Русаки: потеря и находка Германии

Два переезда

«Тут платья не носят, найди себе брюки!» - получила указание от своей золовки, переехавшей в Германию, пенсионерка Нина Гаус. Женщина вспоминает, как отправилась на рынок и еле отыскала брюки своего размера - в них и эмигрировала, оставив дома свои платья. Оказалось, что порядки в европейской стране не столь категоричны. «Это теперь смешно, а в то время это все на мозги давило так, что действительно было тяжело. Неизвестность пугала», - улыбаясь, говорит 83-летняя Нина Гаус.

Когда родственники начали массово уезжать в Германию, на семейном совете Гаус было решено ехать тоже. Тяжелая экономическая обстановка в России после распада Советского Союза тоже подталкивала к этому решению.

Морозным мартом 1999 году большая семья Нины Гаус, состоящая из двенадцати человек, вылетела из Новосибирска во Франкфурт. «Мы приезжаем – все цветет! У нас там все еще 20 градусов мороза - а тут все другое, такая красота… Для нас, сибиряков, это была как сказка!».

Женщина вспоминает двухъярусные кровати в лагере для временного размещения – «не хоромы, но жить можно», внимательную фройляйн, которая помогала с оформлением документов.

Адаптация в новой стране прошла гладко. Нине Гаус на тот момент было 63 года – она и ее супруг оформили пенсию. Первое время Нина помогала своим взрослым детям решать бытовые вопросы – в отличие от них, немецкий язык она знала достаточно хорошо.

На вопрос, верно ли писать фамилию Гаус с одной буквой «с» на конце, Нина пожимает плечами: «Вторую потеряли где-то в документах при депортации». В своей жизни она пережила еще один переезд, задолго до переезда в Германию, и у Гаус тогда совсем не было выбора.

Родом Нина Гаус из деревни Фишер Автономной республики немцев в Поволжье (ныне – село Красная поляна Саратовской области). Ее предки приехали заселять Поволжье по приглашению российской императрицы Екатерины II во второй половине восемнадцатого века.

«Помню, как каталась на лодке по Волге. А потом в один день родители спешно собрали маленький сундучок и котомку, взяли меня, пятилетнюю, трехлетнего брата и грудного братика. Все сели в поезд, где было тесно, и везде солома. Ехали очень долго. На остановках люди выбегали искать себе пропитание. У нас был с собой зеленый эмалированный чайник – он бегал туда-сюда», - вспоминает Гаус, рассказывая семейную историю, похожую на сотни тысяч других.

В августе 1941 года около 433 тысяч поволжских немцев были обвинены в пособничестве фашистам и депортированы в Сибирь и Среднюю Азию. В общей сложности были депортированы 900 тысяч человек, многие из них погибли при переезде.

«Мой младший братик, еще грудной, умер дорогой. С нами ехала тетя, и ее маленький, постарше нашего, тоже умер. А поскольку грудных детей больше не стало, женщин можно было призвать в трудовую армию, созданной во время Второй мировой войны для «провинившихся» народов. Отца, маму и тетю забрали через пару месяцев после того, как мы приехали в деревню Михайлово в Сибири. Меня с братом хотели забрать в детдом, но бабушка настояла: нет уж, умирать так вместе. Когда война закончилась, маме дали отпуск на несколько дней, но окончательно мы ее увидели только в 1948 году».

В первое послевоенное десятилетие этническим немцам нельзя было покидать поселения, к которым они были прикреплены. Наконец, в 1972 году им позволили перемещаться, но запрещено было возвращаться в Поволжье; как и отвергалась идея возрождения автономной республики, в которой они когда-то жили. В СССР существовала дискриминация касательно принятия этнических немцев в вузы и назначения их на руководящие должности. Когда в конце 80-х годов канцлер Германии Гельмут Коль представил программу возвращения этнических немцев, многие уже не видели для себя другого выхода.

Подобно Нине Гаус, немецкую весну увидели много людей из постсоветского пространства - но не всем там оказалось тепло.

Восток и Запад

Берлинский район Марцан, где проживает Нина Гаус, благодаря своей панельной застройке походит на любой постсоветский городок, только выглядит более ухоженным. На балконах цветы и зонтики, из подъезда пахнет моющим средством, а почтовые ящики подписаны фамилиями жильцов: Нойманн, Киселев, Хуссеин.

В 80-х здесь жили простые ГДР-овские рабочие. Те, кто мог себе позволить, уехали, а их пустые квартиры заполнили новые переселенцы из Сибири или Казахстана, на которых косо поглядывали оставшиеся соседи.

«Мы приехали в Россию в неудачное время – Германия тогда только-только объединилась, у нее было полно своих вопросов, которые нужно было решить», - отмечает основатель берлинской организации помощи переселенцам Vision Александр Райзер. Русскоязычные немцы, валом повалившие в 90-е со всего постсоветского пространства, оказались большим испытанием для страны.

«На Востоке Германии коренные немцы сами были в очень плохой финансовой ситуации, потому что была разрушена вся политическая, экономическая и социальная система, в которую они так долго верили. Они были обозлены. И когда приехала огромная толпа русскоговорящих, они не могли понять, почему, ведь их самих еще не поставили на ноги. О российских немцах здесь слышали мало. Это в Западной Германии тема возвращения этнических немцев на историческую родину была актуальна, там постарались политически обеспечить их переезд. В Восточной Германии эту тему долгие годы замалчивали - иначе властям ГДР нужно было бы признать то, что коммунисты депортировали и убивали людей. Восточные немцы думали, что приезжают обычные русские, – они не знали, на каком основании те приехали, мол, просто захотели обогатиться за счет Германии», - поясняет руководитель Vision Медина Шауберт.

В отличие от Востока, в Западной Германии русскоязычных немцев ждали больше. Но в итоге в них разочаровались. «Местные жители из западных земель ожидали, что приехавшие немцы будут примерно как немцы тут – а это совершенно невозможно: русские немцы ведь были репрессированы, да и социально-экономическое развитие в Советском союзе было не того уровня, что на Западе», - продолжает Медина Шауберт. По ее словам, западные немцы не знали, что делать с гостями, которых не понимали, и «старались побыстрее от них отделаться, упуская из интеграционных проектов».

Русские немцы и их дети ехали в Германию с надеждой жить «как немцы среди немцев», но оказались здесь чужими. Приезжие осознали: «В России нам доставалось за то, что мы немцы – а тут мы вдруг стали русскими».

Интеграция

Большая проблема заключалась в языковом барьере. «Я сразу же вышла на работу ассистентом стоматолога, - вспоминает Валентина, русская из Павлодара, замужем за этническим немцем. - Я приходила домой и ревела навзрыд. Уставала нисколько физически, сколько морально от того, что к тебе обращаются – а ты себя чувствуешь идиотом». Спустя восемь лет она уволилась из стоматологии и устроилась на психологически более комфортную работу в магазин русских товаров Majak.

Другая сложность – признание российских дипломов. Из-за разницы в образовательных стандартах образование засчитывали уровнем ниже чем то, что было в России. Российский университетский диплом считался эквивалентом сертификата среднего профессионального образования, а квалификации российских врачей было хватало лишь чтобы получить работу медсестрой. «Российских немцев старались больше устроить на низкооплачиваемые физические работы, потому что была потребность в такой рабочей силе», - указывает Медина Шауберт.

Несмотря на это, каждый въехавший в Германию переселенец получил немецкий паспорт, был обеспечен жильем и получал государственное пособие на время поиска работы. Основатель Vision Александр Райзер замечает, что многие привыкли к новой среде довольно быстро. Эти люди быстро выучили язык, устроились на работу, приобрели собственную жилплощадь; открыли свои врачебные кабинеты, аптеки, автосервис, похоронные бюро, детские сады, школы с углубленным изучением русского языка, маленькие строительные фирмы.

Однако, как считает Райзер, есть примерно 20 процентов российских немцев, которые не нашли себя и свое место на «исторической родине». «Я думаю, некоторым людям, может быть, и не стоило переезжать в Германию, - категорично заявляет общественник Александр Райзер. - Они были вырваны из своей социальной среды, а в новую так и не влились. Многие из них разговаривают только по-русски и смотрят российское телевидение. Из-за языкового барьера, отсутствия рабочих отношений им не хватает общения. Иногда когда я разговариваю с такими людьми, складывается ощущение, будто мы живем в разных странах. Они ноют, хулят Германию, что она им что-то недодала. Но уезжать обратно мало кто готов – полный пансион им в России никто не обеспечит».

Что значит быть русаком

Сейчас российскими немцами считаются все, кто прибыл из стран бывшего Советского Союза и при этом говорит, думает и чувствует по-русски – не только этнические немцы, но их супруги и родственники. В Германии для них определен термин Spätaussiedler (поздние переселенцы), сами себя они называют «русаками» и «русачками».

Для большинства русаков и русачек русский язык – средство повседневного общения. Сегодня в берлинском районе Марцан, где проживает около тридцати тысяч русскоязычных немцев, тут и там слышна русская речь.

Хотя, вспоминают собеседники, первые русаки старались избегать русского языка в общественных местах. «Помню, моя тетя из Казахстана так боялась говорить на русском, что когда ее спросили, сколько у нее детей, она забыла, как это будет по-немецки, и сказала: бiр («один» на казахском). Лишь бы не на русском, - приводит пример Медина Шауберт. - Почему стоило постоянно стесняться русского языка?! А потом мы злимся на тех, кто в Германии может свободно говорить на своем языке, потому что думаем, что они нарушают правила приличия и наглее нас».

Второе объяснение – привычка мимикрировать, отложенная в исторической памяти депортированных поволжских немцев: русский язык в Германии решили скрывать также, как долгие годы угнетения советской властью прятали немецкий язык и свою «немецкость».

В Германии же, замечает Александр Райзер, российские немцы «стараются быть больше немцами, чем сами коренные немцы. Члены диаспоры сплачиваются, придумывают себе мифы и сами же изо дня в день их доказывают.

От русскоязычных немцев можно услышать что, мол, коренные немцы тут растеряли свои немецкие качества – любовь к порядку, трудолюбие, честность, - а мы их сохранили. Это миф. Я жил в немецком населенном пункте в России - среди нас были лентяи, пьяницы, воры, как и везде».

Про себя опрошенные собеседники говорят, что семья занимает для них гораздо более важное место. «Здесь больше любят свободу [в отношениях]: например, они [коренные немцы] лучше будут в партнерстве жить, чем связывать себя узами. То есть индивидуализм у них сильнее развит, - указывает 42-летний врач Владислав Фрейнлих, переехавший в Берлин 16 лет назад. По его наблюдениям, у коренных немцев работа стоит намного важнее семьи, при этом свой бюджет они рассчитывают более тщательно: «Мы привыкли своим женам дарить подарки чаще, немец же это сделает два-три раза в год. Цветы подарить просто так? Да он сначала посчитает десять раз, сколько это будет стоить».

Пенсионерка Нина Гаус отмечает более крепкие связи между поколениями по сравнению с коренными немцами: «Я, наверно, так воспитана, что вот если надо своим детям помочь, я чем могу тем и помогу. А у них тут так не принято – после 18 лет ребенок уже самостоятельный и считай чужой». Гаус полагает, что коренные немцы менее сплочены, чем немцы русские. Вспоминает свою молодую соседку, которая, столкнувшись на лестничной площадке, здоровается - а на улице пройдет мимо, будто они не знакомы. И уж точно не стоит вопрос, чтобы по советской коммунальной традиции спросить у соседки соль. «Но, может быть, мы тут живем и сравниваем с тем, как было в России 20–30 лет назад, а не с тем, как сейчас», - сомневается Нина Гаус.

Марцан (не) для всех

Сердце русскоязычного Марцана – супермаркет Mix Markt. Пиво «Ячменный колос», конфеты «Мишка косолапый», лапша «для беспармака» (казахское национальное блюдо) - все с ностальгическим вкусом и по приятной для жителей европейской столицы цене. В начале 2016 года этот магазин стал одной из главных локаций, в которых разворачивалась общественно-политическая драма с девочкой Лизой в главных ролях.

13-летняя девочка из семьи русских немцев на сутки пропала без вести, не появившись в школе. А когда объявилась спустя 30 часов с ссадинами на лице, объявила, что ее якобы изнасиловали «лица арабской внешности». Позже быстро выяснилось, что это далеко от правды.

Тем не менее Первый канал все же опубликовал репортаж о предполагаемом изнасиловании русской девочки в Германии, что вызвало протесты русских общин в Берлине и других немецких городах.

Напротив русского супермаркета – торговый комплекс, где располагается русская турфирма, ювелирный магазин, ателье и магазин товаров широкого потребления «для своих». Из динамиков вылетают застрявшие где-то на стыке тысячелетий песенные слова: «Непростая любовь - ты моей группы кровь, непростая любовь - не со мной, а с тобой». Реклама предлагает подписку на 150 российских каналов. Обрамляет маленький «русский мир» турецкая кебабная и кафе вьетнамской кухни. А в десяти минутах ходьбы отсюда находится cерый хайм (общежитие) для беженцев. Марцан становится все более многонационален, и не всем это нравится.

«Раньше Берлин можно было ночью вдоль и поперек обойти, и никто тебя пальцем не тронет. А сейчас выйди на улицу, попробуй. Как его, пфефферспрей (перцовый баллончик) с собой ношу – только думаю без толку», - жалуется сотрудница русского ателье, не пожелавшая представиться.

«Если придется уехать, я конечно в Россию уеду. Не исключаю такой возможности, хотя мы граждане Германии с 90-х годов, - рассуждает продавец магазина Majak Валентина. - Если честно, я сюда и не рвалась – просто у мужа родители и сестра сюда переехали, а мы за ними. Я была в этом году в Казахстане: там люди, которые здесь жили, даже в аулы казахские возвращаются - из-за беженцев. И это неудивительно. Да потому что наглеют! Здесь и воровство, и кражи, и криминал в порядке вещей».

Валентина считает, что к новым иммигрантам проявляют намного больше внимания, чем в свое время к переселенцам из постсоветских стран: «Им и пособия, и все блага мира. А мы в 90-е в шпрахе (языковом центре) пробыли шесть месяцев и сразу пошли на работу, и по сегодняшний день работаем. В детский сад, например, ребенка сложно устроить, берут только от работающих – а этих беженцев, пожалуйста, в первую очередь, хоть они и не работают. А эти гомосексуальные отношения – вообще дурдом! Для немцев это нормально – а для нас ненормально. Германия, она для меня никогда не станет родиной», - заключает Валентина.

«Ирония судьбы»

В немецкой литературе переселенцев из созданных на обломках СССР государств называют Volk auf dem Weg – «народ в пути». Траектории судеб представителей этого народа никогда не были простыми. Но время смывает различия в менталитете.

Для многих молодых людей самоидентификация «русский немец» почти утратила свою актуальность.

В 1999 году, когда внучка Нины Гаус переехала в Германию, ей было 14 лет. «В первые дни в школе мне было очень тяжело, потому что я плохо знала немецкий. Легко было только на уроках математики - потому что цифры везде одинаковые. Я не очень ладила с моими одноклассникам: мы жили в восточной части Берлина, и им не особо нравились люди из России». Наталье понадобилось около двух месяцев, чтобы подтянуть разговорный немецкий и завести новых друзей. Тогда дискомфорт от невозможности почувствовать себя полноценным человеком прекратился. «Изучать язык и привыкать к новому месту мне было гораздо проще, чем моим родителям – они сами признают, что с возрастом это труднее», - говорит Наталья. (Поскольку мы беседуем по-русски, она извиняется, что забыла некоторые русские слова).

Наталья получила высшее образование в области технологического проектирования и сейчас работает ведущим инженером в малярном цехе Porsche в Штутгарте. Она говорит, что не ощущает различий между собой и коренными немцами. Ее шестилетний сын знает очень мало русских слов. «Единственное, что осталось от нашего русского наследия – в особых случаях мы готовим русские блюда. Например, мы всегда празднуем Новый год за поеданием Оливье и «Селедки под шубой» и просмотром «Иронии судьбы». Немцы празднуют Новый год совсем по-другому», - отмечает Наталья.

---

Об авторе:

Гульмира Амангалиева - журналист из Саратова, Россия. Она работала в региональном еженедельнике «Газета недели в Саратове» и информационном агентстве «Свободные новости-Волга», освещая вопросы неравенства, халатности властей и бюрократии, миграции и исторического наследия. В настоящее время она проходит стажировку в Институте изучения журналистики Reuters Оксфордского университета (Великобритания).

Оригинал