Жители Нижневартовска летом 2018 года лишились единственного гайд-парка в центре города: мэрия предложила, а правительство округа одобрило новую площадку для выражения мнения — с 1 января 2019 года это будет бульвар на набережной Оби. Это живописное место находится на окраине, летом там много отдыхающих, но уже с ранней осени здесь почти безлюдно, митингующих будет не видно и не слышно. Активисты говорят еще об одном недостатке: открытая эстрада — очень маленькая и продуваемая ветрами площадка. Второй секретарь горкома КПРФ в Нижневартовске Олег Гальченко в интервью «7x7» рассказал об «очаговом» характере протестов и о том, можно ли считать митинги эффективным инструментом.
«Власть создает людям неудобство»
— Как часто за последний год вам удавалось согласовывать митинги в Нижневартовске?
— Нам скорее удавалось, чем не удавалось. Большую часть запланированных митингов и акций в Нижневартовске мы все-таки доводили до логического завершения.
— То есть чиновники не всегда вам согласовывали мероприятия?
— Чиновники всегда не хотят нам согласовывать, но есть определенные рамки, за которые они зайти не могут. Мы тоже подстраиваемся под эти рамки, мы подаем заявки, которые очень сложно не согласовать. У нас не бывает случая, когда бы мы подали заявку и не довели бы ее до конца. Это может быть или через судебное решение, или на условиях мирового соглашения, но всегда доводили. В этом году ситуация изменилась. Из-за принятия нового окружного закона каждую новую заявку нам придется, видимо, согласовывать через суд. Все потому, что место, которое определено в Нижневартовске для обсуждения городских проблем, не соответствует нормам площади. Новый гайд-парк — это 879 м2, где собраться смогут менее тысячи людей, это на берегу Оби, там постоянный ветер, холодно. Там просто тяжело находиться людям. Закон разрешает нам проводить мероприятия и в других местах, но только через согласования. Так что, думаю, в следующем году будет тяжело.
— Неужели люди, принимавшие закон, не знали, что на новой площадке нет условий?
— Это место было выбрано с подачи администрации, и, что кривить душой, я думаю, это было сделано специально, чтобы создавать неудобство людям. Абсолютно такая же ситуация и в Сургуте, там вообще людей выгнали куда-то в лес.
— Ваша реакция на это?
— Резко отрицательная. Мы подготовили жалобу в прокуратуру, поскольку, судя по всему, закон принимался без проверки на соответствие федеральному законодательству, на возможное нарушение прав вартовчан. Хотелось бы, чтобы окружной прокурор приехал бы и посмотрел сам, есть ли возможность проведения массовых мероприятий на этом вот пятачке. Я был бы рад, если бы проверка состоялась. Мы даже ее немного оттягиваем, чтобы похолодало, чтобы прокуратура сама могла посидеть там минут 15 и посмотреть.
Как всегда, увы, вопросы, которые касаются жизни каждого горожанина, решаются без участия самих горожан. Это стало брендом. Эта схема испробована и на вопросах концессии [в Нижневартовске идет процесс передачи в концессию МУП «Горводоканал» и МУП «Теплоснабжение»], например. Администрация считает, что обсуждать с народом — это затруднительно или обременительно. Раньше было иначе. Еще в прошлом году было городское положение об общественных слушаниях, когда каждый животрепещущий вопрос выносился на общественное обсуждение, каждый мог вникнуть в проблему, высказать свое мнение, внести его в итоговый протокол, и депутаты выносили свое решение, принимая во внимание этот протокол. Сейчас это положение изменено, право вынесения на общественные слушания любых решений, законопроектов, программ сужено до федеральных стандартов, то есть мы, горожане лишены права принимать участие в принятии решений путем выражения своего мнения на общественных обсуждениях.
— А это законно?
— Федеральное законодательство говорит вот о чем: у гражданина должно быть право! А расширять его, конкретизировать должны местные законы. Это сделано для того, чтобы на основе каких-то обычаев, устоявшихся взаимоотношений в каждом конкретном городе можно было находить общее мнение между представителями власти и людьми. Так построено федеральное законодательство: мы вам даем право, вы его осуществляйте. Но так как у нас есть монополия власти одной партии в представительных органах местного самоуправления, то она и решает, что нам этого права не нужно — они нас этого права лишают. То есть они говорят: «Мы обязаны по закону предоставлять вам общественные слушания по вопросу межевания территории, например, — туда мы вас пригласим, а здесь мы не обязаны и приглашать мы вас не будем». И они действуют в рамках федерального закона. Решили, что не нужны общественные слушания по вопросу концессии, — и их нет. С точки зрения этики, морали, взаимодействия с народом, это ни что иное как злоупотребление правом. То есть они злоупотребляют своей возможностью не выносить это на народное обсуждение. А личные претензии к ним невозможны, потом что они являются организацией, в которой нет конкретного ответственного за принятие решений. Это золотая практика бюрократической машины. Когда ты хочешь скрыть свою ответственность, ты создаешь комиссии, какие-то группы, и это все размывается. И никому нельзя сказать, мол, это ты виноват, ты лишил народ права на общественное обсуждение.
Мы занимаем другую позицию, пытаемся вынести вопрос в другую плоскость, но она уже регулируется федеральным законодательством о массовых митингах, шествиях, демонстрациях.
«Если ты не занимаешься политикой, это не значит, что политика не занимается тобой»
— Кто, кроме КПРФ, проводит митинги? Они есть?
— Есть, но они стали носить очаговый характер. Политика закручивания гаек отражается на каждом, но выходить на открытый конфликт с властью могут не все. За последний год кроме КПРФ это делала группа молодых семей, у которой возникли претензии к власти из-за окружного закона о дотациях молодым семьям. Кроме них и КПРФ, никакие политические партии никаких выходов к власти в Нижневартовске не производят. Мы проводили серию митингов против пенсионной реформы, приглашали представителей ЛДПР, они пришли, но свои подписи в итоговом протоколе не поставили. Молодые семьи все сделали сами. Они не состоят ни в какой организации, это просто общность, социальная группа, которая была недовольна изменениям законодательства, которое коснулось именно их.
— Кто эти люди, которые приходят на митинги?
— Последний год показал, что уровень социального накала достиг такой точки, что теперь это совершенно размытая масса народа, которая недовольна происходящим. Люди не всегда могут сформулировать суть проблемы или найти пути решения, они выходят на митинг как зрители, как люди, которые пока не готовы заявить свое «я», не готовы заявить о своей позиции, но которые присматриваются к тем, кто уже сегодня заявляет, что страна идет неправильным путем. Это очень разрозненный контингент: от пенсионеров до молодежи, абсолютно разные социальные слои — бизнесмены, рабочие. Нет такой дифференциации, которая была, например, на Болотной площади в Москве. Сейчас это носит массовый характер, скорее, это гражданский протест. И вызван он как раз двойственностью политики государства. Протест будет расти и шириться. Поэтому действия администрации по сужению пространства, где мы можем проводить митинги, — это и есть ответ государства. Раз массовое недовольство увеличивается, значит, надо загнать его в маленькое пространство, а там, может, и вообще с улиц уберут, собирайтесь под крышей, например.
— Кто чаще выходит на митинги? Молодежь?
— Нет, это люди в возрасте от 35 лет, люди семейные, которые понимают, что завести семью — это полдела, важно понимать, где, в какой стране ты будешь воспитывать своих детей. Они не живут одним днем, а молодежь занята учебой, тусовками, творчеством. А вот семья хочет от государства честных и внятных правил игры: сегодня я плачу тебе налоги, а ты даешь мне медицинское обслуживание, занятость моим детям, а когда я стану немощным — пенсионное обеспечение. Такие люди больше расположены к участию в жизни города и страны. Ну это, конечно, мое мнение.
— Вы говорите, что протестных настроений стало больше. Почему же тогда нижневартовцы редко принимают участие в акциях?
— Сегодня причина — в низком уровне развития гражданского общества в России в целом. Есть множество клубов по интересам, например, клубы любителей кошек и собак, а вот область политики людям как-то чужда. Она им не понятна. Но если ты не занимаешься политикой, то это не значит, что политика не занимается тобой. Это, конечно, избитое клише, но оно с трудом доходит до обывателя. Он не понимает, что политика — это наполняемость холодильника, места в детских садах, возможность или невозможность заплатить по кредиту и квартплате. То есть это какие-то крайние положения обывательской жизни. И, к сожалению, так у нас принято: покуда это крайнее положение не наступило, человек считает, что он вне политики. Хотя это крайнее положение и есть результат отсутствия гражданского общества, отсутствие возможности влиять на жизнь в маленьком муниципалитете, в регионе, стране — это все звенья одной цепи, которые приводят человека вот к этому крайнему положению. Только тогда он начинает заниматься политикой. И для него остается лишь одно — уличная демократия, его выплеск, скажем так, созревшей политической воли, политического взгляда. У нас пока благополучный хороший регион, богатый город. Пока люди далеки от критических моментов. Государство умное — для чего устраивать диалог с населением? Чтобы максимально сгладить эти критические углы. Чтобы были гражданский мир и взаимопонимание. Вы же сами видите, что в парламент у нас выбираются представители одной партии, которые не знают, что слово «парламент» произошло от французского «парле» — говорить. И они не только не говорящие, они порой и не понимающие происходящих процессов. Поэтому нам надо всем объединяться и строить государство, которое удовлетворяло бы максимальное количество граждан, участвующих в его жизни.
Уличная демократия — это прямая демократия. Это непосредственное участие человека и непосредственное его волеизъявление. Люди видят определенную опереточность на выборах. Например, муниципальные фильтры, когда, чтобы тебе выдвинуться, нужно пройти определенные этапы пути. Люди ведутся на пропаганду, которая говорит, что все предопределено, все за вас решили. Это тормоз, который не дает человеку участвовать в жизни страны, в жизни города. Но желание-то у людей отбить невозможно, и поэтому они ищут способ самовыражения, в том числе и такой, как участие в митингах.
У нас сейчас очень мало толковых блогеров. Мало писателей, которых бы читали. Писатели либо гламурные, либо те, которые продаются. Поэтому поиск человека и гражданина, как же ему выразиться в политическом аспекте, он сложен. Он возможен там, где политические режимы способствуют этому. Например, такой пример, как гайд-парк: государство предоставляет возможность людям и говорит: пожалуйста, хотите, — выражайте свое мнение. Вот Грузия, там для проведения акции не нужны никакие уведомления, если вы не перекрываете улицы, не перегораживаете движение. Понимаете? То есть существуют общества, где заявления людей о своей гражданской позиции допустимы, нормальны и приемлемы. Мы же живем в стране, где подобные явления из ряда вон выходящие. Они неприемлемы для государства, а иногда и для общества. Поэтому пока в Нижневартовске выражение гражданской позиции носит такой зачаточный характер. Если бы у нас была возможность собираться в парке мирно, без оружия, мы бы были круче гайд-парка. И место это было бы самым популярным в городе. У нас могла бы быть дифференциация по темам и интересам. Могла бы быть разная повестка — и молодежная, и гражданская, и общеполитическая. Но пока, как пел Владимир Высоцкий, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».
— Против чего чаще всего протестуют в Нижневартовске, о чем говорят на митингах?
— Если говорить именно про Нижневартовск, то это — пенсии и их индексации. Это отмена одной из индексаций пенсии. Повышение пенсионного возраста. Концессия. Рост цен на бензин. Рост налогов. И последняя тема, которая нашла наименьший отклик вартовчан, — это свобода слова. Есть всероссийские акции, а есть и наша нижневартовская повестка. Иногда мы выходим на митинг, потому что нас просят об этом люди. Они сами не знают, как это сделать, боятся ошибиться, попасть под драконовские штрафы. Мы рассматриваем проблематику, смотрим, возможен ли результат от уличного мероприятия — и коллективно принимаем решение. Понятно, что мы не будем собирать митинг, тему которого мы сами не разделяем, не будем поддерживать тех, кто считает митинги модной «движухой».
— Люди вообще знают, что такое гайд-парк?
— Принципы этих «гайд-парков» отражены в окружном законе о митингах, шествиях, массовых мероприятиях. Это особые территории, где разрешены массовые мероприятия определенной численности без обязательных согласований. Но даже про это знают немногие. Мало кто знает о такого рода возможности. Я бы предложил, чтобы новый строящийся сквер Строителей в Нижневартовске стал бы вот такой площадкой, где люди могли бы выносить на общественное обсуждение городские проблемы и попытались бы настроить диалог с теми, кто нами управляет. Это историческая демократическая идея, еще с Древней Греции, где площади и строились, чтобы люди выходили и открыто высказывали свое мнение. А нас запугали словом «Майдан», которое, кстати, и означает площадь. Администрация Нижневартовска живет по принципу «когда говоришь только ты, тебя никто не может перебить». Они живут собственной жизнью и «указивками», которые им спускают сверху. И эта оторванность от народа измеряется уже десятилетиями, как и оторванность Кремля от остальной страны. «Указивки» в народе приобретают анекдотические формы. У нас много говорят о патриотизме и молодежи, а в народе называют это подразделение администрации «комитет по борьбе с молодежью». Все же понимают, что миллионы, которые выделили на молодежь, и молодежь, которая эти средства получила, — это две разные молодежи. Люди в администрации живут в другом мире.
— Можете оценить протестную активность жителей ХМАО в сравнении с другими регионами?
— Динамика растет, но если сравнивать с другими субъектами, это третий-четвертый десяток по стране. Территория большая, населения мало, взаимодействия между жителями мало. Нам не сравниться ни по быстроте реакции, ни по массовости, но вот по качеству присутствующих мы не уступаем. Каждый, кто у нас приходит, — это тот, у кого есть не только видение проблемы, но и пути решения и желание двигаться по этому пути. Чего, на мой взгляд, тяжело найти в том же Московском регионе или Питере, где протесты более радикальные.
Скальпель и молоток
— Насколько митинг эффективен? Чиновники начинают решать проблему?
— Да, причем я скажу не только о Нижневартовске, а о ХМАО в целом. Митинг — это действенный инструмент, но это инструмент. Можно взять скальпель и попытаться забивать им гвоздь, а можно взять молоток и попытаться делать им операцию. К каждой процедуре инструмент должен быть подходящим. Если мы видим, что власти нужно показать определенную неправильность ходов, недовольство населения, неадекватность решений, то массовые мероприятия — подходящий инструмент.
— Приведите пример митинга, благодаря которому вы достигли конкретного результата.
— Массовые акции против концессии в 2016 году, которые отодвинули ее на 2019-й. Здесь огромные экономические интересы алчных капиталистических групп — на одной чаше весов, на другой — здравомыслие и ожидания граждан. Почему нет митингов в этом году? Губернатор Югры Наталья Комарова и мэр Нижневартовска Василий Тихонов нам пообещали, что ни о каких концессиях речи не идет, тема снята. О возобновлении этой темы мы узнали совершено случайно, в октябре. Узнали, как и вы, что она существует, готовится и ведется подковерно. Власть не как слуга народа, а словно противоборствующая армия развернула свои ряды, изменила схему борьбы, выстроила свои полки в другом направлении и обошла нас с флангов.
— Значит, этот пример, который вы привели, тоже нельзя назвать удачным?
— Он удачный, просто борьба продолжается. Мы выиграли сражение тогда, но мы не выиграли войну.
— Гайд-парк перенесли на окраину, люди особой активности не проявляют, чиновники живут в своем мире. Какой из этого выход? Что конкретно можете предпринять вы как политик? Какие у вас есть инструменты для этого?
— В ближайшее время мы будем пытаться изменить окружной закон, чтобы место гайд-парка было все же в центре города, было удобным для людей. И важно, чтобы были обращения для решения вопроса и от самих людей: от молодых семей, от торговцев мясом, словом, от обычных трудящихся людей, не только от нас, политиков. Чтобы сами граждане говорили власти: «Либо вы делаете то, что нам нужно, либо вы не делаете ничего — мы устраиваем все сами». Здесь нет никакого рецепта. Это вопрос боли. То есть, вот когда боль придет, тогда человек начинает лечить организм. Ведь общество — это такой же живой организм с теми же процессами.
