в открытую приглашал «носатых демократов» на фонари.

   Именно тогда калиброванная российская интеллигенция в лице 42 верных сынов и дочерей впервые в истории России решила исход дела, дав юной, еще не окрепшей демократии свою санкцию на применение силы. За их спинами стояли и безмолвно благословляли не дожившие «до общего прозрения»  святые мученики нашего либерального Рая – митрополит Филипп (Колычев), Крижанич, Радищев, Новиков, Чаадаев, Рылеев с Муравьевым-Апостолом, Толстой с Короленко, Мережковский с Гиппиус, Марченко со Стусом, равно как и не успевший спасти их Сахаров… «Идите и доломайте гнилую тюрьму государства», как писал погибший в советском концлагере поэт-диссидент Юрий Галансков. Их вдохновлял пример блистательного маэстро Мстислава Ростроповича, который двумя годами ранее, послав к черту все концерты, прилетел на Родину и променял на автомат любимую виолончель. Именно тогда умница Мариэтта Чудакова сформулировала бессмертное: сила не противоречит интеллигентности, ей противоречит только насилие (и почти одновременно с ней – нежнейший Булат Окуджава: «Интеллигентный человек должен сомневаться в себе, иронизировать над собой, страстно любить знания, нести их на алтарь Отечества… и уметь дать в морду»).

    Именно хрупкая и беззащитная интеллигенция своей решимостью и моральной стойкостью смогла предотвратить быть может самую страшную гекатомбу XX века, отстояла наше  сегодняшнее право на жизнь, право говорить все, что думаешь и не бояться услышать за спиной глухие шаги Командора. Пусть лишь на десятилетие, но это десятилетие было подарено нам именно интеллигенцией, да еще тем, что Ельцин, потешая скопище раззяв и убивая свое изорванное инфарктами сердце, каждым днем второго президентского срока цементировал демократию в России.

    Это был наш реванш за растерянно-бессильное замешательство начала XX века, когда все  можно было изменить, но лишь не убоявшись душеных мук и запачканных  рук. Реванш (ни в коем случае не месть, интеллигент генетически не способен на нее) за то, что легли в могилы десятки миллионов невинных порядочных людей, за погибших девочек-царевен и прекрасного цесаревича, за смерть Столыпина, Колчака, Гумилева, Мандельштама, Вавилова, Михоэлса… За Колыму и Куропаты. За Прагу и Будапешт. За вильнюсскую телебашню и саперные лопатки спецназа в Грузии. Наконец-то интеллигенция решилась «поименно вспомнить всех, кто поднял руку». И что же? Кто поддержал проект гуманистов Галины Старовойтовой и Сергея Ковалева по десоветизации, декоммунизации и денацификации страны? Не вина интеллигенции в том, что народ, не успев выйти из лагерного барака, так истосковался по ошейнику, уютной барачной крыше и дармовой баланде a la Шухов, что почти сразу бросился оплакивать своих крыс, тараканов, груды хлама и нечистот, оставшихся в ветхом советском антимире.

   «Много званных, да мало избранных» - это о русской интеллигенции. Плоды на дереве тоже в меньшинстве по сравнению с мощным стволом, ветками, корнями и листьями. Но главное в дереве все-таки плоды, а в кимберлитовых трубах – алмазы, хотя их там ничтожный процент, промилле. Жаль только, что до сих пор она живет в беккетовском «ожидании Годо». В том ожидании, которое описал Вознесенский в «Юноне» - помните песенку: «Нас мало, нас очень мало, и самое страшное – то, что мы врозь, но из всех трущоб и из всех подвалов нас выводит «авось»?

   Что сегодня может интеллигенция и какова ее историческая судьба в этой стране? Вопрос более чем риторический. Осенью 1922 года власти понадобились два парохода ("Пруссия" и "Бургомистр Хаген"), чтобы вывезти из России  только  ту  часть интеллигенции,  против  которой не могли быть применены обычные меры ввиду ее общеевропейской известности. Сегодня, судя по всему, лимит пароходов у «суверенной России» исчерпан, остались только баржи, заботливо укутанные спиралью Бруно. Дай Бог, чтобы наши скрипочки и виолончели уместились хотя бы туда. У Нателлы Болтянской, персонального Баяна российской демократии, есть замечательная песня - «Оркестр «Титаника», достойная стать гимном либеральной интеллигенции. Заканчивается она так:

Корма оседает. Вода прибывает…

И лишь оркестранты беспечно мудры:

Они на прощанье друг другу кивают,

И все-таки не прекращают игры.

Сегодняшний темп – безоглядное Presto,

Пусть нашего праха не примет земля,

Но главное, чтобы не сбился оркестр

На палубе тонущего корабля!

Нужны комментарии?