Писатель, журналист, литературный критик, редактор отдела культуры «Российской газеты» Лев Данилкин стал лауреатом премии «Большая книга» 2017 года за биографию Ленина «Пантократор солнечных пылинок», которая вышла в серии «ЖЗЛ». Писатель прочел 55 томов сочинений Ленина, и это изменило его взгляд на жизнь, историю и революцию 1917 года. Он рассказал корреспонденту «7x7» Сергею Гогину о ленинизме как религии, откуда берутся революционеры, что такое социальный расизм и почему советское время может вернуться.

 

Не закопать, а прикрыть

— Вы, насколько известно, против того, чтобы выносить Ленина из Мавзолея, считаете, что его достаточно прикрыть, убрать от обозрения. Почему?

— Если бы он был закрыт, может, я и сам бы туда приходил, как люди в церковь приходят и оказываются рядом с памятником, внушающим уважение. А так, когда он в открытом виде, как в аквариуме, — нет, не пойду.

— В чем символическое значение прикрытого Ленина, который останется в Мавзолее?

— Это центральная фигура центрального события государства — революции. Центральным персонажем всей тысячелетней истории является Ленин. Поэтому ему самое место находиться у кремлевской стены, раз уж именно там возник некрополь в 1918 году.

— Но в истории России были и другие ключевые события: Смутное время, зарождение династии Романовых, правление Петра Первого или Екатерины. Цари-то похоронены по православной традиции.

— Насколько я знаком с биографией царей, большинство из них не могут быть ролевыми моделями и вызывают у меня отвращение, при всей значимости их роли в отечественной истории. Ленин больше них всех похож на святого.

— Тем самым вы признаете, что ленинизм — разновидность религии?

— Конечно. Как говорил экономист Кейнс, странное сочетание религии и бизнеса. Это одновременно и про экономику, и про справедливость.

— Не уловлю, где здесь бизнес.

— Ленинизм основан на марксизме, а это экономическое учение, оно про то, как функционируют деньги в обществе. Сам Ленин был одержим этим, ему казалось, что главное, что нужно сделать после перехвата власти, — уничтожить банки. Потом ему самому пришлось учреждать банк. Для него эта экономическая система была крайне важна в его конструкции. Он занимался этим, потому что тогдашняя экономическая наука доказала, что можно напрямую перейти от капитализма к социализму. Про это и работа «Империализм как высшая стадия капитализма»: мир поделен между корпорациями, и преимуществ раннего капитализма, когда существует конкуренция, на стадии империализма нет — монополии делят рынок по договоренности, и производство уже обобществлено, но принадлежит немногим, и осталось немножко — передать обобществленное производство в руки народа. Казалось бы, это дико, что от империализма до коммунизма один шаг, но на самом деле тут есть серьезная экономическая подоплека.

— Идея отменить деньги не характеризует Ленина как хорошего экономиста: он предложил выпустить кровь из экономики.

— С одной стороны, отмена денег — это история про мгновенный переход к коммунизму. Но есть и политика раннего большевизма 1918–1920 годов, когда инфляция составляла 10000%, потому что это такой способ — «вымывая» деньги из богатых, разорить их и пустить деньги, которые лежат в банках, на всех. Это не эксцентричная политика большевистского центробанка, тут есть понятная подоплека — перераспределить средства от элит к массам.

 

Откуда берутся революционеры

— Есть ли у вас версия, почему из образцовой дворянской семьи, где было шестеро детей, богобоязненный отец, образованная мать, вышло столько революционеров?

— Для того поколения ничего уникального в этом не было. Например, Софья Перовская была генеральской дочерью. Среди революционеров многие были из дворян. Тем более, Ульяновы были недавние дворяне, по сути, разночинная семья. Это была одержимая семья [демократов]. Это сейчас мы цитируем Некрасова и Добролюбова с какой-то иронией, а в том поколении и общественном слое было много людей, готовых умереть за эти идеи. Поэтому многие ушли в народовольческий террор, вполне понимая, чем это им грозит. Это означало, что государство в тот момент вызывало большее омерзение и ненависть, чем сейчас. Когда Россия вела войну с Японией в 1904 году, в студенческой аудитории было нормальным закричать: «Да здравствует Микадо!». Но на самом деле протестные настроения меняются. Студенческое поколение ленинских ровесников — революционное, а поколение после 1905 года, наоборот, очень контрреволюционное, и когда Луначарский приходил в студенческие аудитории рассказать о достоинствах революции, его освистывали.

— Вокруг больших людей создаются мифы и даже анекдоты. У вас есть любимый анекдот про Ленина?

— Я не анекдотчик, функционирование мифа о Ленине — не моя тема. Впрочем, мне кажется остроумной шутка 1923 года (тогда Ленин уже перенес удар) о том, что в Кремле есть колокол, который не звонит, пушка, которая не стреляет, и премьер, который не говорит. А в целом анекдоты про Ленина не кажутся мне смешными. Ну, есть анекдот: «Сначала напоить чаем, потом расстрелять». Видимо, он отражает представление о Ленине как о противоречивой фигуре.

 

Ленин как продукт географии

— В начале 1990-х мне в редакцию областного еженедельника местный писатель Лев Бурдин принес статью, где цитировал воспоминания одноклассника Владимира Ульянова о том, что в юности тот был некрасив и заносчив, его не любили одноклассники и девочки, и якобы этот комплекс он потом изживал через революцию.

— Ленин — фигура не такого масштаба, чтобы объяснить его через то, что ему не дала какая-то девушка. Это вульгарное объяснение может работать с другими, обычными, людьми. Ленин был человеком достаточно необычным, чтобы разгадать его через такое простое решение.

— А может быть, в этом что-то есть? Могут же ранние детско-родительские и иные отношения определять стиль и судьбу политика?

— Мне кажется, важнее, чем конкретное окружение и какие-то знакомые, сам факт рождения Ленина здесь, на берегу Волги, в средней России. Он больше продукт географии, а не отношений с одноклассниками. Да, они любопытные свидетели, но правда ли, что жизнь Ленина — это переживание конфликта со школьными друзьями? Маловероятно.

— То есть Ленину психоаналитик был не нужен?

— Нет. Я не люблю такие парабиографии, где рассказчик делает вид, что он присутствует в голове своего героя. Стилистически это выглядит дико фальшиво и для биографа непродуктивно. В «ЖЗЛ» много таких книг, и это писательская неудача.

 

Образцовый критик

 — Вы филолог, которому пришлось стать историком, или вы сохранили за собой позицию филолога и работали не столько с историей, сколько с текстами?

— Мне 43 года, и мне не хотелось бы, чтобы у меня на визитке было написано «филолог», но если там будет написано «историк», то это было бы мошенничеством: я не защищал диссертации по истории. Я к книжкам и текстам отношусь чувственно: если книжка мне не нравится, я швыряю ее об стену — это мое потраченное время. У меня есть слух, пользуясь которым я на протяжении 15–20 лет предполагал, что я литературный критик. Мне мнилось, что я могу отличить хороший текст от плохого. Но после знакомства с марксистскими критиками, такими как Ленин, Луначарский, Троцкий, Богданов, мне кажется, то, чем я занимался эти годы, — непрофессиональная работа.

Вот Ленин, который написал «Лев Толстой как зеркало русской революции», был настоящим критиком, потому что он воспринимает литературу не в терминах «нравится — не нравится». Он объясняет, что литература воспринимает социальное настроение общества быстрее, чем что-либо еще, что писатель способен добыть правду, которую невозможно добыть другими средствами, и показывает, как это работает в тексте. А у меня такого никогда не получалось, я апеллировал к тому, хорошо или плохо написано, есть музыка в тексте или нет. В России на протяжении 20 лет не было критиков, которые в состоянии проанализировать текст так, как это делал Ленин. Я к этому даже не хочу возвращаться. Может быть, потом, когда я так же хорошо освою Маркса, я освою и это искусство. А зарабатывать на жизнь, сочиняя рецензии для глянцевых журналов, — мне это неинтересно.

 

Ситуативный политик

— В школе и институте нам пришлось читать и конспектировать работы классиков марксизма, преимущественно Ленина. Запомнилась его работа «Задачи союзов молодежи», где он говорит, что нет морали бесклассовой, что для нас нравственно только то, что служит интересам пролетариата. Тогда эта мысль воспринималась как естественная, а сегодня она кажется абсолютно аморальной.

— Я не вправе оценивать Ленина, но думаю, он имел в виду другое: у пролетариата достаточно исторического опыта, чтобы выстроить свою нравственную систему. То положение, в которое его вверг капитализм, в антагонизм между хозяином и слугой, позволяет ему обрести моральную позицию. Речь, скорее всего, об этом, а не о праве на расстрелы, не о Шарикове, не о том, что все дозволено. Представление о том, что пролетариат состоит из Шариковых, — это род социального расизма.

— Вы не любите «Собачье сердце»?

— Это смешно, остроумно, но это социальный расизм. Если молодые люди попали в ПТУ, а не в вуз, это не значит, что они ублюдки. Просто у них не было иной возможности.

— Из той самой цитаты Ленина можно вывести нашу последующую историю: если для нас нравственно только то, что служит интересам пролетариата, то отсюда два шага до сталинизма.

— Знаете историю про Шостаковича, который случайно во время антракта забежал в женский туалет и, когда туда зашли женщины, воскликнул: «Я не то имел в виду!». Вот и Ленин, мне кажется, не то имел в виду. Можно задним числом настричь из Ленина цитат и представить его кем угодно.

 

Советская попытка — не последняя

— Можно ли сказать, что в результате пятилетних отношений с героем вы стали другим Львом Данилкиным?

— Про это у меня послесловие к книге. Ты изначально начинаешь эксперимент. Некоторые люди сами себе устраивают странные тесты: «Я буду весь год есть только в „Макдональдсе“, и посмотрим, что получится». Или: «Я буду весь год читать Британскую энциклопедию». У меня был веселый эксперимент: что произойдет с человеком, который будет нон-стоп читать собрание сочинений Ленина, с первого по 55-й том. Оказывается, это не очень продуктивная игра, потому что если не понимаешь, о чем там речь, то это довольно скучно: ты зеваешь и засыпаешь с раскрытой книгой. Общение с 55-томником не меняет человека, но когда ты понимаешь, при каких обстоятельствах написан тот или иной мелкий текст и что на самом деле творилось (например, что значит совещание 22 большевиков осенью 1904 года), когда понимаешь драматургию и мотивы участников, твой герой становится другим человеком, и это автоматически заражает тебя тоже, твоя картина мира сильно корректируется. Когда я начинал писать книгу, я знал, что был 1917 год, гражданская война, а сейчас я понимаю подоплеку и механику всего этого, понимаю, как легко это может повториться. Когда два времени входят в резонанс — время, в котором ты живешь, сидя за своим 55-томником, и то время, — то тема начинает на тебя влиять. В этом смысле — да, я пять лет назад и я сейчас — два разных человека.

— Вы на самом деле прочитали все 55 томов Ленина?

— Да. Я даже составил книжку избранных работ Ленина, она недавно вышла. На любительском уровне я неплохо в нем ориентируюсь. Я прочитал также множество источников, от брошюр 1924 года до огромных монографий. Я медленно читаю, но через три года такой работы начинаешь отличать работы настоящих историков, которые действительно сидели в архивах, от пропагандистских штампов и клише.

— Один из советских штампов — «Учение Ленина живет и побеждает». Но в итоге-то оно не победило.

— Это такой небольшой цикл — последние 25 лет, все еще может измениться. Советская попытка закончилась в 1991 году, думаю, она далеко не последняя.

— Вы полагаете, Россия опять беременна революцией?

— Общественные противоречия никуда не деваются, вопрос в том, случится ли такой кризис, через который они войдут в резонанс друг с другом, как случилось в мировую войну. Мы дико близки к мировой войне, хотя это последнее, что нам нужно. Кто мог в 1914 году на волне патриотического энтузиазма предположить, чем все кончится?

— Стоит ли возвращать Ульяновску историческое название, раз уж Ленин родился в Симбирске?

— По-моему, дико круто быть таким Вифлеемом, в котором родится Ленин. Что касается переименования, то это же не Ленин позвонил первому секретарю и попросил: давайте-ка, переименуйте город в Ульяновск. Опять же, Ленин в 1924 году и даже до конца XX века воспринимался как такой Христос, как солнце, к которому относились с религиозностью, поэтому переименование не было насильственным. Эти люди, которые затеяли переименование, они что, были неправильно информированы? У них были какие-то резоны, почему не уважать их?

---

Лев Данилкин — российский журналист, писатель и литературный критик. Родился в 1974  году в Виннице в семье учителей-словесников. Окончил филологический факультет и аспирантуру МГУ. В 2000–2014 годах вел рубрику «Книги со Львом Данилкиным» в журнале «Афиша». Работал шеф-редактором журнала Playboy, литературным обозревателем газеты «Ведомости». Сейчас — редактор раздела культуры «Российской газеты». Автор годовых обзоров современной русской литературы, сборника рассказов «Клудж», биографий Александра Проханова, Юрия Гагарина и Владимира Ленина (за последнюю получил литературную премию «Большая книга»).