Юрист Рязанского «Мемориала» Пётр Иванов: Некоторые организации перестали с нами открыто сотрудничать, но мы их не виним

Рязанский «Мемориал» — историко-просветительское правозащитное общество, организованное в 1989 году. «Наша миссия — сохранение исторической памяти о жертвах политических репрессий и защита прав и свобод человека», — говорится на сайте организации. За 27 лет существования более 12 тысяч человек получили правовую и консультационную помощь от специалистов Рязанского «Мемориала». Ежегодно в общество обращаются около пятисот рязанцев. Несмотря на это, в апреле 2016 года общество признано «иностранным агентом».

Корреспондент «7x7» поговорил с ведущим юристом организации Петром Ивановым о том, на кого работает и кому помогает иноагент «Мемориал».

С правами, но без знаний

Посещение офиса «Мемориала» похоже на экскурсию. Стойка с вещами из прошлого: фотоаппараты «Зенит» и «ФЭД», печатная машинка, кассетный магнитофон, продуктовые талоны, початая пачка «Беломора» — весь бытовой дефицит граждан страны, которой больше нет на карте. Полное ощущение того, что хозяин просто вышел на минутку в хлебный магазин с непременным атрибутом всех советских покупателей — авоськой.

 

 

 

Советские плакаты — серьезные и уже кажущиеся наивными, черно-белые снимки с мероприятий, проведенных «Мемориалом» в конце прошлого века. И книги. Много книг. В том числе — изданных самим обществом, по материалам, над которыми кропотливая работа шла десятки лет. Это сведения о репрессиях и жертвах репрессий. Но в нашем разговоре мы не затрагиваем историко-просветительскую деятельность, речь пойдет о правозащитной деятельности организации.

 

 

 

— Первый и самый важный вопрос: кто и с какой проблемой может обратиться за вашей консультацией?

— Обратиться могут сирота, инвалид, родители ребенка-инвалида, жертва репрессий — те, чьи права нарушены. Кто не может самостоятельно добиться того, что положено по закону. К сожалению, не можем помочь всем нуждающимся в юридической помощи, ведь юрист — это как врач, если у вас болит ухо, вы не отправитесь к гастроэнтерологу. Так и у нас. Мы вряд ли поможем в вопросе раздела имущества при бракоразводном процессе, не сможем оплатить кредиты, даже если их набрал сирота или инвалид. Но с тем, что в нашей компетенции, будем разбираться до последнего.

— С какими вопросами идут на консультацию? Сейчас вы принимали посетительниц, какие вопросы были у них?

— Это девушка-сирота и ее опекун. Девушка уже совершеннолетняя, но с опекуном остались очень хорошие отношения, все проблемы решают вместе. Приехали из района проконсультироваться по поводу предоставления жилья. Это самый больной вопрос. Было время, когда жилье сиротам совсем не выделялось, хотя всегда было положено по закону. Вся трудность заключается в том, что если сироте исполнилось 23 года, у него нет положенных «квадратов», но он состоит на учете сирот, нуждающихся в жилье, то его права на получение жилья приходится отстаивать через суд. В большинстве подобных случаев сироты ничего не знают о своих правах, их попросту никто не информирует. Наша задача заключается в том, чтобы доказать в суде: сирота не подал заявление на предоставление жилплощади, потому что не знал об этом и не мог получить необходимую информацию. Было такое показательное дело: молодой человек выпустился из интерната, совершил преступление и был осужден на восемь лет. Пребывая в местах заключения, он физически не мог предъявить свои права на получение жилплощади. Нам удалось решить эту проблему в пользу молодого человека.

— Как сейчас обстоят дела с информированием сирот об их правах?

— Гораздо лучше, но не так, как хотелось бы. В последние годы ведется разъяснительная работа, однако здесь важны нюансы: куда обращаться, в какой форме писать заявление, как отслеживать его продвижение? Мы проводим семинары на эти темы: гораздо проще предупредить нарушение прав сирот, чем потом доказывать наличие этих прав в судебном порядке.

— То есть все просто: главное — знание?

— Нет, к сожалению. Самые большие проблемы возникают у тех, за кем формально жилье закреплено, но по факту проживать там не представляется возможным. К примеру, родственники сироты превратили жилье в место встречи друзей-алкоголиков, или это «резиновая квартира», или квартира, в которой невозможно жить из-за ее аварийного состояния. Встречались ситуации, когда сирота был прописан по несуществующему адресу. Совсем недавно был случай с сиротой Натальей Бирюковой, за которой была закреплена сгоревшая квартира. Сначала отец, лишенный родительских прав, превратил жилье в помойку, потом в квартире произошел пожар. Чтобы вернуть пепелищу жилой вид, требовались большие деньги, которых у сироты попросту не было. Мы помогли Наталье добиться того, чтобы в квартире был сделан приемлемый ремонт.

— С какими еще проблемами приходится сталкиваться?

— Снова с жилищными. Только теперь речь пойдет о жилье для инвалидов и семей, имеющих детей-инвалидов. Инвалиды, страдающие определенными заболеваниями, имеют право на предоставление жилплощади с дополнительным метражом. Но далеко не все об этом знают. В моей практике был случай: женщине, воспитывающей в одиночку близнецов-инвалидов, предоставили отдельную квартиру площадью 33,5 кв. метра. «Я не знала, как установить там кровати. Если бы я поставила три кровати и разместила детские инвалидные кресла, самим уже не удалось бы зайти в квартиру», — признавалась мне мама близнецов. Согласно нормативам, установленным муниципалитетом Рязани, семья должна была получить жилье в два раза большего метража. Чиновники, естественно, знали об этом, но поступили так, как поступили. Мы смогли добиться получения нормального жилья для этой женщины и ее детей. Сейчас у нее все в порядке, мы часто встречаемся.

— На вашей страничке нашла такую запись: «Этот год был невероятно тяжелым. Невозможно описать те чувства, которые испытываешь, когда пропускаешь через себя судьбы людей, которые обращаются за помощью». Всех «пропускаете через себя»?

— Абсолютно. Когда выслушиваю, изучаю документы, защищаю в суде, «пропускаю через себя» каждую судьбу. Потом о ком-то воспоминания остаются яркими, о ком-то блекнут. Но потому лишь, что дело было не слишком тяжелым, да и разрешилось все ко всеобщему удовлетворению. Некоторые дела просто нельзя забыть. К примеру, трагическую ситуацию, в которую попала журналистка Екатерина Якунина. В автомобильной аварии девушка получила тяжелейшие травмы и после операции впала в кому. Многие СМИ тогда писали об этом, рязанцы помогли собрать средства на реабилитацию, а мы помогли ее маме получить квартиру, которая полагалась из-за полученных в результате аварии заболеваний.

— Случались в вашей практике судебные процессы с отрицательным результатом?

— К сожалению. Как только знакомлюсь с документами, сразу вижу, перспективное дело или нет. Но мы беремся за сложные дела, по которым, скорее всего, будет отказ. Это в тех случаях, когда дело принципиально важное. Мы понимаем, что право на стороне человека, и используем все правовые механизмы для того, чтобы отстоять это право. То есть для меня принципиально довести дело с явными нарушениями прав человека и законодательства до конца, даже если успех маловероятен.

Одно из таких показательных дел — история женщины с больным ребенком, которому требовалась необычная инвалидная коляска со множеством функций. Когда она обратилась за помощью к официальным представителям власти, ей посоветовали приобрести нужную коляску на свои средства, а потом получить компенсацию. Женщина купила две коляски за сотни тысяч, а ей вернули копейки, по стоимости обычных. На процесс она привезла больного ребенка и наглядно показывала, зачем все эти дополнительные функции на инвалидном кресле, но — не помогло. Пока мы не смогли им помочь. Впереди — Верховный суд, так что надежда на положительный исход дела остается. Опять же, «дело о „Сабриле“» — работа по нему тоже продолжается.

 

 

 

Агенты российских граждан

— Как чувствуете себя в роли «иностранных агентов»?

— Все это очень несправедливо, даже оскорбительно. Как отмечено на нашем сайте, «мы — агенты российских граждан, жителей города Рязань. У нас безупречная репутация в регионе — ежегодно более 500 граждан обращаются к нам за помощью». Могу только повторить эти слова. Да, мы получаем финансовую поддержку из зарубежных благотворительных фондов, но мы этого никогда и не скрывали. Почему финансирование поступает из-за границы? Да потому что областной бюджет не будет финансировать организацию, чья деятельность направлена на защиту прав, которые сами же чиновники и ущемляют. Это же абсурд. Кстати, мы получали и президентские гранты, получаем и сейчас. К примеру, на программу создания доступной среды для маломобильных рязанцев «Город равных возможностей». Но об этом теперь вспоминать почему-то не принято.

— Сохранились ли открытые отношения с другими общественными организациями? С прессой?

— Далеко не со всеми. Раньше с нами открыто сотрудничали организации, помогающие инвалидам, теперь открытое сотрудничество прекращено. Люди все равно обращаются, только по отдельности, как бы тайно. Перестали сотрудничать многие СМИ. Но — это надо обязательно отметить! — честные и хорошие люди встречаются довольно часто. Я даже знаю много случаев, когда люди приходят к нам за помощью по совету чиновников. Так и объясняют им: «Сами вам не можем выделить то-то и то-то, обратитесь в организацию „Мемориал“, вам окажут бесплатную юридическую помощь, мы встретимся в суде, и тогда ваши претензии будут удовлетворены». Снова абсурд, но это так. Мы просто теряем в судах время, растрачиваем его на те дела, которые могли бы разрешиться без всяких судебных разбирательств, а просто по закону. Это время и силы мы могли бы потратить на разрешение действительно спорной и сложной ситуации. Вот и сейчас занимаемся тем, что оспариваем решение о внесении «Мемориала» в списки иностранных агентов. Но пока рано об этом говорить.

 

 

 

Наталья Бриккер

— Вернемся к тому, что вам приходится «все пропускать через себя». Это же очень тяжело, как спасаетесь?

[Смеются оба: и Пётр Иванов, и исполнительный директор Рязанского «Мемориала» Наталья Бриккер].

— Мы как-то решили подсчитать, сколько времени сможем обойтись без обсуждения рабочих вопросов в свободное время — на корпоративе или загородном отдыхе. Получилось 30 минут. Затем все разговоры плавно возвращаются к работе, — с улыбкой констатирует Наталья.

— Нет-нет, я все же стараюсь отдыхать, — признается Иванов. — Спасаюсь тем, что думаю о выигранных делах, о том, что смогли помочь многим. Значит, все не зря.

Не зря — нам пришлось прервать разговор и попрощаться только потому, что из приемной уже послышались голоса новых клиентов.