«Увидел примерно то, что и ожидал» — так в большинстве своем отзываются о спецприемниках люди, которых суды арестовали за организацию январских протестов и участие в них. Активисты рассказали «7х7», как пытают музыкой в Новосибирске, чем кормят опоздавших в Кемерове и за что конвоиры бьют в Краснодаре.
«Как будто побывал в санатории очень закрытого типа»
Видеоблогер Тимур Ханов, Новосибирск, 61 год. Семь суток ареста
— Поздно вечером 28 января я разместил в сети ролик «Не ходи!», в котором объяснял, что зрителям, которые не хотят перемен в России, на завтрашнюю акцию ходить не нужно. 30 января в 12:00 на площади Ленина в Новосибирске состоялись традиционные одиночные пикеты на различные темы. Чаще всего — акции солидарности с Хабаровском в поддержку Фургала. Я тоже на этих акциях бываю, но не как участник, а как наблюдатель, блогер, журналист. Освещаю события, происходящие в Новосибирске. Некоторые считают меня заметным в городе видеоблогером. Часто работаю в прямом эфире, чтобы добавить актуальности, достоверности и расширить зрительскую аудиторию. В ту субботу, 30 января, я уже хотел уходить, но мое внимание привлек музыкант, исполнявший песню Цоя «Перемен»: к нему подошел полицейский и начал обвинять в проведении несанкционированной акции. Я стал это снимать. Оказалось, полицейские искали повод.
Почти всех, кто был рядом (человек 20–30), посадили в автозаки и повезли в главное управление МВД по Новосибирской области. И меня в том числе, невзирая на пресс-карту.
Об этом я вел репортаж в прямом эфире.
Определили в кабинет к мужчине в гражданской одежде, который потребовал, чтобы я выключил телефоны и прошел публичный осмотр, пригрозил мне физической силой. После допроса меня и других увезли в отдел полиции, где уже вечером дали протокол, что я обвиняюсь в нарушении части 2 статьи 20.2 КоАП («Организация митинга»). Еще один примечательный момент. В тот же день нам всем дали подписать предостережение от имени прокуратуры о недопустимости участия в акции 31 января. Но ведь и я в ролике «Не ходи!» говорил о том же. Почему тогда меня записали в организаторы акции, а прокурора — нет?
Мне не предоставили предусмотренное законом право сразу после задержания сделать один звонок. Только когда нас повезли из главного управления МВД в отделение полиции, смог позвонить сыну и сообщить, что задержан и мне нужен адвокат. Когда в отделении полиции на меня составляли протокол, мой адвокат стояла в «предбаннике», ее не пускали, а я об этом ничего не знал. Нас обманули. Для нашей полиции это обычное дело. Старая зэковская присказка «Не верь, не бойся, не проси» неслучайно начинается с «не верь».
Меня привезли в спецприемник. Не скажу, что там приятно, но у меня появился журналистский интерес. Увидел примерно то, что ожидал. Поместили в темную холодную камеру, где сидели два мелких воришки и нещадно курили. То есть такая стрессовая ситуация. И главное — постоянно громко работало радио, по которому передавали танцевальную музыку, мешавшую сосредоточиться, — радио «Энерджи».
Если хотите испытать, что такое психологическое давление, попробуйте хотя бы час ничего не делать, а только слушать это радио.
В конце концов я добился, чтобы сделали тише. Соседи попали за решетку не в первый раз. Одному грозил новый срок за угон. Политикой они не интересовались, про Навального почти ничего не знали, власть нынешнюю защищать тоже не рвались. Задавали простые вопросы: «За что взяли? Сколько тебе лет?»
Тимур Ханов. Фото из личного архива
В понедельник, 1 февраля, меня отвезли на суд вместе с тремя другими задержанными, в том числе со мной везли активиста штаба Навального Кирилла Левченко. Он отсидел девять суток за призывы к участию в акции 23 января, а в понедельник, когда он должен был выйти, его снова привезли в суд за ту же акцию — за то, что Кирилл в мегафон декларировал. И дали ему еще девять суток.
Суд надо мной продолжался довольно долго. Судья Стебихова, несмотря на все наши доводы, пришла к заключению, что я виновен, основываясь только на своих ощущениях от ролика. Я не согласен, буду решение обжаловать. Дали семь суток. Вечером в понедельник снова отвезли в спецприемник, где оставалось отбыть еще пять дней. Просил, чтобы поместили в камеру для некурящих, и до конца срока сидел один. Проблем в этой камере не было кроме того, что постоянно играла музыка. Одиночество — не проблема, потому что заключенным дают возможность 15 минут в день говорить по телефону. Разрешены свидания. Интернет официально запрещен, но некоторые умудрялись пользоваться.
Нельзя сказать, что я вообще людей не видел. С сотрудниками спецприемника было какое-то общение. Они были очень вежливы, даже обходительны. Не ожидал. Обращаются на «вы», говорят «здравствуйте», «пожалуйста». Все по расписанию, все, что положено, — получил. В четверг меня не успели вывести на прогулку, поэтому разбудили в пятницу утром, чтобы успел сделать прогулку за четверг.
Подъем в 6:00. Включается свет, а через некоторое время — радио. Пища подается через специальный лоток в двери. Посуда одноразовая. После завтрака — проверка: выводят в коридор, руки на стену, ноги шире плеч. Сотрудник ощупывает твою одежду, но не тебя. В это время его коллеги заходят в камеру и проводят «шмон». Потом спрашивают, какие есть вопросы. Я, например, обращался к врачу: болела голова. Врач дала мне анальгин и несколько советов.
В спецприемнике есть небольшая библиотечка. Прочитал почти четыре книги. Рассказы Чехова и Кодекс об административных правонарушениях — те статьи, которые могут меня коснуться.
При необходимости дают бумагу, ручку.
Разрешены передачи, правда, там перечень ограничений. Мне присылали воду, фрукты, печенье, конфеты. Я не большой любитель сладостей, но было приятно получать эти знаки внимания с воли. Вода в спецприемнике плохая, пил только ту, которую с воли передавали. Питание трехразовое. В предпоследний день давали гречку с явными следами тушенки. Не ресторан, но есть можно, только все пересоленное.
Белье в камере застиранное, неприятное, но пока я был в суде, друзья принесли чистое постельное белье и еду. В углу камеры — отгороженная стенкой параша. Если кто-то помнит на древних советских вокзалах туалеты, встроенные в пол, — вот то самое. Единственное, не смог побывать в душе. Заезд и освобождение пришлись на субботы, а суббота — как раз банный день.
Уходя, в шутку сказал: «Как будто побывал в санатории очень закрытого типа». All inclusive.
Тимур Ханов после задержания. Фото из личного архива
В приемнике очень скучно. Не хочу больше туда попадать, но арест меня не испугал. Я теперь веселый и злой. Постараюсь не подставляться, буду учитывать, как работают наши полиция и Фемида. Продолжу заниматься блогерством и освещать разные события в городе, в том числе и политические. Рассказывать не только про сторонников Навального, но и про другие политические и общественные движения. Сожалею, что мой нейтралитет после ареста не выглядит убедительным. Постараюсь доказать зрителям, что не занимаю чью-либо сторону.
Раньше в Новосибирске таких репрессий против активистов, журналистов и блогеров не было. Такая позиция силовых структур подрывает авторитет режима.
Опасаюсь, что последует обратная реакция и часть общества радикализируется. Мне могли и штраф дать, могли и вообще не трогать. Думаю, меня просто блокировали, чтобы не освещал акцию 31 января. Досадно, потому что многим людям и информационным агентствам, в том числе зарубежным, обещал. У моей трансляции акции 23 января суммарно больше 200 тыс. просмотров.
Я пенсионер, поэтому из-за ареста проблем на работе у меня не будет. Есть даже позитивные последствия. Часть друзей меня очень поддержала, а другая часть дистанцировалась. Лучше стал понимать людей. Друг познается… по ситуации.
«Мама просит, чтобы я перестала быть сотрудницей штаба»
Сотрудница штаба Навального Елизавета Славинская, Кемерово. Шесть суток ареста
— Спецприемник сейчас — это самая распространенная практика. Людей пытаются запугать. Арест — это уже не просто штраф, который оплатит ФБК [Фонд борьбы с коррупцией]*. Власти применяют эту практику, потому что она помогает остановить работу штабов.
Я давно поддерживаю Алексея Навального, участвовала в «Умном голосовании» [стратегия, при которой предлагается голосовать за любого кандидата на выборах, кроме «Единой России»], но политической активисткой стала относительно недавно. В штабе работаю с июня 2020 года. Меня арестовали за ролик в TikTok, в котором увидели призыв прийти на акцию. Раньше меня не привлекали. Был только штраф за курение в неположенном месте больше года назад.
Утром 31 января, около 7:00, в квартиру, где я находилась с мамой, начали стучать. Около 8:00 мы услышали включенную «болгарку».
Я подошла к двери, попросила представиться и сказала, что по административке нет права выпиливать дверь. Они отказались назвать себя. Сказали: «Сейчас дверь выпилим, а потом обжалуйте как хотите». Пришлось открыть. Они обещали представиться, когда войдут, но представился только сотрудник ФСБ. Еще было два представителя Центра «Э» и участковая. Они заявили, что проведут досмотр, но начали настоящий обыск, который продолжался часа три. Отслеживать время мы не могли, так как телефоны конфисковали. Потом на микроавтобусе отвезли в отдел полиции «Центральный», где оформили протокол. Оттуда — в суд. Судья очень долго не оглашал решение, наконец вышел и сказал: «Шесть суток».
Оформление в спецприемник — нудная процедура, но оформлявшие вели себя корректно. Примерно представляла, что там увижу, поэтому не слишком удивилась. Невозможная еда — несоленая, с какими-то серыми кусками вместо мяса. Ела только то, что передавали с воли. Мне повезло: большую часть срока была одна в камере. Смогла взять себе два одеяла. Моя куртка-пуховик чище, чем подушки, которые там были, поэтому запихала куртку в наволочку и пользовалась ею как подушкой. В первый день меня вывели гулять в бетонный дворик метр на четыре с открытой зарешеченной крышей — это меньше, чем моя камера. В следующие дни водили в другой двор, где уже можно гулять.
Самое ужасное — весь день в камере не замолкает «Радио России», которое некоторые смены включали уже в 6:00. Полдня реклама профилактических средств против недержания и геморроя, а вторую половину эфира занимали пропагандоны, объясняющие, какой Навальный плохой.
Я слышала, как сотрудники спецприемника орали и матерились на других арестанток. Ко мне сотрудники относились хорошо. Приносили кипяток, когда просила. Заехала уже после ужина, никакой еды с собой не было. Сотрудники принесли мне булочку из каких-то своих запасов. Не могу сказать, что они звери. Во вторник сводили в душ, правда, мыться пришлось хозяйственным мылом.
Еще одна ужасная вещь — свет, горящий круглосуточно. Ночью включалась лампочка за решеткой. Я привыкла спать в полной темноте, и для меня это было тяжело.
И конечно, было бы здорово, чтобы посещать арестанта могли чаще чем один раз за весь срок.
Там есть библиотека, но выбор книг небольшой. Я много читаю, друзья передавали мне книги. Чтение меня спасало.
На два дня ко мне подселяли соседку. Безработная, которая в одиночку воспитывает ребенка. Арестована за воровство в магазине. Мне говорила, что вынуждена воровать. Очень удивилась, когда узнала, за что я в спецприемнике. Сочувствовала мне. Интернетом не пользуется и почти ничего не знает о Навальном.
Арестованному в спецприемник родственники и друзья должны передать теплые вещи, смену белья, зубную щетку и зубную пасту, шампунь, средства для умывания, расческу. Воду обязательно. Из крана там течет неприятная вода. Я просила еще гигиенические салфетки: душ раз в неделю — так себе удовольствие. Курящим можно передавать сигареты и спички. Зажигалки, кстати, нельзя. Еду можно в заводской упаковке. Скоропортящиеся продукты не принимают.
Я уже окончила вуз, на государственных работах не работаю, поэтому каких-то неприятных последствий для себя не жду. Гораздо труднее случившееся пережили родственники. К бабушке приходили полицейские с моей фотографией и с повесткой. Мама была в квартире, когда пришли с обыском. Ее телефон тоже забрали. Потом передачки мне носили. Не хочется близких подвергать такому стрессу. Мама просит, чтобы я перестала быть сотрудницей штаба. Но в любом случае продолжу поддерживать Алексея Навального. И кемеровский, и другие штабы очень люблю. Планирую участвовать в предвыборной кампании Сергея Бойко [новосибирский оппозиционный политик] на выборах в Думу.
«Освежил в памяти роман Гюго „Отверженные“»
Волонтер штаба Навального Евгений Тарабрин, 37 лет, Краснодар. Пять суток ареста
— 23 января. Около 17:30, когда почти все уже закончилось, я возвращался с единомышленниками по улице Красной, когда нас задержали. На акции я активно озвучивал лозунги, требуя освобождения Алексея Навального и других политзаключенных. Наверное, поэтому остальных обвинили в участии, а меня — в организации.
Доставили в отделение полиции. Протокол о доставлении. Протокол о задержании. На ночь поместили в камеру для административно задержанных — КАЗ, где провел ночь. На следующий день повезли в суд, который занял около 15 минут. Все мои ходатайства судья отклонил. Дал пять суток.
Проблемы начались, когда меня доставляли из суда в спецприемник. Это предполагало личный досмотр. В микроавтобусе всех отправленных под арест хотели заставить снять не только верхнюю одежду, но и брюки, чтобы облегчить работу досматривающим. Среди нас была и девушка. Я отказался подчиняться этому требованию, унижающему человеческое достоинство. Начались угрозы и оскорбления со стороны конвоя.
Конвойный меня ударил по лицу, а потом оттолкнул, и я отлетел в другой конец микроавтобуса. У меня был кровоподтек на коленке.
В спецприемнике написал жалобу прокурору. Жду ответ, но, думаю, ограничатся стандартной отпиской.
Евгений Тарабрин. Фото из личного архива
После такого обращения ожидал, что в спецприемнике будет жестко, но все оказалось не так плохо. В камере нас было шестеро. Все «политические» — так нас сами сотрудники спецприемника называли. Отчасти понимали, что мы арестованы незаконно, и относились к нам корректно. Расспрашивали, за что нас арестовали и зачем мы вышли. Нашу гражданскую позицию они не осуждали.
Самый старший из нас — Михаил Беньяш, ему 42 года. Мне — 37. Остальным — от 20 до 26. Большинство поддерживало Навального. Был один парень, который на митинг пришел впервые и, скорее, из любопытства. Его обвинили в участии и в мелком хулиганстве. Еще одному молодому человеку сделали фейковую страницу в соцсети «ВКонтакте» и разместили один пост, призывающий приходить на митинг. Предполагаю, это сделали сотрудники полиции, знавшие, что он придерживается оппозиционных взглядов. Его тоже арестовали на пять суток. Михаила Беньяша задержали по надуманному поводу: в одном из постов он призвал коллег-адвокатов прийти в отделы полиции и оказать юридическую помощь задержанным на шествии. Полиция и суд сочли, что это призыв к массовой несанкционированной акции.
Места в камере достаточно. С постельными принадлежностями проблем не было. Раз в день прогулка. Все, что нам передавали с воли родственники и волонтеры штаба Навального, мы получали регулярно. Местную пищу практически не ели. Радио в камере было выключено. Мы неоднократно просили, чтобы нас отвели в душ, но нам под разными предлогами отказывали. Пришлось перед выходом помыть голову под краном.
Самое тяжелое — утрата свободы. Эмоционально это давит с каждым днем все сильнее.
Там есть библиотека. Я освежил в памяти роман Гюго «Отверженные» — очень кстати, там общественно-политическая проблематика.
В Краснодаре и в Краснодарском крае разные спецприемники. Нас отправили в один из лучших, который находится в пригороде Краснодара — городке Усть-Лабинске. Полиция в Краснодаре достаточно жесткая, не стесняется задерживать, в том числе и превентивно. Может быть, нас поместили в сносные условия, чтобы мы потом не подняли шум. После акции 31 января как минимум троих арестованных держали в ИВС поселка Выселки в 200 км от Краснодара. Там все гораздо серьезнее.
Надо сказать, что, когда меня задержали, я сразу сообщил в «ОВД-Инфо», что задержан, что везут в отдел полиции «Октябрьский». Оперативно приехал адвокат, сотрудничающий с «ОВД-Инфо», и полицейские вели себя со мной корректно. Другие арестованные рассказывали, что их опрашивали без адвокатов и полицейские разговаривали с ними совсем иначе.
Я — программист-фрилансер, и на моей работе задержание никак не отразится, но в прошлые годы в Краснодаре были случаи, когда задержанные на политических акциях потом теряли работу.
Я — волонтер штаба Навального с 2018 года. Участвую в публичных акциях. Когда вышел после ареста, помогал собирать передачи единомышленникам, которые продолжали оставаться в спецприемниках. На митинг, после которого меня задержали, вышел, осознавая риски. В 31-й статье Конституции закреплено право на свободу собраний. В дальнейшем планирую участвовать в акциях за свободу Алексея Навального и всех граждан России.
