Вице-спикер Госдумы Ольга Епифанова: От каждого человека зависит, будет ли у нас хорошая жизнь, но не каждый это понимает

Вице-спикер Госдумы Ольга Епифанова, избранная в федеральный парламент по спискам «Справедливой России» от Коми и Архангельской области, приезжала в июне с рабочим визитом в Сыктывкар. За несколько дней она успела посмотреть конкурс строя и песни, встретиться с епископом Сыктывкарским и Коми-Зырянским Питиримом, обсудить партийные дела с активом местного отделения, посетить онкологическое отделение больницы и дать интервью корреспонденту «7x7» Максиму Полякову. Вместо запланированного часа беседа продолжалась почти три. Депутат Госдумы рассказала о том, как боролась с черным пиаром, который инициировала команда бывшего главы Коми Вячеслава Гайзера, как обсуждался и принимался «закон Димы Яковлева», почему, по ее мнению, в России нет проблем с геями и как она оценивает высказывания Елены Мизулиной.

 

«Депутат был для меня непонятным существом, образ которого я толком не представляла»

— Я хочу, чтобы вы вспомнили события шестилетней давности. Ваше первое избрание в Госдуму. Многие помнят, насколько скандальной была ваша кампания в Коми, какое количество черного пиара, подготовленного администрацией экс-главы Коми Вячеслава Гайзера, на вас свалилось. Тогда в эфире архангельского телеканала вы назвали жителей Коми комяками. Что вы думаете о тех событиях?

— Я до этого никогда не была в Коми. При формировании партийных списков мне к моей Архангельской области добавили Республику Коми. В архангельском отделении партии был секретарь бюро из Коми. Он часто говорил: «Мы — комяки». У меня это отложилось. Кроме этого, руководитель архангельского отделения партии «Родина», у которого тоже корни в Коми, говорил так же. Когда я сюда прилетела, мне Вера Скоробогатова — она тогда была лидером «Справедливой России» в Коми — сказала: «Говорите — жители Коми». Это было сказано мимоходом, и я не придала этому особого значения. И уже во время кампании отловили мои дебаты в Архангельске, где я называла жителей Коми «комяками». Без каких-либо задних мыслей. И началась какая-то невероятная истерия.

— То есть вы признаете, что это была ваша ошибка?

— Это моя ошибка. Мне до сих пор стыдно. Но раз представители народа Коми, с которыми я общалась, сами себя называли «комяки», чего мне было задумываться? Я извинилась, сняла видеоролик. А тут политтехнологи убрали звук из него, нашли коми песню и наложили. Конечно, сыграла роль моя неопытность. До этого у меня был лишь опыт руководства своим бизнесом. Лидер «Справедливой России» в Архангельске тогда переметнулась в «Единую Россию», все члены нашего совета были в отпуске. Мне предложили «взять» партию на время, до той поры, когда все вернутся из отпусков и партию заберет тот, кто пойдет на выборы в Госдуму.

И вот вернулись мужики, а решимости и веры у них не хватило. Дело в том, что по всем прогнозам партия не должна была набрать больше 4%. Поэтому наших партийцев можно было как-то понять. А я уже взяла партию. Для меня партия — это люди. Как их бросить? Как потом смотреть им в глаза?

— Полная фраза во время дебатов на архангельском телевидении звучала так: «Мы им [комякам] нафиг не нужны».

— Это было сказано в контексте архангельской тематики. Она ничего не значила. Но за нее зацепились и «оттоптались» по полной программе. Пошел черный пиар, и в нем я оказалась израильской гражданкой с немецким банковским счетом. Это было разослано всем СМИ в Архангельске. Хорошо, что не напечатали.

— Насколько неожиданными были для вас те схемы, которые использовали политтехнологи в Коми: ролики на местном телевидении, очерняющие вас статьи в прессе?

— Все было в новинку. Меня уговаривала пойти на выборы не одна партия. Но политика меня тогда мало интересовала. Подтолкнуло то, что государство с каждым годом стало все меньше и меньше беспокоиться о семье. В то время депутат был для меня неким непонятным существом, образ которого я толком не представляла. Придя в Архангельское облсобрание, я довольно долго вникала в депутатскую деятельность. Этому сильно поспособствовали мамочки, которые вышли на митинги, потому что не было мест в детских садах. То есть меня включило реальное дело. И за год я провела пять законов в областном собрании. Губернатор принял к исполнению закон о выделении субсидий семьям, которые не смогли устроить своих детей в детские сады. Мне он до сих пор простить не может эти 240 миллионов рублей в год, которые направляются на реализацию закона.

— У меня сложилось впечатление, что шесть лет назад вы заняли отстраненную позицию. Даже в суд не подали о защите чести и достоинства. Почему?

— Да не отстраненную позицию я заняла, просто не до этого было! Если бы я ввязалась в судебные тяжбы, меня на все другое не хватило бы. Я впервые в жизни занималась выборами. Уровень стресса, в котором я пребывала, невозможно описать. Тогда весь совет партии сидел и наблюдал, кто пройдет в Госдуму: я или бывший наш лидер, перешедший в «Единую Россию». В то время я выгнала три команды политтехнологов. Три! Мне действительно было не до судов. Мне надо было удержать партию, которая трещала по швам. Мне надо было печатать мою агитационную продукцию, а я нигде не могла сделать это. Не брали! Я ее делала в вологодской типографии. У меня там был «заговор» с одним из давних друзей, который печатал продукцию. Но как? Он вставлял ее между продукцией «Единой России», чтобы во время проверки никто ничего не заметил. Иначе бы конфисковали, хотя это и незаконно. Вот эти заботы были первичными, а не суды. Когда я приехала в Коми, я встречалась с коллегой по бизнесу, и он мне сказал: «У нас все просто: будет война не на жизнь, а на смерть. Но если ты победишь, то пять лет будешь спокойно работать». Так и получилось. Пять лет я спокойно работала с Желтым домом [администрацией главы Коми]. А в эту кампанию, в 2016 году, в Коми мне уже никто не мешал избираться.

— Потому что все, кто мешал в 2011 году, сейчас в СИЗО.

— Нет, не поэтому. Перед выборами 2016 года я приехала к нынешнему главе Коми, поговорила. Он сказал: «Ну вы же парламентская партия? Так идите на выборы, никто вам не мешает». Но зато в Архангельской области правительство в борьбе со мной отыгралось на мне по полной. Они пытались меня снять с выборов, но я выиграла четыре суда — два областных и два Верховных.

— Какие у вас отношения с телеканалом «Юрган» из Сыктывкара?

— Никаких.

— А ваша оценка их работы? Они же снимали и показывали ролики против вас.

 

 

— Я не все успеваю смотреть, а заказные материалы — только нервы тратить. Ребятам платят, они отрабатывают. Что я могу сделать?

— Ну вы же видели фрагмент эфира с якобы горелой коврижкой, которую якобы испекли по вашему рецепту. Его по «Юргану» показывали. Коврижку принесла в телестудию и предъявила телезрителям будущий депутат Госдумы от Коми Тамара Кузьминых. Мол, Епифанова готовить не умеет.

— На «Юргане» были дебаты, меня в Сыктывкаре заменял Илья Величко. Он мне звонит и говорит: «Ольга Николаевна, а что у вас за рецепт? Пришла Кузьминых с горелой коврижкой». Я говорю: «Этого не может быть. Ее же ребенок шестилетний приготовит». Прошло после этого два года. Тамаре Гавриловне исполнялось 75 лет. Она пригласила меня к себе в кабинет в Госдуме на фуршет. Я пришла, а она стала хвалиться, что хорошо готовит. А я говорю: «А как же у вас тогда не получилась коврижка по моему рецепту?». Она смотрит на меня, удивляется: «А я что, делала, что ли, эту коврижку? Это же выборы!». Сказала даже со смешком. Так что горелая коврижка — это просто элемент предвыборной технологии. Непорядочно, но вполне эффективно. Мне бы и в голову не пришло.

— Перед выборами 2011 года отделение «Справедливой России» в Коми буквально за два месяца было развалено. Из партии вышли два сильных игрока: нынешний мэр Сыктывкара Валерий Козлов и руководитель управления физкультуры и спорта администрации столицы Коми Андрей Лазицкий. Они выступали за смену руководства «Справедливой России» в регионе, которую тогда возглавляла Вера Скоробогатова. Чтобы погасить этот конфликт, в Коми приехал лидер партии Сергей Миронов, который встал на сторону Скоробогатовой. Не кажется ли вам, что это неправильный выбор? Многим казалось, что как раз у Скоробогатовой есть цель — развалить партию в Коми.

— Мне тяжело рассказывать эту историю. Насколько я понимаю, весь конфликт произошел из-за дележки первой тройки на выборах в Госсовет Коми. Валерия Козлова знаю хорошо. Я слышала версию Веры Скоробогатовой, слышала версию Козлова. Валерий был очень хорошим руководителем городского отделения «Справедливой России» [позже перешел в «Единую Россию», возглавил сыктывкарское отделение], он был спонсором партии. А сейчас, спустя годы, я не исключаю, что Вера Скоробогатова видела в нем сильного конкурента. Когда я избралась в Госдуму в 2011 году, у нас не совсем сложились отношения со Скоробогатовой. Она считала, что суть моей депутатской деятельности — давать деньги региональному отделению. Все другое ей было неинтересно. Чтобы ее лишний раз не раздражать, я редко ездила в республику. Хотя с Алексеем Черновым [бывший вице-губернатор Коми] мы работали. Все наши контакты с администрацией главы Коми касались улучшения экономики республики. Я видела в Чернове стратега, который занимается регионом. Например, звонили его помощники и спрашивали, когда я приеду. Говорили, что торгуются с железной дорогой по тарифам на перевозки: «Они цену снизили, но не на столько, на сколько надо. Поэтому, когда вы приедете, мы вас обеспечим СМИ и материалами. Нам надо развести руками перед железной дорогой и вернуться к переговорам. Мол, да, мы вроде договорились, а тут приехала представитель оппозиции, и что мы можем сделать? Давайте дальше торговаться».

Это же надо — у самого РЖД, используя политику, суметь отжать тарифы!

— Подождите. А как же стыкуется то, что именно Чернов был идеологом черного пиара против вас перед выборами 2011 года?

— Я избралась депутатом, мы только по этим вопросам и работали. Я же не руководила здесь партией. Я в партию и близко не лезла.

— Но ведь это он курировал все выборы, все кампании.

— Мы привыкли к тому, что даже партнеры говорят: «Выборы же».

— А вы продолжаете общаться с партнерами, которые оправдывают гадости выборами?

— Вот, к примеру, бывший мэр Архангельска Виктор Павленко, нынче член Совета Федерации от Архангельской области. Я устраивала на городской площади в Архангельске для 450 ветеранов и «детей войны» благотворительные обеды в День Победы. А руководство города вело против меня черный пиар. А в оправдание: «Ну выборы же».

— Это совсем не жесткая позиция.

— Мне не жесткая позиция нужна, а результат. Ведь я не могу окружить себя удобными мне людьми, сформировать нужные мне обстоятельства, — значит, буду работать в имеющихся обстоятельствах. Я хотела устраивать такие акции для ветеранов и «детей войны», а площадку для этого мог дать только мэр города. После того, как мы выдвинули своего кандидата на выборах главы города, он обиделся и эту площадку отобрал. Несмотря на то, что выборы он выиграл. С тех пор продукты для ветеранов — отвратительные!

 

«Я приезжаю в Москву, оказывается, там какая-то проблема есть с геями»

— Давайте о вашей работе в Госдуме прошлого созыва. Вы голосовали за «закон Димы Яковлева» [закон запретил американцам усыновлять российских детей]? 

— Да, во втором чтении. Я понимала, какой объем помощи дополнительно получат сироты. Только давайте так: «закон Димы Яковлева» изначально не был «законом Димы Яковлева» в том смысле, в каком он существует сейчас. Это был безобидный проект, внесенный депутатами всех четырех думских фракций. В нем речь шла о «черных списках»: навредившие нашей стране люди теряли право въезда в Россию. Все! Но во время обсуждения законопроекта два депутата — Екатерина Лахова от «Единой России» и Елена Афанасьева от ЛДПР — внесли поправку, которая ограничивала иностранное усыновление. Под запрет попадали страны, с которыми у нас либо не заключены соответствующие соглашения, либо эти соглашения не выполняются. У нас тогда были такие соглашения с Италией, Францией и Америкой. В них оговаривается, что вся информация о детях, усыновленных иностранными гражданами, должна быть доступной нам. От Америки мы никак не могли добиться выполнения этого условия. Но было известно, что там часто от детей отказываются, они попадают на какие-то ранчо, переусыновляются, гибнут. К нам приходила официальная информация об избиениях и гибели детей в США. Мы не могли добраться до этих детей. Бывший уполномоченный по правам ребенка в России Павел Астахов туда летал, разбирался. А еще у нас были данные об усыновленных детях, которые вдруг оказывались в Косово, когда там был военный конфликт. Там шла торговля органами и детская проституция, хотя по документам детей усыновляли американцы. Страшно говорить обо всем этом. А тут еще вспомнили о трагедии с Димой Яковлевым четырехлетней давности — и это стало последней каплей, которая и привела ситуацию к логическому завершению. Вдобавок ко всему в США разрешили однополые браки, что также не улучшало ситуацию.

К слову сказать, Франция, например, выступила за ужесточение таких соглашений. Поэтому, несмотря на возможность заключения во Франции однополых браков, усыновление российских детей их гражданами мы не запрещаем. Все можно решить, оказывается. Было бы желание принять наши условия.

Поначалу «Справедливая Россия» в первом чтении не голосовала за этот закон. Никто не ожидал этой поправки, и мы пытались ее как-то нивелировать. Но потом пришли к выводу, что сотрудничества не получается и надо отказать США в праве усыновления.

Противников этого закона было много. Их можно понять, в их резонах много правильного. Поэтому проект бурно обсуждался не только в парламенте, но и в обществе. Но решение принимать все же надо. Сейчас уже видно, что, несмотря на все «но», а их действительно много, закон принес пользу обществу. Смотрите: закон был принят в декабре 2012 года. А между тем в том же 2012 году в семьи российских граждан было передано детей-инвалидов в 14 раз больше, чем в семьи граждан США! И с каждым годом число детей-сирот, переданных в российские семьи, растет. Сейчас на воспитание в наши семьи ежегодно берут около полутора тысяч детей-инвалидов.

Активизировалась и государственная политика по стимулированию устройства детей сирот в российские семьи. Но семья — это такая сфера, в которой всегда есть и будут нерешенные проблемы. Особенно в семьях с приемными детьми.

— Но ведь система реабилитации больных детей в США гораздо лучше, чем в России. Почему все-таки вы не попытались еще раз проговорить правила усыновления с американцами? Прочему просто запретили?

— Мы говорили об этом полтора года. Бесполезно. Ну нет партнерства! «Поправка Димы Яковлева» была замкнута на пункт в соглашении между Россией и США о создании там федерального центра, куда бы поступала информация обо всех усыновленных детях. Они этого не сделали и делать не собирались. Теперь я скажу о больных детях и детях-инвалидах. Мы в комитете по вопросам семьи, женщин и детей исследовали этот вопрос. Вы думаете, иностранцы усыновляют исключительно детей-инвалидов? Это единичные случаи. Во Франции, например, мы встречались с родителями, которые усыновили 50 детей. Только одной девочке требовался слуховой аппарат, а остальные 49 — живенькие, здоровые, причем, что удивительно: все блондины! Но самое интересное, что в этом центре мы увидели маму с двухлетним малышом, которого только-только усыновили. Здоровый и опять же — блондин! А у нас запрещено отдавать в международное усыновление здоровых детей до трех лет. В итоге мы выявили три российских детских дома — в Петербурге, Нижнем Новгороде и Нижегородской области, — из которых планомерно брали детей. Мы провели проверки. Знаете, почему их российские семьи не взяли? Там им говорили: «Да у этого ребенка мать и отец — наркоманы». Когда эти дети уезжали из России, у всех был диагноз «гепатит В». Хотя на самом деле они были здоровы. И за границей этот гепатит вдруг исчезал! Не диагноз это был, а фикция!

— Так это история про коррупцию в России, а не во Франции.

— Да, вы правы. Дети «продавались». Мы плотно работали с Астаховым в то время. Тогда мы были истерзаны скотским отношением со стороны Америки, и мы проголосовали за «закон Димы Яковлева», потому что он позволял прекратить все эти гадости. И только потом мы запретили усыновление в те страны, где разрешены однополые браки. Раньше разрешали усыновлять одинокому человеку, но как узнать: гей это, лесбиянка, еще кто-то или натурал? Я только что с Конгресса семей в Будапеште вернулась, так там все говорят: «Надо спасать семьи, традиционные ценности!».

Год назад к нам голландцы приезжали и говорили: «Вы убиваете геев». В Архангельской области у меня был мой личный тренер — гей. Он — прекрасная подружка. Я обожала ходить с ним по магазинам, у него взгляд и мужской, и женский. Вы включите «Первый канал». Моя любимая программа — «Модный приговор». Кто ведет эту передачу? Ребята прекрасно знают свое дело, они отличные модельеры и стилисты. И вот смотрите: мы в Госдуме приняли закон о защите детей от информации, наносящей вред их здоровью. Подчеркиваю: защите детей! Мы запрещаем пропаганду гомосексуализма среди детей, а значит, запрещаем склонение детей к гомосексуализму. И если у ребенка в семье два папы или две мамы, понятно, что он сразу воспринимает определенную поведенческую модель. И никто не переубедит меня в обратном. Потому что это так. А к отношениям между взрослыми людьми этот закон не имеет отношения — извините за каламбур. 

— Но ведь риторика после принятия этого закона совсем другая. Очень многие воспринимают этот закон как запрет на однополые отношения.

— Нет и еще раз нет. Почитайте закон. В нем ключевое слово — дети!

— Одно дело — это то, что написано в законе. Другое — как это воспринимается в обществе. Очень просто назначить врага. То у нас враги «иностранные агенты», то Госдеп, то геи.

 

 

— В законе написано, например, что на кино-, теле- и книжной продукции надо ставить маркировку, обозначающую, до какого возраста детям эта продукция не рекомендуется.

— А общество воспринимает это как сигнал к гомофобии.

— Никаких сигналов там нет, даже намеков на такие сигналы. Закон про защиту детей от информации, которая предназначена не для них. И если чье-то воспаленное воображение видит там какие-то сигналы, то не надо говорить об обществе в целом.

— Вот сейчас очень тревожные новости приходят из Чечни, где, по сообщениям независимых СМИ и общественников, геев содержат в секретных тюрьмах, пытают и убивают.

— По этому кейсу разбирается уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова и президент. Это нетипичная ситуация. У нас Чечня и все кавказские республики — с большим содержанием нетипичности. Но при этом, если выбирать — воевать или жить мирно, — я выбираю мирную жизнь.

— Но при этом пытать геев.

— При чем тут геи? Я говорю об общих принципах. Помните, что было во время войны в Чечне? Наших солдат брали в плен, в рабство. Сколько ребят превратили в рабов! Сколько детей похищали и требовали за них выкуп! Зло зашкаливало. Вот о чем я говорю.

— То есть можно идти на такие компромиссы, только б не было войны?

— Повторяю, я не знакома детально с доказательной базой насчет секретных тюрем и пыток геев. Я не могу давать оценку тому, чего не знаю. То, что появилось в СМИ, это примерно так: «Я видел, как тень конюха тенью кнута стегала тень лошади».

— Еще раз. Вы говорите, что в Чечне сейчас нет войны, и это важнее, чем соблюдение прав человека там?

— Я не так говорю. Я говорю, что Чеченская республика — очень своеобразный регион со своими строгими правилами в области морали и соблюдения традиций. Можно быть уверенным, что если в Грозном пройдет гей-парад, то его участники пострадают. Причем с горячего одобрения всего населения. Не следует провоцировать людей на скандал, зная, что у них в этой деликатной сфере другие представления о прекрасном.

Одни требуют уважать особенности их сексуальной ориентации, другие — особенности их национального менталитета. И против ваших прав вам предъявят свои права. Которые также следует уважать.

— Это я понимаю. Я спрашиваю вас о простой вещи. Чечня — это территория России, где, по сообщениям СМИ…

— Конечно, любой конфликт должен решаться в правовой плоскости. Но мы с вами говорим о разных вещах. Вы — о теоретически идеальной чистоте правоприменения в многонациональной стране, я — об уважении национальных традиций и правил в области морали. Они неодинаковы, всегда были неодинаковыми и одинаковыми никогда не будут, как бы нам ни хотелось этого. Жизнь всегда богаче наших теоретических построений.

Что касается правовой плоскости, то президент сказал, что там будут разбираться с подключением всех структур. Согласитесь, что это наилучший вариант. Когда будет ясность, тогда и можно будет говорить о своей позиции. Что касается индивидуальных свобод, то любой человек может заниматься, чем он хочет, если это не наносит вреда обществу или не является дерзким вызовом ему. Будь то Чечня или другой регион России. И это все.

В продолжение темы: я всегда буду против однополых браков, потому что брак в моем представлении — это союз мужчины и женщины, важной частью которого является рождение потомства. В однополых браках потомство получить невозможно. Поэтому здесь неизбежна ситуация, когда женщину будут использовать в качестве инкубатора, которая для такой семьи будет рожать ребенка. Появятся посредники и целая индустрия беби-фабрик. Пусть меня обвинят в непрогрессивных взглядах, но менять их я не собираюсь.

К нам приезжали французские парламентарии. Среди них был один ученый, который говорил, что проблема не в гомосексуалистах. Проблема в том, что среди них есть очень малочисленная, но чрезвычайно активная и агрессивная прослойка, которая, собственно, и мутит воду.

— Что вы имеете в виду?

— Своей агрессивностью они очень вредят самим себе. Например, в Архангельске я никогда не сталкивалась с проблемами, связанными с ЛГБТ-сообществом. Это абсолютно нормальная категория людей. Но тут я приезжаю в Москву, работаю в Госдуме, и вдруг оказывается, что есть какая-то проблема с «антигейским» законом. К нам в комитет поступило 93 коробки с подписями против этого закона. Я лично все их открыла. Там одним почерком поставлены подписи, 13 человек ставили. И вы хотите сказать, что это ЛГБТ-сообщество? Это давление каких-то сил, которым надо привлечь к себе особое внимание.

— Я сформулирую вопрос иначе. После принятия этого закона в стране появилась агрессивная риторика по отношению к этой социальной группе.

— Где это?

— В федеральных СМИ, в проправительственных некоммерческих организациях, где культивируется агрессия против ЛГБТ-сообщества. Но ведь это может быть любая группа, любое меньшинство.

— Это в федеральных СМИ? Где это такое?

— Посмотрите какой-нибудь федеральный канал.

— Я смотрю «Россию 1». Это федеральный канал. Нет там никакой агрессивной риторики по отношению к геям. Да вообще этой повестки нет. Ее реально нет. А вот обратная агрессия есть. От них приходят сотни агрессивных обращений. И непонятно, какие их права нарушены? Нарушено право пропагандировать среди детей гомосексуальные отношения? И в этом все их горе?

— Последний пример. Недавно был вынесен приговор мужчине, который убил журналиста Дмитрия Циликина. Убил на почве ненависти. Если я не ошибаюсь, на «Медузе» было расследование об «охотниках на геев», которые убивали их на почве ненависти.

— И там же, в Петербурге, был случай убийства жителей кавказских республик. Помните? И в Москве тоже убивали. Из института дружбы народов ребята не могли домой доехать. Дело не в геях.

— Просто так такие группы не будут никого искать. Есть повод, отчасти продиктованный риторикой.

— У нас в Архангельске были убиты два хирурга. На них напали какие-то подростки-отморозки. Но это же не говорит, что подростки выискивали хирургов.

— Я говорю про конкретное уголовное дело «охотников на геев», которых осудили за убийства гомосексуалов.

— Это просто собрались какие-то подонки. А ярлык «охотников на геев» приклеили уже СМИ. Но это не государственная политика.

— Я говорю про то, как воспринимаются в обществе принятые вами решения.

— Это вообще никак не связано с этим законом.

— Я это и хотел уточнить.

— Это связано с тем, как об этом СМИ рассказывают. Очень часто именно домыслы и интерпретации СМИ и раздувают подобные пожары.

— Например, господин Киселев?

— Нет. Я программу «Утро России» смотрю, когда туда коллеги-депутаты и сенаторы приходят. Вот, кстати, о СМИ. Какой-нибудь депутат в порядке обмена мнениями что-то скажет, а журналисты пишут об этом как о свершившемся факте. Им нужно результат своей работы сделать максимально эффектным, привлечь к нему внимание. Это же товар, за него деньги платят! Им некогда, да и не нужно «дойти до самой сути». Им нужно ошеломить и сделать это первыми. Завтра будет поздно, завтра будут новые сенсации.

Вот и получается: «слышал звон, да не знает, где он». Запросто могут написать, что скоро Госдума примет такой-то закон. А Госдума — ни сном ни духом!

 

«Госсовет Коми неэффективен»

— Давайте о депутатах «Справедливой России» в Госсовете Коми поговорим. Сейчас партию представляют два человека — Татьяна Саладина и Виктор Поляхов. Как вы оцениваете их работу?

— Это два профессионала. Татьяна Саладина проводит много времени в поездках, мотается по республике, что-то выясняет, готовит для главы республики отчеты по ЖКХ, хотя и не обязана это делать. Но есть проблема.

В Госсовете Коми у депутатов нет платных помощников. Только у фракции «Единая Россия» два человека на зарплате. В комитетах Госсовета есть соответствующие аппараты. Но, кроме комитетов, в Госсовете есть еще две комиссии. Одна по регламенту и депутатской этике, где и не должно быть никаких людей на зарплате. И есть комиссия по вопросам ЖКХ, за которой не закреплен ни один человек из аппарата Госсовета. У Татьяны Саладиной, председателя этой комиссии, помощников нет. Получается, что весь бюджет, который выделен на содержание аппарата Госсовета, используется партией «Единая Россия», потому что все комитеты возглавляют единороссы. Но не может же председатель комиссии по ЖКХ работать без юриста, без помощника. Когда я прихожу к председателю Госсовета, она мне говорит: «Вот Татьяна Саладина плохо работает, мы не видим ее законодательных инициатив». Но я ведь знаю уровень профессионализма Саладиной! Проблема в другом. Не должно быть такого однобокого распределения ресурсов, которое получается, когда спикер, все вице-спикеры, председатели всех комитетов представляют одну партию.

 

 

Не уверена, что те, кто владеет властным большинством, владеют правдой. У численного преимущества нет преимущественных прав на здравый смысл.

Когда я приезжала сюда в феврале, я узнала, что количество обращений к Саладиной больше, чем ко всем членам «Единой России» вместе взятым. Она отрабатывает очень много материалов. Я говорила на эту тему раза три с губернатором и его заместителем Порядиным, неоднократно говорила с Дорофеевой [Надежда Дорофеева, председатель Госсовета Коми], да и Миронов ей писал.

— И в итоге?

— Надежда Борисовна ответила, что у них в Госсовете нет дополнительных средств для найма сотрудников. Я думаю, что, если по уму, то комиссию по вопросам ЖКХ нужно преобразовать в комитет. Там должен быть аппарат! Нынешняя ситуация ненормальная совершенно.

— Если смотреть со стороны, то «Справедливую Россию» не видно в Коми.

— Поймите, если в комиссии по ЖКХ работает только депутат, который и руководитель, и специалист, и делопроизводитель, то эффективной работы не будет. Нужно делать анализ законодательных инициатив, готовить заключения, работать с обращениями граждан, вести делопроизводство и так далее. Нужен хотя бы минимальный штат, а Госсовет обеспечить этого не может или не хочет. Вот поэтому я и говорю, что Госсовет неэффективен. Пусть на меня обижаются, но это так.

— Почему, по вашему мнению, это происходит?

— Мне говорили, что все это из обид прошлого. Много раз Татьяна Саладина выигрывала выборы у Надежды Дорофеевой, которая сегодня возглавляет Госсовет Коми. И еще Саладина пришла к нам из «Единой России». Думаю, что Надежде Борисовне надо преодолеть себя, ведь этого требуют интересы дела.

— Ну уберут оттуда Саладину, поставят Поляхова. Такое отношение к комиссии сохранится?

— Конечно! А если туда поставят кого-то из «Единой России», то аппарат Госсовета может начать обслуживать комиссию. Но будет еще хуже. Новый председатель комиссии будет просто получать деньги, и все.

— Почему?

— А им-то что? Они на зарплате сидят. Раз не ставится цель решать проблемы ЖКХ и нет профильного комитета с соответствующим аппаратом, то и делать ничего надо!

Я сравниваю с Архангельским областным собранием. Там у каждой фракции есть кабинет и консультант. Каждый депутат получает 21 700 рублей на ведение депутатской деятельности [в Коми — 15 000 рублей]. И 13 500 рублей в месяц на зарплату помощника. И если депутат работает на освобожденной основе, то он входит в состав комитета, где есть свой консультант.

Могу также привести пример Государственной думы. В ней 76% депутатского корпуса составляют депутаты фракции «Единая Россия». 343 депутата из 450. У них конституционное большинство. При таком преимуществе единороссы могли бы возглавить по пропорциональному принципу 20 комитетов из 26. Однако они возглавили лишь половину комитетов, а остальные — оппозиция. Вячеслав Володин говорит представителям СМИ, сотрудникам канала «Россия 24»: «Вы должны нам показывать [в эфире] не только спикера и двух его замов, но и остальных депутатов, независимо от того, из какой они партии».

— А разве журналисты не сами должны решать, кого показывать, а кого не показывать?

— Они сами и решают. Председатель Госдумы говорил лишь о том, что не нужно отдавать предпочтение представителям какой-либо фракции, основываясь лишь на их численности или степени лояльности. И это сработало. Теперь мы просто информируем журналистов о своих планах, а уж они сами решают, какая повестка им интереснее. Когда я разбиралась с проблемами здравоохранения, приезжала съемочная группа.

— Разве нужно одобрение Володина, чтобы съемочная группа приехала?

— А разве не нужно разминировать минное поле, чтобы смело по нему ходить? Володин это хорошо понимает, вот и выступил в роли сапера! А иначе скажите мне, почему в Госдуме предыдущего созыва на «России 24» не было ни одного оппозиционного депутата? Ни разу! Где прятались эти храбрые и самостоятельные тележурналисты со своими камерами?

— Так это же характеристика сложившейся политической системы.

— Свой посильный вклад в сложившуюся политическую систему вносят и СМИ. Не они ли, кормясь из рук правительства или региональных властей, пишут и показывают только то, что интересно правительству и региональным властям?

— То есть предыдущий председатель Госдумы просил не показывать никого, кроме «Единой России»?

— Ему и просить никого не надо было, чувство хозяина — оно в крови! Я в Архангельской области даже за деньги не могла ничего снять в ГТРК. Ничего! Мне говорили: «Идите лесом». Я им твердила, что у нас есть закон о равенстве эфирного времени для политических партий, угрожала подачей жалоб в нужные инстанции. В итоге ролики, снятые с участием Сергея Михайловича Миронова, они ставили в эфир на час ночи, и никаких нарушений закона! Всегда так делали. Получается абсурд.

 

«Люди не понимают, что такое законодательная власть»

— Мы ведь понимаем, где в Коми находится центр принятия решений — у губернатора. Было бы желание. Каким образом, по вашему мнению, можно разрушить монополию «Единой России» в принятии решений?

— Партии-монополисту не выгодно, чтобы люди вообще ходили голосовать. Явка в 20% — это бюджетники, приведенные «Единой Россией». В сельских районах перед выборами собирают людей и говорят: «Вы нормально живете? Пенсию и пособия получаете? Продукты в магазинах есть? Не хотите жить хуже, голосуйте за „Единую Россию“».

— Повторю вопрос. Как такую ситуацию изменить?

— Сверху никак не изменить. Пример Бельгии. Там 98% населения голосует отпечатками пальцев. По закону Бельгии, если человек не пришел голосовать — или штраф, или два года тюрьмы. Если у нас начнет внедряться такая система, то православные взбунтуются: они считают цифровые технологии печатью дьявола. Другая проблема: у нас слабо развито то, что называется гражданским обществом. Люди не понимают, что такое законодательная власть и как они могут повлиять на свою жизнь выборными процедурами.

— Вы предлагаете в России наказывать за пропуск голосования?

— Нет. Но надо включать какие-то мотиваторы. Сколько ни объясняй людям, что надо голосовать, но когда выборы проходят в воскресенье, а есть дача — надо заниматься хозяйством. Или отменить демократические процедуры выборов и просто назначать людей. Я против этого, но когда все решают 20% пришедших граждан…

Чтобы у нас люди стали голосовать, надо вводить игровые формы, учебу чуть ли не с детского сада.

— Разве этого нет?

— Вы о чем? Есть ли такая форма, где бы говорилось: «Это твое право и твоя личная свобода. Ты формируешь свое будущее».

 

 

— А разве в школе на уроке обществознания не этим занимаются?

— Нет, конечно. Когда в 2005 году я занялась разработкой стратегии своего предприятия, мне понадобилось два года, чтобы разобраться в некоторых вещах, связанных с управлением качеством. Я увидела такое в Японии — управление качеством. Представьте: есть пятизвездочный отель, и есть отель капсульный. Но качество того, к чему прикасается человек, — простыней, матраса, шампуня — там одинаковое. Это и есть управление качеством. Японцы как-то смогли изменить свое сознание. Понятно, у них Конфуций.

— Конфуций — это же Китай.

— Это вся Восточная Азия. В варианте, когда у нас человек абсолютно равнодушен к власти, тяжело заставить его ходить на выборы уговорами. Например, когда в 2013 году проходили выборы в Архангельское областное собрание, я много говорила с людьми. Я объясняла им, что такое политическая монополия. Если в вашем городе только один магазин, где только одна колбаса, то какую колбасу они будут покупать? Они отвечали: «Зеленую, с плесенью и по самой высокой цене». То же самое и с партиями. Надо сделать так, чтобы у фактического руководства не стояла только одна партия. Я призывала людей прийти на выборы. Пусть даже там они зачеркнут бюллетень, порвут. Но мои увещевания не сработали. Почему я говорила вам про Японию? Там человек ощущает себя гражданином, сопричастным ко всему происходящему. Там повсюду видна поведенческая культура.

— Так это же не укладывается в наши духовные скрепы. Россиянам предлагают терпеть.

— Я в мае была на Алтае. Там чисто, на улицах ни одной бумажки не валяется.

— И при этом на Алтае про политика Владимира Рыжкова, который там пытался избраться в Госдуму, сняли и написали в 10 раз больше гадостей, чем про вас.

— Могу лишь еще раз повторить то, что говорили мне: «Извини, но это же выборы!».

— А что мешает навести порядок?

— «Разруха в головах», как говорил профессор Преображенский в «Собачьем сердце».

— Но ведь власть сама задает такой ориентир: госконтракты дают только своим друзьям, преференции по уплате налогов — друзьям. И мы это узнаем только из независимых СМИ.

— Мы — тоже. Деньги в руках исполнительной власти, а не депутатов. Вот в Госсовете Коми: своим все, а Саладиной — ничего. Послушайте. Мы предложили воспользоваться хорошим опытом Пензенской области. Там был разработан курс семьеведения, начиная с садика. Этот курс идет там пять лет, где ребенку объясняют, что такое мама и папа, брат и сестра, его права и обязанности. И все это до 11-го класса. Если бы мы ввели такое семьеведение, потому что семья — это скрепы, то многие бы вопросы в сознании мы бы решили. Было бы здорово, если бы мы учили тому, чего сейчас в школьной программе нет: как семье ходить голосовать, как содержать квартиру, что такое деньги и семейный бюджет, как надо планировать профессию и тому подобное. Надо учиться у бизнеса. Там действует простое правило: расти или умрешь. Но бизнесу в России чуть больше 20 лет, а международному — по три-четыре века.

— И почти 20 лет у нас в России не сменяется власть.

— Как это?

— Путин, Путин, Медведев, Путин и сейчас, скорее всего, снова будет Путин.

— А вы видите лидера?

— А у нас есть политическая конкуренция в стране? Например, равный доступ политиков к СМИ. Вы же сами только что жаловались, что вас ГТРК даже за деньги не хотел показывать. Если бы такого не было, наверное, о лидерах узнали бы.

— А почему запрещают? Потому что деньги находятся в руках исполнительной власти, которая создала себе ручную партию «ЕР», обеспечила ей конституционное большинство в Государственной думе, и теперь любая прихоть правительства может быть оформлена законодательно без учета мнения других парламентских партий. Тем самым, по сути, нарушается принцип разделения властей, в данном случае — исполнительной и законодательной. Глава правительства возглавляет политическую партию, которая в парламенте имеет большинство! Как вы думаете, может такая партия быть политически самостоятельной?

— Во всем виновато правительство?

— Исполнительная власть кормит СМИ. Журналистам государственных и негосударственных СМИ удобно получать деньги от правительства. Поэтому от каждого человека в стране зависит, будет ли у нас монополия власти или нет.

— И какой выход вы предлагаете: внедрять в регионах семьеведение?

— Это один из выходов. Я изучала управление изменениями. Вы говорите об изменении, которое невозможно сделать, не разбив его на ряд более мелких задач. Чтобы делать изменение, нужны понимающие люди, работающие мозгами, знающие экономику. Нашему бизнесу всего 20 лет. У нас нет практиков, которые могли бы преподавать управление. У нас нет учителей. Меня учил маркетингу учитель истории КПСС. Пока не придут преподавать практики, мы ничему не научимся.

 

«Если в Минсельхоз взяли на работу девочку по знакомству, бюджет она сформирует неправильно»

— Тому политическому режиму, который сейчас в стране, нужны эти изменения?

— Любому режиму нужны. У нас в Госдуме, знаете, какие изменения прошли за полгода?!

— За полгода жизнь моих друзей стала хуже. Цены выросли.

— То, что делает законодательная власть, не так быстро отражается на людях. Вы просто не представляете, что такое Государственная дума. Деньги лежат в исполнительной власти. Бюджет в Коми формирует не губернатор, а рядовые сотрудники. Туда должен прийти человек, который знает, что такое коровник, что такое пахота, что такое курятник. Он должен работать в Желтом доме и формировать бюджет, понимая, что такое федеральный бюджет. А если взяли девочку по знакомству, которая даже курицу живьем никогда не видела, не понимает, как работают фермеры, она сформирует бюджет неправильно. Депутаты проверить это не смогут, потому что бюджет за три дня проверить нельзя. А бюджет дают за три дня до его принятия. У нас полностью исключена функция реального контроля.

— В самом лучшем варианте получается так: в администрацию губернатора посадили знакомую девочку. В худшем — люди там умышленно решают свои задачи. Как изменить такую ситуацию?

— В большинстве случаев мы страдаем от глупости. Человек должен сомневаться. Любое решение должно тестироваться, мониториться. Любое решение исполнительной власти — это проект. Но там редко кто умеет заниматься проектным управлением.

— Вот ситуация в Коми, когда регионом управляли Чернов и Гайзер. Когда появлялся независимый эксперт, общественник, то его маргинализировали и ставили на это место «настоящего» эксперта. А реального специалиста убирали.

— Кто это сделал? Это сделали ваши же люди. Они сидели на даче и обсуждали, что власть какая-то не такая. Но как только они сами попали во власть, то стали делать то, что они осуждали.

— Не согласен с вами. В исполнительной власти — нет, в законодательной — возможно. Но в итоге мы пришли к тому, что простые люди стали жить хуже.

— Вы помните 90-е годы?

— Помню.

— Если сравнивать с ними.

— А вы помните 2000-е, когда в финансовом плане было нормально?

— В 2000-е не было нормально. Вы оцениваете через свою жизнь, а у меня другой опыт. Я пришла на забастовку мамочек, у которых не было яслей, когда уничтожили молочные кухни. Они меня тогда буквально спасли. Я оставляла детей и шла торговать, чтобы что-то заработать. Я прошла полгода реального голода. Для меня 90-е были тяжелыми. Это к тому, что хорошо, а что плохо. Я сдавала бутылки из-под молока, и это меня хоть как-то спасало. Сейчас смотрите: количество дач увеличилось, у людей машины, бытовая техника, а тогда не было ни памперсов, ни пеленок. Если сравнивать, то нужны параметры.

— Вы говорите, что сейчас мы живем хорошо. Понятно, что в 90-е все было сложнее. Но ведь сейчас и запрос изменился. Людей волнует несправедливость. Почему нет справедливого суда, честных выборов, независимой полиции и так далее. Вот облили человека зеленкой, на видео виден этот человек, но его найти не могут. А вместо этого задерживают мальчика, который читает стихи на Арбате.

— Смотря что есть справедливость. Как говорится, у волка и у зайца разные представления о справедливости. У нас депутаты «Единой России» — все в сиянии святости! Они с пеной у рта доказывают, что их выбрали правильно. У них все справедливо. Получается, что у нас нет критериев. Вот в Японии детям положено первыми заходить в самолет, и они идут, даже если у трапа стоит министр. Понимаете, в чем дело. А мы далеки. Мы же сами идем к знакомому врачу вне очереди, мы идем к знакомым, чтобы устроить ребенка в детский сад. Каждый это делает.

— У вас есть такие знакомые?

— У меня есть моя депутатская почта, которая изобилует обращениями граждан. Там всегда можно найти просьбу оказать депутатское содействие в предоставлении чего-либо то ли вне очереди, то ли в порядке исключения. Разве не так?

— Почему система контроля, про которую вы рассказываете, не работает?

— Каждый сам решает. У нас размыта мораль. Вот пример. В 2005 году я оплачивала психологов, они работали с детьми, которые на следующий год должны были выпуститься из детских домов. Хотела подготовить их к жизни. И психологи бросили эту работу — ничего не исправить. Дети рисовали дом и слуг. Все должны им прислуживать. Если нет нормального директора детского дома, то практически ничего не исправить. И тогда я решила, что на лето надо взять в каждый мой магазин по ребенку. Я предложила поработать им продавцами. Рассказала об этом батюшке, духовному отцу. А он мне говорит: «Оля, у тебя есть право, не спросив сотрудников, нагружать их проблемой?» — «Но это же благая вещь». А он: «Ты знаешь, что такое подростки? Разве у тебя продавцы — психологи, и они понимают, как работать с детьми? Когда ты считаешь, что это добро, может прийти зло». И действительно, это так. Если ко мне приходил человек с проблемой, то я бросалась решать ее. Откладывала в сторону все свои дела. И так все время. Но однажды я отказалась что-то решить для него, и этот человек перестал со мной общаться. Привык к иждивенчеству как к образу жизни.

 

«Мизулина пиарилась на двух темах»

— Выписал цитату из вашего интервью сайту Lenta.ru про вашу бывшую коллегу Елену Мизулину. Вы сказали: «Она великолепный наставник с огромным парламентским стажем. Это необыкновенный профессионал в области семейного, уголовного, конституционного права, за четыре года она меня многому научила. Мне достался комитет, в котором нет межпартийных распрей, в котором даже работа аппарата организована идеально». Говорили такое?

— Да.

— Мизулина между тем превратилась в мем: она вносила законопроекты, которые у многих вызывали недоумение.

— Они пиарилась на двух темах — педофилах и геях.

— А вы ее заявления считаете адекватными? Люди даже петицию создали о том, чтобы провести медицинское исследование.

— Контекст моего заявления был такой: я говорила о комитете. Не о ее заявлениях. Аппарат комитета по вопросам семьи, женщин и детей — наверное, лучший, потрясающе выстроена работа. Это создано Еленой Борисовной. Она правильно выбрала руководителя аппарата. Я принимаю несколько десятков законопроектов. Мне принесли пачку проектов, в которой есть описание «жизни» каждого проекта. Вплоть до того: обсудили с Нарышкиным, он попросил задержать. И число стоит. У меня есть хронология каждого законопроекта.

— Есть какие-то вещи, ее заявления, с которыми вы не согласны?

— Я не слушала ее заявления.

— Вы с ней работали целый созыв вместе.

— Я работала по законотворчеству.

— Вы были в одном составе Госдумы, она часто выступала с трибуны.

— Она всегда была на всех площадках адекватна. Все, что пишут СМИ, она произносила там, где меня не было. Она пиарилась на двух темах.

— Одна из инициатив Мизулиной — введение православия в Конституцию. Вы эту идею поддерживаете?

 

 

— Не знаю. Надо разобраться, как это повлияет на Конституцию с учетом нашей многоконфессиональной страны.

— Это предложение можно поддерживать или не поддерживать.

— Нет. Я не профессионал в конституционном праве. Я не могу оценить последствия. У нас разная страна. Нужна экспертная оценка.

— Ваша Россия будущего — светская страна?

— Конечно. Но можно же ввести не только православие, но и другие конфессии.

— А смысл?

— Я и говорю, что не знаю, как повлияет введение православия в Конституцию. Экономика развивается в нормальной системе, когда нет войн и конфликтов. Семья развивается только в нормальной системе. Если мы хотим видеть счастливую Россию, надо удерживаться от конфликтов, анализировать происходящее, проговаривать и потом устанавливать рамки.