Бывший зек, карельский сепаратист и политический беженец Тимур Хартманн (Шуттиев): В России все «подментованные» — и русские националисты, и правозащитники

Тимур Хартман (бывшая фамилия — Шуттиев) называет себя сторонником независимой Карелии и отрицает существование государства Россия, провел два года в СИЗО и в пресловутой сегежской колонии ИК-7 за избиение антифашиста в Петрозаводске. Во время заключения он начал сотрудничать с ФСБ и продолжил после освобождения. Вынужден был покинуть Россию, когда не сумел договориться о прекращении этого сотрудничества. Он утверждает, что у него есть информация (в том числе от бывших и нынешних заключенных) о связях со спецслужбами как русских националистов, так и правозащитных организаций и активистов-правозащитников, защищающих права заключенных.

От автора:

Читателя может дезориентировать сочетание русского национализма и карельского сепаратизма в характеристиках спикера, сотрудничество с ФСБ и отрицание России. Однако выводы лучше делать после прочтения интервью, а не перед прочтением. К этому, кстати, и призывает спикер.

Почему это надо прочитать? Не знаю. Зато знаю, почему я решил это опубликовать. Я считаю любые дискуссии полезными. Еще один аргумент — в эпиграфе.

 

Эпиграф

«Мы же не в суде, чтобы я железные доказательства предъявлял. Я просто говорю всем: посмотрите, как люди себя ведут, и делайте выводы. Потому что есть много информации, которая до вас не доходит. Если у вас нет знаний, достаточных для того, чтобы делать определенные выводы, так вы их тогда не делайте за всех. Вы — журналисты. Вы озвучивайте тогда все мнения, а не только те, которые вам удобны. А то такое впечатление возникает, что все журналисты в России ангажированы. Тут надо выбирать — либо ты журналист, либо ты опасаешься [последствий от своих материалов]».

Тимур Хартманн

 

От карельского сепаратиста до русского националиста и политического беженца

— Если погуглить твою фамилию, то ты — неонацист. У меня после нашего, впрочем, недолгого, общения сложилось другое впечатление. Как ты сам себя позиционируешь?

— Сейчас я себя не отношу ни к каким политическим движениям — ни к правым, ни к левым, ни к центристам. Но я до конца жизни буду являться территориальным карельским националистом. Я за отделение Карелии от Российской Федерации. Полностью. Бабушка-карелка из Муезерского района с детства воспитывала меня в национальных традициях. Она мне всегда говорила: «Не забывай свои корни, не забывай, кто ты. Иначе погибнешь».

— А как же «лидер группировки неонацистов» Тимур Снег Шуттиев?

— До 18 лет я был, можно сказать, карельским националистом. Попал в армию, где хотел отказаться от присяги, потому что считал российскую армию оккупационной имперской армией. Но такие условия были созданы, что отказаться было невозможно: угрожали здоровью, расправой. А в середине 2000-х я действительно примкнул к ультраправым русским националистам, радикалам. Потому что в то время только они открыто заявляли о противостоянии Путину, его режиму. Тогда были большие надежды на то, что кто-то из русских националистов придет к власти и нам [Карелии] дадут независимость.

 

 

— Потом что-то изменилось? Что ты сейчас по этому поводу думаешь?

— Сейчас я против любого русского режима. Потому что веры в него нет никакой. Если взглянуть на историю России, это одна каторга. Никакое историческое время — от Ивана Грозного до Путина — мне не нравится. Поэтому я хочу, чтобы московская власть полностью ушла из регионов. Все национальные автономии должны обрести независимость от России. Это не значит, конечно, что я выступаю за то, чтобы прогнать русских. Я за то, чтобы на территории Карелии остались все граждане, пусть они называются гражданами Карелии. В 2015 году я вступил в организацию Митери Панфилова «Стоп оккупации Карелии», правда, на данный момент у меня с ним есть разногласия [настоящее имя Митери Панфилова — Дмитрий Кузнецов, в 2015 году интернет-ресурсы организации были признаны экстремистскими, а самого Митери Панфилова представитель «умеренных» карельских регионалистов Вадим Штепа назвал агентом спецслужб, но Хартманн это отрицает; в том же году Дмитрий Кузнецов получил политическое убежище в Испании и вид на жительство до конца 2020 года].

Мне бы хотелось, однако, чтобы все прокарельские силы объединились. Чтобы активисты забыли личные обиды и стали бы думать о Карелии, о том, что нужно для нашей республики. Ни про кого из карелов, я имею в виду не по национальности, а наших земляков, я не хочу говорить плохо. Ну, кроме Василия Попова [политик и бизнесмен, экс-лидер карельского «Яблока», получил политическое убежище, в настоящее время проживает в Финляндии; в России против Попова возбуждено уголовное дело по статье «Мошенничество»]. Во-первых, он оставил свою семью в России в ситуации реальной опасности, под судом. Так мужчины, на мой взгляд, не поступают. Во-вторых, он и меня проигнорировал, когда я обращался к нему за помощью. Так вот, я хочу, чтобы все карельские активисты постарались скооперироваться. Я хочу создать организацию под названием «Карельский вопрос», которая должна стать площадкой для обсуждения будущего Карелии.

 

 

— Почему произошел разрыв с ультраправыми?

— В результате общения с ультраправыми я попал в тюрьму. Там я стал общаться с представителями других национальностей, в том числе с чеченцами, со многими подружился. Там я увидел всю систему изнутри. И снова пришел к выводу о том, что империи в нашем мире уже не состоятельны, не имеют права на существование. Имперство уничтожает на корню все национальное, все свободное.

Я освободился в 2011 году, поменял фамилию. У меня не было никакого желания общаться с ультраправыми, которые на меня давали показания, из-за которых меня и закрыли. К тому же я никогда не поддерживал идею построения русского белого государства. Окончательно я разошелся с ними после отъезда из страны. Больше не было никаких контактов. Они продолжают мечтать о какой-то великой России. Но великой России быть не может. Либо обычная Россия, либо никакой.

— Почему ты находишься за границей?

— Потому что во время заключения [в карельской колонии ИК-7 Сегежи] меня завербовала Федеральная служба безопасности. Для того, чтобы я им сливал всю информацию о происходящем в правом движении нашей республики, в среде русских националистов. Им было интересно, не собирается ли кто-то из радикалов покупать оружие или что-то взрывать. Конечно, ничего подобного не было. Националисты просто занимались… спортом [улыбается].

После того, как случились события на Украине, зимой 2013 — весной 2014 года, ФСБ начало плотно наседать на меня, чтобы я начал с ними сотрудничать по украинским соратникам, тем, кто в «Азове» [националистический батальон «Азов», воюющий на юго-востоке Украины], тем, кто в «Правом секторе» [запрещенная в России Украинская националистическая организация], и так далее. Сотрудники ФСБ знали, что я общаюсь через соцсети с украинцами. Знали, что националистическое крыло в Петрозаводске, включая меня, поддержали украинскую революцию. Пытались выведать у меня, кто ездил из нашего города на Майдан, но никакой информации они от меня не получили.

— А как сотрудничество с ФСБ привело к отъезду за границу? Что-то не сложилось в общении?

— В 2014 году я узнал, что один из петрозаводских националистов, человек по имени Анатолий Гороховик, резко полюбил Путина и уехал на Луганщину воевать в батальоне «Заря». Понятно, что это все неспроста. Он должен был сидеть вместе со своим соратником Никитой Налимовым за то, что они порезали отверткой какого-то таджика. Но Налимов уехал сидеть, а Гороховик заключил сделку со следствием, получил 200 часов исправительных работ, а потом оказался в «Новороссии» [доказательства есть в распоряжении редакции]. Я понял, что, судя по тому, какая развивается истерия, что показывают по телевизору, я долго со своими взглядами на свободе не прохожу. Точнее, что либо меня доразработают, либо посадят. А у меня к тому моменту уже была семья, родилась дочь. Для меня это был перебор. Я и до этого работал так, что никого не сливал, чтобы никому от меня проблем не прилетело. Я решил не продавать больше совесть.

— И что — собрался и уехал?

— Я тогда сказал курирующему меня офицеру ФСБ, это был Евгений [*Роскомнадзор], что я больше не хочу сотрудничать, что у меня родился ребенок и надо это все прекратить. Но он только похихикал, и я понял, что никто меня просто так не отпустит. Тогда я быстро продал квартиру, через знакомых уголовников, с которыми вместе сидел, быстро сделал загранпаспорта (для дочки мне вообще сделали за 15 минут паспорт, я его еще горячим в руках держал). И мы уехали за границу.

 

 

«В сегежской колонии я вынужден был подписать бумагу о сотрудничестве с ФСБ»

— Давай все же коротко о том, почему ты оказался в тюрьме, иначе тема остается не раскрытой. Твои рассуждения во многом основаны на информации и опыте, которые ты именно там получил.

— В 2009 году в городе было противостояние националистов и антифашистов, точнее — ультраправых и радикального крыла «Антифа». Мы их отлавливали по городу и объясняли… Потому что считалось, что Петрозаводск — чуть ли не столица «Антифа» России. Гога, на которого мы напали, — это было вообще спонтанное нападение, потому что тогда мы собирались толпа на толпу драться, но не срослось. Мы уже шли дворами по домам, и вот этот Гога подвернулся. Единственная моя цель была — избить его и объяснить, что в городе не так вольготно теперь будет житься антифашистам. Ну а Иванов и другие подельнички, которые меня потом и сдали, они его ножом порезали — проткнули легкое, ноги, ягодицу. На меня повесили восемь статей, по четырем оправдали. Грабеж, по которому меня осудили на два года, я не совершал. Это опера договорились с потерпевшим. На следствии пришлось это признать, даже адвокат мне сказал, что это надо сделать, иначе получим больше. В итоге я получил 2 года 2 месяца и 10 дней. Поскольку мы долго писали кассационные, я год и семь месяцев провел в изоляторах в ужасных условиях, но в итоге мне скостили срок до 2 лет и 10 дней.

— Я так понимаю, что на зоне появилось не только много новых знакомств, но и много новой информации, которую ты и хочешь передать?

— Про отсидку — отдельный разговор. Могу рассказать, как меня чуть не убили в СИЗО, точнее, как я чуть не умер от воспаления легких, как я четыре дня валялся на полу и мне не оказывалась никакая помощь, как почки отказали. Тяжеловато было. Но разговор даже не об этом…

В зоне я считался политическим, а это пристальное внимание со стороны оперов, со стороны администрации. Некоторым «ватным» зекам тоже нравится ноги тебе поотпиливать. Есть сложности. А выезжал только за счет того, что общался с чеченцами, которые с кондопожских событий заехали [имеются в виду массовые беспорядки на национальной почве в Кондопоге в 2006 году], с русскими бандитами. Люди видели во мне человека. В тюрьме вообще так: если в тебе видят сильного, нормального человека, то проблем не будет, если ты сам, конечно, куда-нибудь не вляпаешься.

 

Если ты политический, то это пристальное внимание со стороны оперов, со стороны администрации, да и некоторым «ватным» зекам тоже нравится ноги тебе поотпиливать

 

— Ты вляпался? В ФСБ, судя по всему?

— В течение пяти месяцев, что я провел в лагере, они ко мне приезжали, кажется, восемь раз. Приезжали два офицера, выдергивали, интересовались обстановкой в лагере, и потихоньку они мне через отряд создали такие условия, что я был вынужден подписать бумагу о сотрудничестве.

Мою историю про ИК-7 публиковало, правда анонимно, «ОВД-Инфо». Это вообще сложно понять человеку с воли. На «красной» зоне много стукачей. Каждый твой шаг прослеживается. А после того, как я подписал бумагу [о сотрудничестве с ФСБ], меня устроили бригадиром в санчасть подсобного хозяйства. Я там выращивал огурцы и помидоры с двумя зеками.

Когда я освободился, я вынужден был сотрудничать. Потому что мне эфэсбэшники сказали, что на меня даны показания, которые позволят меня упрятать за решетку на много лет. Оснований им не доверять у меня нет, потому что я видел, как эти доказательства выбиваются. А рассуждать «а вдруг меня не посадят?» может только больной.

 

После того, как я подписал бумагу о сотрудничестве с ФСБ, меня устроили бригадиром в санчасть

 

— Почему ФСБ не узнала про то, что ты оформляешь паспорта?

— Они знали. Я заранее сказал куратору, что собираюсь ехать отдыхать за границу, в Норвегию, поэтому и паспорта буду оформлять. Эту информацию они, видимо, по-своему оценили. Потому что когда я стал заниматься оформлением, тот человек, который мне помогал, выдернул меня и спросил: «Почему ты не сказал, что у тебя проблемы с ФСБ? Они там думают, что ты собираешься выехать на Украину, в „Азов“». Но паспорт-то мне в итоге сделали. Так что это во многом миф, что там «все схвачено». А парни молодые, которые там работают, у них опыта никакого, они мало что понимают. Они просто верят слепо в то, что Америка плохо делает России, что Путин плохо делает, но нет никого, кто мог бы возглавить [страну] и так далее. У них просто знатно промыты мозги.

— Так ты собирался ехать воевать в «Азов» или не собирался? И почему вместо этого поехал в Финляндию?

— В «Азов» я действительно собирался, и уехал бы воевать за независимость Украины, но украинцы почему-то медлили с приглашением, и поэтому мне пришлось сделать самое простое — уехать в Финляндию. Я бы мог поехать на Украину просто так, наобум, тем более у меня дед с Киева, но с маленьким ребенком не решился. А до Финляндии было недалеко. Финны мне политическое убежище предоставить отказались. Они признали факт пыток, но также признали правомерность их применения. Они решили, что про ФСБ я им наврал и посоветовали возвращаться обратно. Понятное дело, я не поехал. Я купил у одного чеченца машину и проехал с семьей 3 тысячи километров через все границы, до Германии. При этом прав у меня никогда не было, за рулем я последний раз сидел лет 10 назад, да и в принципе водить практически не умел. Я вообще-то ехал в Испанию к Митери [Панфилову], но деньги заканчивались. А в Германии меня ночью остановила полиция, и я сдался.

 

 

«По моему мнению, Дадин „договорной“, он гнилой человек»

— Когда мы разговаривали с тобой перед интервью, ты сказал, что хочешь предупредить всех сочувствующих Ильдару Дадину о том, что, как бы это сказать, он не тот, за кого себя выдает. Почему изменилось твое мнение о нем? Ведь в упомянутом интервью «ОВД-Инфо» ты говорил, что готов подписаться под его словами.

— Попробую объяснить. Что касается меня, малоизвестного правого радикала, то задача ФСБ была простой: сделать так, чтобы после отсидки я стал подконтролен им и поставлял информацию. И я не верю, что за время нахождения Дадина в колонии к нему никто не приходил и не предлагал сотрудничества. И я не верю, что он отказался, что был и остался таким борцом за права и свободы. Я объясню, почему. После освобождения он начал «троить», то есть выдавать разнобойную информацию. В социальных сетях было много сообщений от людей, которые с ним сидели, о том, что во время отсидки он говорил одно, а после освобождения стал говорить другое. О том, что он своими движениями подставлял людей. Эти комментарии появляются и исчезают, их удаляют. Это комментарии простых людей, которые борются с системой один на один. Они не обращаются к правозащитникам, они сами пишут жалобы в суды и так далее. Дадин после освобождения начал расхваливать этапы. Неужели он не понимает, что делает? Вряд ли. Ведь огромное количество зеков пишут в Европейский суд по правам человека жалобы на условия [в которых заключенные находятся] на этапах. Потому что действительно возят, как скот. Дадина, видимо, после прессинга [в сегежской колонии] немного расслабили [на этапе], были с ним вежливы. Но ни один зек никогда не поверит мусорам. И не будет говорить, что они хорошие. Потому что это все постанова, тактика, известная еще с советских времен. Сначала тебя прожаривают, потом попускают. На попусках человек может дать ту информацию, которая нужна. И начинает на радостях нахваливать то, что с ним происходит. Это эффект неожиданности.

 

 

— Ну и что такого? Да, он оказался в приемлемых условиях, о чем всем и сообщил. Это не обязательно означает, что он сотрудничал с органами.

— Это только один момент. Я продолжаю. Был еще случай с врачом. К Дадину в [сегежскую] колонию приезжал врач от «Руси сидящей» Василий Генералов, все помнят эту историю. Там изначально все было схвачено со стороны УФСИН. И врач этот с Первого канала, и Шаров-Делоне [Сергей Шаров-Делоне, правозащитник, сотрудник фонда «Русь сидящая»] о Дадине отзывались тогда весьма нелестно, давая понять общественности, что тот, возможно, врет. То есть, возможно, это была такая подстава со стороны «Руси». А сам Дадин после освобождения рассказывал, что врач этот, когда он отказался от медицинского освидетельствования, его оскорблял, унижал и так далее. Мне непонятно, почему после освобождения он не развернул эту историю, не стал называть даже имя этого человека. Так, вскользь сказал, что был какой-то врач. Он эту тему замял. Для меня это показатель того, что человек не хочет добиться какой-то истины, а просто на волне популярности разбрасывается словами.

— Хорошо, допустим. То есть пытки были, по твоему мнению, и после этого он сдался и начал сотрудничать со спецслужбами?

— Примерно так. Почему еще можно сказать, что Дадин «договорной»? Потому что его берут и освобождают. Где это видано, чтобы кого-то вот так взяли и освободили решением Конституционного суда? Да нигде! А он освобождается, начинает расхваливать этапы. Вся страна теперь уверена, что у нас этапы нормальные. Вся страна уверена, что у нас только в определенных местах пытают, а в остальных — все хорошо и офицеры замечательные. Ну и потом суд ему присуждает два миллиона триста [тысяч рублей]. И он успокаивается. А теперь вспомним других политических заключенных, которых избивают, пытают, которым накручивают сроки, того же Сергея Мохнаткина. А с Дадиным по-другому вышло.

 

Почему можно сказать, что Дадин «договорной»? Потому что его берут и освобождают решением Конституционного суда

 

— По поводу «успокаивается»: он сразу после освобождения сказал, что хочет отдохнуть, и это понятно, а потом с новыми силами в бой. Давал себе полгода на отдых, кажется.

— Но он ведь не затих. Он где-то ходит, фоткается в футболочках «Нет войне». А вот про зеков он уже давно забыл. Получается, что он сначала «пыжанул» так за всех зеков, а теперь всем зекам по-черному ласты крутят, а он весь радостный бегает — «Нет войне!». По моему мнению, он просто гнилой человек. Ему, скорее всего, «фейсы» [сотрудники ФСБ] сказали: давай, по украинской теме гони, потому что это уже никому не интересно.

— Пожалуй, я могу согласиться с некоторыми нестыковками в деле Дадина, о которых ты говоришь. Что-то выглядело странно еще в то время, пока он сидел, что-то стало выглядеть странно после освобождения. Но зачем это все спецслужбам?

— Конечно, у меня нет прямых доказательств. Но любой уголовник, любой сидевший, глядя на эту ситуацию, скажет, что Дадин на 100% «договорной». Просто так в этой системе ничего не происходит. А преподносится это все как победа либерального слоя, тех, кто писал бумаги и так далее. Мусорам это выгодно. Что они в итоге получили? В итоге я не замечаю, чтобы Дадин где-то как-то боролся за права заключенных. А по сообщениям из Карелии и из других регионов, и это видно по материалам, которые собирает Настя Зотова на сайте «Территория пыток», условия в колониях только ухудшились: на людей завели уголовные дела, кому-то добавили срок, издевательства и пытки продолжаются. То есть появилась еще одна организация, которая собирает жалобы от заключенных, которым потом за эти жалобы еще ухудшают условия. Потому что эту систему не победить таким образом: будет еще одна организация, и еще одна… И все будут стараться помочь, и все будут говорить об искалеченных судьбах. Только с мертвой точки это дело не сдвинет.

 

 

«Правое движение в России — омерзительное, скотское, свинское»

— Как тогда победить эту систему? Можно ли вообще победить? Надо ли ее побеждать?

— Нужны реально массовые доказательства в Европе, в Америке. Надо здесь об этом говорить, а не в России. В России всем на это наплевать. Нужно в Европе собирать конференции, чтобы с участниками пыток говорили напрямую здесь. Чтобы в Европе поняли, что в России до сих пор система концлагерей. Просто советские концлагеря переименовали в колонии. А больше ничего не поменялось. Мир должен узнать о том, что в современной России те же самые концлагеря и те же самые методы [обращения с заключенными], что во времена Сталина.

— До тех пор, пока проблема глобально не решена, почему бы Зотовой не помогать заключенным?

— Можно помогать точечно, и это получается у той же Зотовой. Но вообще, эту систему не поменять, ее надо сносить. К Зотовой у меня претензий нет. Она большой молодец. Только она молоденькая девушка, и она не понимает, что вокруг нее могут быть люди, которые все контролируют и сливают информацию во все инстанции: во ФСИН, в МВД, в ФСБ, в прокуратуру.

— То есть правозащитные организации, которые помогают заключенным, тоже сотрудничают со спецслужбами. Такой вывод?

— Да. Что такое «Русь сидящая»? Опять же — вспомним исчезающие комментарии, в которых люди пишут: «А почему, когда мы обращаемся, с нас начинают требовать, вымогать деньги?». Или некоторые посты Романовой [Ольга Романова — руководитель фонда «Русь сидящая»]. Например, когда они приезжали в Сегежу, она писала: «Заместитель Коссиева Сан Саныч встретил нас…». Сейчас этот пост удален. Но это панибратское отношение с фсиновцами говорит о том, что они на легкой ноге с ними, что они обо всем договариваются. Это такая нечестная организация, которая работает с властями и избранным помогает. Это касается и Владимира Осечкина. Я могу найти видео, где он выступает за Антимайдан. Как может человек, поддерживающий Антимайдан, бороться с пытками в России? Значит, это фейковая организация. Мне Осечкин писал, пытался вынюхать у меня, какие фамилии я знаю. Очень так по-ментовски со мной разговаривал, и я его послал, никакой информации не дал. Короче, любая контора [имеются в виду правозащитные организации] в России, хоть против, хоть за, так или иначе курируется мусорами — прокурорскими, эфэсбэшными, цэпээшными и так далее.
 

Мир должен узнать о том, что в современной России те же самые концлагеря и те же самые методы, что во времена Сталина

— Из нашего общения я также понял, что ты обвиняешь русских националистов, к которым сам когда-то имел непосредственное отношение, в сотрудничестве со спецслужбами. Так?

— Есть очень много информации, которую практически невозможно проверить. Но она есть, и она правдивая. Она приходит в интернет из «черных» колоний и СИЗО, где у зеков есть доступ в интернет. Часто всплывают комментарии от зеков в соцсетях, но они быстро стираются. Кто следит за темой, тот знает. Например, я когда был в зоне, мне — русскому националисту — чеченцы сказали, что Тесак [известный скинхед и неонацист, настоящее имя — Максим Марцинкевич] сотрудничает с мусорами и работал у них в пресс-хате. Я сначала чеченцам не поверил. Но потом, когда я освободился, я во многих правых группах видел комментарии (вот эти самые исчезающие комментарии), что Тесака решили «опустить» и ему лучше не заезжать больше на зону. Потому что он мусорской. Да сейчас вообще все «правое» движение России — это мусорская тема. Посмотри профайлы этих русских отморозков в соцсетях. Они там открыто делают посты националистического содержания. Кто бы им это позволил? Я, когда вышел из колонии, вообще боялся в соцсетях об этом писать. А они такие герои. С чего бы? Да с того, что сотрудничают. Пусть не все, но большинство. Тот же Андрей Линок. В 2011 году он получил 9 лет колонии. А сейчас собирает деньги на «Узников Совести». Типа герой. А не может быть героем человек, который освободился по УДО.

— Отчего такая уверенность? И почему «правые» соглашаются сотрудничать?

— А идет это все с того, что многие «правые» попадают на зону, идут на «красный ход», то есть начинают сотрудничать с мусорами, становятся «активистами» [заключенный, открыто сотрудничающий с администрацией исправительного учреждения]. По их понятиям это нормально, они оправдываются тем, что идут избивать всяких насильников, грабителей и так далее. Для меня, конечно, это жуткая история, я всегда был и буду только за «черный ход» [следование воровским законам на зоне]. Поэтому я и говорю, что правое движение в России — омерзительное, скотское, свинское. Там есть нормальные парни, но о них почти никому не известно. Они идут по «черному ходу», и им мало кто помогает. Когда я вышел, ко мне подкатили цэпээшники [сотрудники Центра по противодействию экстремизму МВД России]. У меня-то уже стояла подпись для ФСБ. Так вот два раза я даже у них денег взял в долг. А потом я их больше не видел, потому что ФСБ им запретили ко мне подходить. Там все под контролем.
 

Те, кто уехал из России, решили не сдаваться. Потому что оставаться и не сдаваться — невозможно

 

 

 

— Давай подытожим. Какая, все же, главная мысль твоего выступления?

— Все, кто жил и живет нормальной, обычной жизнью, не могут полностью понять то, о чем говорю. Не могут поверить в это. Вы же не можете пропустить через себя все это. И судите об этом по-своему, вроде как по-порядочному. Но на самом деле все не так. Надо давно понять людям, что все не так, как вы себе представляете. Почему люди уезжают? Почему уехал Штепа [Вадим Штепа уехал из России после обвинений в демонстрации символики экстремистских организаций]? Потому что ему сутки дали за фотографию со свастикой? Нет ведь, он просто понял, что ему ласты завернут. Почему уехал Ефимов [Максим Ефимов — карельский правозащитник, блогер, эмигрировавший в Эстонию после возбуждения дела о возбуждении ненависти по признаку религии, ч. 1 ст. 282 УК РФ]? Потому что понял, что ему хана будет. Эти люди — не важно, хорошие они или плохие — решили не сдаваться, поэтому они уехали. Потому что оставаться и не сдаваться — невозможно. Либо тебе нужно иметь такую силу духа, как у некоторых воров, которые сидят в ШИЗО годами и не ломаются. А на воле к тебе придут и скажут: либо ты делаешь так, как нам надо, либо мы сделаем так, как тебе не надо. Это касается каждого, все жители России должны это понять.