Родственники мобилизованных воронежцев 6 ноября обратились к губернатору с просьбой помочь якобы брошенным на передовой военным. Это произошло после сообщения издания «Верстка» о том, что, предположительно, батальон мобилизованных в Воронежской области был обстрелян под донецким городом Макеевкой. Накануне в соцсетях появилось видеообращение с военными якобы из этого батальона, которые просили вернуть их в Россию. Корреспондент «7х7» поговорил с Ириной Соколовой — женой одного из мобилизованных воронежцев, которого отправили на фронт, несмотря на диагноз.
«Он у меня наивный, но в Украине до него дошло»
— Кем ваш муж был до того, как попал в Украину?
— Моему мужу Павлу Соколову 39 лет. До войны он работал грузчиком, автомехаником, у него не было военной специальности. Но в армии он был. Еще срочником попал на вторую чеченскую. Попадал там под обстрелы, тогда еще служили два года. Но он не все два года был на войне.
— Когда начались военные действия в Украине, как ваш муж к этому отнесся? Что говорил?
— Мягко говоря, он у меня человек наивный. Думал, что мы там [в Украине] боремся за правду, и пошел он [воевать] добровольно. Не собирался бегать, скрываться [от повестки]. Ну призовут — значит, призовут. Но когда он уже побывал в боевых действиях и связался со мной, сказал: «Ира, по телевизору все врут». До него дошло, что там происходит.
— Как вашему мужу пришла повестка?
— Ему позвонили с работы 22 сентября. Сказали приехать в военкомат за повесткой. Он сразу поехал. Это было в 08:00, к 11:00 нужно было уже вернуться с вещами. На сборы у мужа было всего каких-то два часа. Повестка пришла даже без номера, просто дата и имя: Соколов Павел Владимирович.
У меня сейчас на руках есть эпикриз выписной [документ имеется в распоряжении «7х7»], что у Паши хронический панкреатит, полипы в желчном пузыре. Но медкомиссий, кажется, не проходил никто, включая моего мужа. У них, наверное, даже не смотрели предоставляемые документы.
— Как вы на это отреагировали?
— Я в этот момент была с ребенком у матери. Муж прислал мне фотографию повестки и сказал, что его отправляют. Я три дня рыдала.
Если он говорил какие-то романтические бредни о том, что мы там боремся за правду, кого-то там освобождаем от каких-то мифических нацистов, я реально понимала уже 24 февраля, что там происходит. Что там воюют профессионалы, наемники, а у нас — мне вообще интересно, где наша профессиональная армия? Если начали уже призывать обыкновенных людей.
«Пошли писать завещания»
— Что Павел рассказывал вам об учебной части?
— Его забрали, он позвонил мне через четыре дня из учебки в Богучаре. Сказал, что никакого обучения они там не проходят. Более того, это знаю не только я. Еще с одной женой мобилизованного разговаривала, она рассказывала, что в госпитале в Богучаре были эпилептики [люди с эпилепсией]. Их оттуда на скорых увозили. Они, наверное, среди тех людей, которых вернули в Воронежскую область [по данным на 9 октября, в регион вернулись 194 мобилизованных].
— Какие были условия в части?
— Я спрашивала насчет условий содержания, муж отвечал, что его «одели-обули». Говорил, что кормят, без подробностей. Может, не хотел нас беспокоить. Так как мужа привезли в один из первых дней, ему досталась койка под крышей. Но впоследствии там уже не было мест, и люди вроде бы сначала ночевали в автобусах, а потом под открытым небом.
Людей свозили со всей России и круглосуточно забирали на фронт. Однажды привезли раненого, его всего трясло. Он сказал моему мужу: «Там ужас». В части говорили: «Вы оттуда не вернетесь». Из-за этого Павел и другие мобилизованные пошли писать завещания о том, где их похоронить.
— Сколько ваш муж пробыл в Богучаре, прежде чем его отправили на фронт?
— Трое суток. Они выходили с утра на плац и ждали, дадут ли им распределение. Потом ждали, когда им выдадут одежду и оружие. Они даже не маршировали, не ходили на стрельбы, как в некоторых других частях.
Потом им выдали автоматы. Я спросила мужа: «Допотопные?» Он ответил: «Ну почти». 26 сентября его уже вывезли на территорию Украины, после этого связи с ним не было месяц.
«Надеялся на госпиталь, а отправили на фронт»
— Когда муж позвонил, что он говорил вам о ситуации на фронте?
— Через месяц Паша все-таки вышел на связь. Говорил, что там [у противника] на 100 человек 1 украинец. Они [мобилизованные] слышали французскую, английскую речь — там одни наемники с натовской техникой. А у них — одни автоматы.
Сказал, что командиров своих они даже в глаза не видели, [были] брошены. Кажется, что не было снабжения и их почти там не кормили. Одежду они всю потеряли. Паша три дня в Старобельске [луганский город] скрывался по полям и не знал, украинцы там, не украинцы, свои, не свои. И каким-то образом он вышел из окружения.
Мы высылали ему деньги, чтобы он хотя бы одежду себе купил теплую. Потом муж обратился в военную комендатуру. У него обострился хронический панкреатит, начались сильные боли. Паша надеялся, что его отправят в госпиталь, а его отправили опять на фронт.
— Есть ли у вас сейчас связь с мужем? Знаете ли вы, где он находится?
— Я сейчас не знаю, где он. К сожалению, не спросила, в какой полк его распределили. Какое-то время он был со своим дальним родственником из 252-го мотострелкового полка Олегом Л. [фамилия мужчины известна «7х7»]. Встретились в комендатуре, их через Валуйки [белгородский город на границе] везли в Украину. Я говорила с женой Олега, она тоже не знает, где они.
Пашка с 3 ноября с нами на связь не выходил, с тех пор как было записано видеообращение [российских мобилизованных с просьбой вернуть их в Россию]. Последний раз он позвонил и сказал: «Мы думали, что нас везут в Валуйки, в Россию. А нас опять привезли на территорию Украины, на фронт».
Потом родственник писал — через свекровь я получила эту информацию — о том, что они сидят там в каком-то подвале, их якобы раздели догола, чтобы отнять телефоны, и вроде бы Паша был там. Но насколько это достоверно — сказать не могу.
— Вы пытались оспорить мобилизацию мужа?
— Конечно пыталась. Первую жалобу я отправила в прокуратуру Воронежского гарнизона. Там ее спустили в районную прокуратуру, которая прислала мне «замечательное» письмо о том, что медкомиссия якобы была, а если меня что-то не устраивает, я могу обратиться в суд. Мол, делайте с этой бумажкой что угодно.
После этого я отправила жалобу президенту и в прокуратуру Западного военного округа. Округ пока молчит, президент спустил мою жалобу в министерство обороны и правительство Воронежской области. Последнее спустило на главного военного комиссара Воронежа. С тех пор — тишина.
Еще я обращалась в различные СМИ, Telegram-каналы и к военным адвокатам. Но у них [адвокатов] жуткая загруженность сейчас. Также мне звонил депутат Виктор Воробьёв, заинтересовался историей мужа и обещал сделать депутатский запрос.
— Что вы будете делать дальше?
— Буду ждать ответов от прокуратуры, главного комиссара. Я не знаю, куда еще писать выше президента. Предлагала женам других мобилизованных обратиться вместе, но они, видимо, боятся.
По-хорошему, если мужья дай бог вернутся, нужно подать коллективный иск к министерству обороны или к воронежскому комиссариату. Потому что мобилизовывать заведомо больных людей — это прямое нарушение. Я понимаю, что у нас судебная система оставляет желать лучшего, но, если будет коллективный иск, может, что-то и получится.
